После того как подвижка закончилась, нижний конец ледника стал быстро разрушаться, а в верховьях вновь началось интенсивное накопление снега и льда. Оно и должно в будущем привести к новой подвижке. Это неизбежно.

— Когда же это произойдет?

— Наблюдения, которые нам удалось провести, позволяют с достаточной долей вероятности предположить, что очередная подвижка может наступить в ближайшее время. И к ней нужно готовиться.

— Ваша следующая экспедиция, конечно, связана с Медвежьим?

— Да, мы намерены продолжить исследования. А затем попытаемся составить каталог ледников этого класса и более полно разобраться в механизме и причинах катастрофических подвижек.

— А, извините, Новая Зеландия?.. Как с ней?

— Ну, у меня еще есть время...

Леонид Дмитриевич Долгушин, гляциолог, доктор географических наук

«Увидеть гнездо стерха»

Это было весной в прошлом году. В Береляхе, на Индигирке, где я уже бывал раньше. Удача такая случается редко. Не рассчитывал я, что найду его. И все получилось неожиданно: приехал якут-пастух Ваня Горохов, мой знакомый, сказал, что видел каталыков — якуты так называют стерхов: наверное, мол, у них там гнездо. Я спросил, почему он так думает. Иван ответил: «Ведут себя странно, не улетают, наверняка там гнездо». В карте он не больно разбирался, но описал по ориентирам, по сопкам, как и куда ехать. Выходило километров сорок по тундре.

Мы были вдвоем — со мной студент Паша. Добыли лошадь, взяли нарты, потому что ехать надо было со всем хозяйством: палатка, спальные мешки, посуда, продукты, даже дрова. Начало июня, но еще холодно было. Местами снежок лежал. А иногда и свежий подсыпал. Нехорошая, в общем, весна.

Двигались ночью. Солнышко все равно в небе, а птиц лучше видно. Они если уж вылетают, так прямо из-под ног.

Первый переход у нас был До избы на озере Бюгючен. Летом там рыбаки живут, но, сейчас, конечно, никого не оказалось. Да весной в ней и не переночуешь: избушка маленькая, сложена из дерна, еще и осела, снегу в ней, льда набито — так что мы просто рядом палатку поставили... Куропатка прилетела. Самец. Они любят возвышенные места для обзора — вот и прилетел: сидел на избушке и кричал. Пока до избы шли, два раза видели стерхов. Но далеко пролетали, не гнездовые. Отдохнули мы, поспали, только начали собирать палатку и лошадь седлать — и тут в упор налетела пара... Они шли прямо на нас, при ярком солнце! Я вскинул аппарат: взводил и щелкал, раз за разом. Последний раз щелкнул, когда стерхи проносились прямо надо мной. Они чуть-чуть не укладывались в видоискателе. Я нажал спуск... Я точно слышал щелчок. Это был прекрасный кадр! Я даже успел отрегулировать резкость. Все остальное было пустяк в сравнении с этим кадром...

Но не буду вас интриговать. Снимка потом не оказалось.

— Как?

— Не оказалось, и все! Что-то я сделал не так, хотя до сих пор не могу понять точно, что именно.

— А гнездо? Вы нашли его тогда? И почему вы вообще увлеклись птицами?

— Я убежден, что такая любовь к животным, которая определяет затем весь жизненный путь человека, свойство врожденное. Может быть, наследственное. Как любовь к музыке, или к математике, или к стихам.

Отец у меня кристаллограф, но был он охотник и страстный любитель природы. Мы с братом учились читать по книгам Брема, Сетон-Томпсона, Мензбира, Формозова. Потом начались голуби, певчие птицы... Дома, на Ордынке, комнаты были маленькие, но я держал до сорока клеток. Весь потолок, стены, подоконники...

— А сейчас? Я слышу пение.

— Это у ребят чиж поет. Я уже не держу птиц — времени не хватает. Птицы — дело хлопотное.

— Ну и как же дальше было с птицами?

— Про них пришлось забыть. Дальше была война. Я ведь до самой Германии дошел. А после демобилизации все снова вернулось в правильное русло: поступил на биофак — и не жалею ничуть. Дипломная работа была по гаге. Но потом специально птицами заняться не удалось: попал в Академию медицинских наук. Стал охотником за вирусами. Казахстан, Тува, Бурятия, Туркмения. А потом Кольский полуостров, тундра. Тундры становилось в моей жизни все больше и больше: Врангель, Таймыр, Индигирка. И сейчас, кстати, скоро туда поеду. Летом я люблю свободу, безлюдье, а края там...

