— Я возлагаю большие надежды на эту встречу, — призналась она Эндрю. — Я всегда думала, что людям трудно ненавидеть друг друга, если они встретились хотя бы раз и пожали друг другу руки.
Друзья Рейчэл и члены ее семьи не раз рассказывали ей о Чарлзе Дикинсоне. Дикинсон был одним из наиболее красивых мужчин в долине Кумберленда: у него были тонкие черты лица и широко расставленные большие глаза. Ему было всего двадцать семь лет, и держался он надменно; даже в этот ранний час он был в безупречном костюме из синей нанки, в рубашке из ирландского льняного полотна, его голову украшала широкополая шляпа. Рассказывали, что он изрядно выпивает, но этого не было заметно по его гладкой светлой коже.
С первого взгляда Рейчэл стало ясно, что мистер Дикинсон возненавидел каждый шаг на пути к Эрмитажу, но было ясно и другое: он вынужден слушаться своего тестя — человечка в два раза ниже его и вдвое старше по возрасту, с пучком седых волос, торчавших вертикально почти в центре его головы, и моргающими глазами, глубоко посаженными за выпуклыми костями надбровий. Капитан Эрвин обменялся рукопожатием с Рейчэл, а потом повернулся к зятю и сказал:
— Могу ли я представить мистера Чарлза Дикинсона?
Мистер Дикинсон низко поклонился, не глядя на нее. Она хотела тепло его приветствовать, но нарочито церемонный поклон сделал это невозможным.
— Не хотите ли присесть, джентльмены? — спросила она. — Не желаете ли выпить с дороги?
Дикинсон пристроился на краешке дивана и сидел, словно аршин проглотил. Он взял чашку у Молли, поднес к своим губам, но, не отпив и глотка, поставил ее на столик около себя.
— Мистер и миссис Джэксон обвиняют меня в том, что я позволил себе замечание личного порядка в ваш адрес. Я не думаю, что сделал такое замечание, поскольку ничего такого не помню. Однако я выпил в этот день… Капитан Эрвин настаивает на том, что я должен извиниться перед вами, даже если не помню, что нанес оскорбление. Приношу свои извинения.
Дикинсон откровенно давал понять, что приносит свои извинения с единственной целью — ублажить своего тестя. Эндрю стоял перед камином, расставив ноги, пронзительные голубые глаза следили за каждым движением в комнате. Рейчэл ждала, что он скажет что-то, но, очевидно, он полагал, что от него ничего не ждут. Нарушив болезненное молчание, она сказала:
— Спасибо, мистер Дикинсон, мистер Джэксон и я искренне надеемся, что можем стать друзьями.
Мистер Дикинсон встал, приблизился к Эндрю и сказал ледяным тоном:
— Мистер Джэксон, я хочу далее заявить, что если я и сделал оскорбительное замечание, то меня спровоцировали на это.
— Каким образом, сэр?
— Меня информировали, что вы обвинили капитана Эрвина и меня в надувательстве в связи со штрафом.
— Это не соответствует истине, мистер Дикинсон. Я знаю капитана Эрвина много лет и считаю его одним из самых честных людей. Я думаю, недоразумение возникло, когда капитан Эрвин счел, что имеет право оплатить штраф любыми документами, тогда как я, как победитель, полагал, что вправе выбирать бумаги. Что же касается вас, вы оплатили мне надлежащими бумагами.
Рейчэл почувствовала, что у нее внутри похолодело, словно температура в комнате упала сразу на двадцать градусов. Было ясно видно, что объяснения Эндрю не успокоили Дикинсона ни в малейшей степени.
— Я получил информацию о вашем заявлении из достоверного источника.
— В таком случае ваш осведомитель — откровенный лжец. Кто он?
— Томас Суонн, мой друг и адвокат в Нашвилле.
— Очень хорошо, вызовем его.
— Этого я не могу сделать. Ведь мистер Суонн может подумать, будто я перекладываю бремя со своих на его плечи.
