Мысли Рейчэл вернулись к прошлому, к Новому Орлеану и к приему, который она устроила по случаю дня рождения Эндрю после ратификации мирного договора с Великобританией, к письму ее кузена Джона Стокли, который сказал: «Мы имеем право на президента от Запада»; к вопросу, который тогда она задала себе: если все это преходяще, то стоит ли сопротивляться? Тогда она примирилась с положением, и ничего не изменилось. Если теперь перед ней самое важное решение в ее жизни, то как поступить, ведь сторонники Крауфорда и Клея не постесняются использовать ее личные дела, чтобы разрушить, если можно навсегда, надежды Эндрю Джэксона. Президентская кампания будет кроваво-жестокой и предельно горькой.
Не это ли имел в виду Эндрю, когда говорил о последствиях? Не хотел ли он получить ее согласие вновь стать жертвой политической бури?
Они оказались совсем без средств и были вынуждены занять денег у Джона Овертона, чтобы оплатить расходы Эндрю. Рейчэл не могла покинуть Эрмитаж: нужно было очистить хлопок, запасти на зиму продовольствие, обмазать хижины, перенести на новое место мельницу и построить новый хлопкоочистительный завод. Ему нужно было выехать… на… шесть месяцев, год? Она вновь остается одна в большом доме.
«Моя жизнь с Эндрю завершила полный цикл, — думала Рейчэл. — Как трудно для любого человека разорвать круг, предписанный судьбой! Мы прошли через все эти годы и через страдания только для того, чтобы к концу жизни оказаться во власти тех же самых трудностей, которые осаждали нас вначале».
Она отошла от окна, приблизилась к мужу, который переступал с ноги на ногу в середине комнаты, явно желая, чтобы она сама приняла решение. Она подставила свое лицо для поцелуя и затем тихо сказала:
— Я готова к любым последствиям.
Книга седьмая
Образно говоря, часы липли к ней и не желали превращаться в прошлое, и все же разлука после избрания Эндрю в сенат и его отъезда в Вашингтон оказалась не столь неприятной. Энди, открывший в Нашвилле адвокатскую контору, взял на себя полную ответственность за дела Эрмитажа. Он продавал хлопок, выращенный на плантации, за хорошую цену и по совету дядюшки откладывал деньги для поездки следующей осенью всей семьей в Вашингтон-Сити. Энди унаследовал от отца роскошную темную шевелюру, большие теплые карие глаза, а также голос и жесты отца, и порой казалось, что рядом с ней Сэмюэл.
Дом часто навещали племянницы, порой их было не менее пяти-шести, не считая обожателей и ухажеров. Вечера и свободные дни в конце недели были веселыми, звучали музыка и песни, то и дело прерываемые смехом. Рейчэл никогда не чувствовала себя одинокой. Только весной она поняла, что это вовсе не случайность, а скорее результат просьбы Эндрю из Вашингтон-Сити к Энди:
— Поддерживай дух тетушки.
В сенате Эндрю сидел рядом с Томасом Гартом Бентоном, и они вновь подружились. Эндрю протянул также оливковую ветвь генералу Уинфилду Скотту, с которым ссорился по поводу полномочий военного департамента. Генри Клей несколько раз обедал с ним в таверне О’Нила.
В Рождество Рейчэл помогла украсить дом Джонни для большого семейного приема, развесила гирлянды на стенах, а остролист и омелу — на окнах. Джонни сказал ей, что, по его предчувствиям, почерпнутым из газет и разговоров, Эндрю станет следующим президентом, и добавил озадаченно:
— Твой муж — удивительный человек, самые лучшие и близкие друзья никогда не знают его намерений.
«Странное выражение, — подумала Рейчэл. — Просто мы никогда не ценили по-настоящему Эндрю».