— Что значит охота за вирусами?

— Ну вот на Кольском... Матросы стали заболевать какой-то странной болезнью. Подозревались, если можно так выразиться, птицы. Дело в том, что матросы брали яйца с птичьих базаров. Вот нам и пришлось обследовать сотни и тысячи убитых птиц.

— Согласитесь, это все-таки немного странная форма любви к птицам — охота за вирусами...

— Возможно. Но, как правило, работу я свою в экспедициях выполнял быстро, остальное время занимался птицами для души. Смотрел, слушал... Я коллекционер по природе. Собрал прекрасную коллекцию яиц. Конечно, сугубо научную, и она сейчас в Зоологическом музее, здесь, в Москве. Когда-нибудь я напишу книгу «В поисках птичьих гнезд».

— И там будет о белом журавле?

— Да. И о нем.

— Расскажите, как вы нашли тогда его гнездо.

— Это чудо — белый журавль! Что вы знаете о нем?

— Ничего.

— А вообще о журавлях? Ведь их становится все меньше и меньше. Большие, броские — прекрасные птицы. Представьте огромную птицу, очень осторожную, которая не любит людей, прячется от них, а сама заметна — она почти в рост человека...

Только серый журавль еще, пожалуй, удержится долго. И то на севере Европы... А такие, как красавка, исчезают прямо на глазах. Но есть еще и редчайшие — их исчисляют чуть ли не десятками. Например, гнезда черного журавля не видел никто и никогда. А гнездо даурского за всю историю русской орнитологии найдено, пожалуй, одно.

Бывает, что саму птицу увидишь случайно, мельком, быть может, раз в жизни. А уж гнездо и подавно! Его ведь прячут. А крупные птицы особенно осторожны у гнезда. Журавль, например, мало того, что выбирает место для гнезда с хорошим обзором, но при появлении опасности непременно отбежит. Бежит согнувшись метров на сто в сторону и только потом поднимется. Найди такое гнездо!

— А белый?

— На всем земном шаре он гнездится только в двух районах. Это кусочек тундры между Яной и Ализеей с центром в Береляхе, и второе пятно — низовья Оби. Но о втором никаких сведений у орнитологов давно нет. Это вообще одна из загадочных птиц нашей фауны. Каталык, белый журавль, он же стерх. Мало кто видел не то что гнездо, а вообще живого стерха. Их замечают редко, когда они летят осенью с Оби в Афганистан через Тургайскую депрессию. Я видел стерхов на весеннем пролете один раз на Байкале. Недаром стерх внесен в знаменитую «Красную книгу» — международный список вымирающих животных. Предполагается, что стерхов сейчас осталось около четырехсот пятидесяти пар. Я считаю, что их гораздо меньше. Гнездящихся — не более ста двадцати пар.

Всего два человека видели их гнезда с кладкой: Владимир Иванович Перфильев, якутский зоолог, — он нашел гнездо первым. И второй — я: впервые в 1965 году и потом совсем недавно, весной 1972 года...

Вот почему я тогда не сразу поверил Ване Горохову: не поверил в свое счастье. Не может быть такой удачи дважды в жизни.

— И как это было?

— Тогда, у охотничьей избушки, я еще не знал, что снимка не будет. Настроение было отличное: снять стерха так близко — это уже удача.

На втором переходе я опять шел пешком. Идти по тундре трудно: на ходу жарко, а сесть отдохнуть нельзя — сразу мерзнешь. Так я и шел не спеша, глядел в бинокль, иногда посматривал, где Паша. Опять я отстал сильно, но не огорчался. Впереди уже был виден бугор, около которого, если верить описанию, ждали нас стерхи. Паша должен был разбить там лагерь. Оставалось пересечь залитую водой низину. Когда я посмотрел на бугор в бинокль, Паша был уже там, ставил палатку. Только я тронулся... и тут услышал их голос-Глубокий голос белых журавлей. Они кричат так же, как и обыкновенные серые. От неожиданности мгновенно присел: не спугнуть бы! Я почти сидел в воде, а они сделали круг, другой, стали загибать на третий — плавно, красиво... Значит, все правильно! Есть гнездо! До Паши было не так уж далеко, и я поспешил к нему: хотелось скорей узнать, не видел ли он, откуда они слетели. Нет, он не заметил.