После праздников Рейчэл получила возможность осуществить свое желание, которое лелеяла несколько лет: иметь на территории Эрмитажа небольшую церквушку, куда ее друзья и родственники могли бы приходить по воскресеньям на утреннюю службу и раз в неделю — на добрую вечернюю молитву. Церковь была построена из кирпича примерно в миле от дома и выглядела, как школьное здание в Новой Англии — без шпиля и портика, внутри на кирпичном полу стояло сорок неокрашенных скамей. Строительство церкви зимой и поиски пастора потребовали от нее больших усилий. Весной Рейчэл посадила в саду мальву, белые и фиолетовые гелиотропы, тигровые лилии, белую сирень, многие клумбы были окаймлены мятой и тимьяном. При входе в сад к прочному суку гикори были подвешены качели, на которых развлекались дети, посещавшие Эрмитаж. Некоторые деревья, привезенные друзьями из отдаленных мест, — розовая магнолия из Японии, инжир с Юга начали цвести.
В течение ряда лет в Эрмитаж поступало около двадцати — тридцати наименований газет, но потом Эндрю отказался от них, оставив лишь нашвиллские. Куда приятнее было наблюдать за влюбленностью окружавшей ее молодежи. Двадцатитрехлетний Энди был сражен младшей дочерью Джонни, шестнадцатилетней Эмилией, рыжеволосой красоткой с тонкими чертами лица в стиле Донельсонов. Ее брат Джонни противился этому браку, поскольку они были родственниками во втором колене. Рейчэл предоставила им убежище в Эрмитаже.
— Каюсь, я сентиментальна, но не думаю, что нужно подавлять любовь.
Как-то в конце мая Рейчэл заметила по переменам в тоне и поведении членов семьи, что произошло нечто неприятное. Она попросила Энди рассказать ей, в чем дело.
— Дядюшка запретил мне передавать такого рода информацию. Она не заслуживает внимания.
— Дорогой, ты не умел скрывать секреты, даже когда был еще ребенком.
— Тетя Рейчэл, дядя объяснил, что люди, поддерживающие Крауфорда, приходят в отчаяние, понимая, что он теряет свои позиции, и поэтому они стараются вывести дядю из равновесия.
Энди колебался, но не мог не подчиниться требованию, которое выражали ее глаза.
— Джон Овертон получил письмо от сенатора Джона Итона с просьбой предоставить подробную информацию и доказательства относительно вашего брака… с тем чтобы они могли положить конец слухам в Вашингтоне.
Рейчэл вскрикнула:
— Разумеется, Джон не выполнил эту просьбу!
— Не знаю, тетушка Рейчэл. Мы не обсуждали этот вопрос.
— Тогда я должна обсудить. Энди, прикажи немедленно оседлать лошадь.
Рейчэл не стала стучать во входную дверь: при такой приятной погоде Джон наверняка находится в своем саду. Она застала его за подготовкой грядки для цветов. На ее скоропалительный вопрос, что он сделал в связи с письмом Итона, он сказал:
— Ничего. Такие нападки недостойны ответа.
Рейчэл тотчас же опустилась на грубую скамью, попросив у Джона прощения за допущенную ею мысль, что он проявил нескромность. Он сел рядом с ней, обнял за плечи, разделяя ее огорчение:
— Рейчэл, как твой друг и адвокат семьи должен дать тебе совет не интересоваться такими вопросами. Они не должны занимать место в твоей жизни.
— Джон, лучше знать, чем воображать драконов, не так ли?
Он отошел на небольшое расстояние от нее и сказал так тихо, что она едва расслышала:
— Истина редко столь же отвратительна, как мы себе ее воображаем.
— Тогда будь добр, Джон, дай мне посмотреть письмо Итона.
Через боковую дверь они вошли в его кабинет. Она слышала, как наверху играли дети. Джон вытащил письмо из ящика письменного стола и протянул ей. Она прочитала:
«Уважаемый сэр!
Сегодня я написал мистеру Кратчеру просьбу, чтобы он и вы представили мне информацию относительно обстоятельств женитьбы генерала Джэксона. Поскольку сейчас он стал наиболее серьезным соперником, его противники направляют все свои залпы против него, и вчера один мой друг сказал мне, что они готовят нападки на него на этой почве. Они несомненно постараются броско и фальшиво представить факты, и, хотя неделикатно влезать в семейные дела человека, необходимость требует, чтобы мы по меньшей мере имели на руках данные для защиты».
Рейчэл положила письмо на стол. Ее грудь быстро поднималась и опускалась, спазм в горле не пропускал воздух в легкие. Сердце щемило. Джон налил ей воды из тяжелого серебряного кувшина, с его уст сорвался упрек в собственный адрес.