Капитан Эрвин подошел к зятю:
— Мистер и миссис Джэксон приняли твое извинение, несмотря на то что ты сказал, будто не помнишь о твоем замечании. Мистер Джэксон объяснил нам сейчас, что он говорил о различных бумагах, которые я предложил в оплату, а не о твоих и что он вовсе не думает, что расхождение в документах было предумышленным. Я считаю, что это равнозначно тому извинению, которое ты принес Джэксонам, и я принимаю их извинение. Это обязывает тебя поступить таким же образом.
Он повернулся к Рейчэл, взял ее руку и улыбнулся самым дружественным образом:
— Моя жена и дочь ждут нас дома.
Когда они уехали, Рейчэл спросила:
— А кто такой этот Томас Суонн?
— Один из подлипал Дикинсона. Он считает, что если будет подыгрывать клиентуре Дикинсона, то получит от них адвокатский, а может быть, даже политический пост.
— Ну что ж, я рада, что спор улажен.
Она недооценивала убойную силу неприятностей. Через два дня Эндрю получил письмо от Томаса Суонна, уведомляющее его, что, по сообщению мистера Дикинсона, мистер Джэксон назвал его, мистера Суонна, окаянным лжецом. Рейчэл прочитала вслух:
«Это выражение своей резкостью глубоко затронуло мои чувства. Такой язык мне чужд, и ни один человек, знающий мой характер, не осмелится говорить на нем в отношении меня, и я вынужден в силу необходимости взять его на заметку.
Остаюсь, сэр, вашим покорным слугой.
Томас Суонн».
— Мистер Дикинсон не должен был бы пойти с доносом к Томасу Суонну, — мягко сказала Рейчэл.
Эндрю разозлился и на этот раз решил не уступать:
— Я давно подозревал, что он не хочет прекращения ссоры. Он хочет продолжать и углублять ее. Я отвечу мистеру Суонну через день-два.
Рейчэл не видела письма, которое Эндрю послал Томасу Суонну, но догадывалась, что оно било рикошетом по Дикинсону. Когда она узнала, что Чарлз Дикинсон отплыл на плоскодонке в Натчез, Рейчэл почувствовала облегчение. Однако на следующий день они получили письмо, явно написанное перед отъездом. Последний абзац письма уколол ее, как острый нож:
«Что касается слова „трус“, то, я полагаю, оно применимо к вам больше, чем к кому-либо, и был бы весьма рад, если представится возможность, узнать, каким образом поднесете успокаивающее средство, и надеюсь, что в обмен получите мой весьма скромный Катартик.
К вашим услугам
Чарлз Дикинсон».
Рейчэл старалась расшифровать слова «успокаивающее средство» и «Катартик», и на ум ей приходило одно: эти слова есть синонимы слова «боеприпасы». Она надеялась, что мистер Дикинсон проведет много приятных дней в Натчезе, достаточно много, чтобы утихла эта неприятная, опасная перебранка.
Однако она не утихла. Эндрю не посвящал ее более в подробности, и ей приходилось собирать факты по отрывочным сообщениям из различных источников. В отсутствие Чарлза Дикинсона огонь раздувал Томас Суонн. Он «требовал удовлетворения, которое имеет право получить джентльмен». Эндрю ответил, что если Суонн вызывает его, то тогда он вынужден наподдать ему тростью. На следующий день Суонн вызвал Эндрю на дуэль, после чего Эндрю вернулся в таверну Уинна и ударил Суонна тростью по плечу.
Ее утешением в эти холодные месяцы стал шестилетний Энди. Погода была слишком промозглой, чтобы отправлять его каждый день в школу, поэтому она сама начала заниматься с малышом, обучая его по той самой конторской книге и другим книгам, по которым ее отец занимался с ней и Сэмюэлем. Каждый день они совершали короткие прогулки; деревья уже сбросили листву, земля набухла от дождя. Природа отдыхала. Она откровенно думала, что спор с Суонном возник по причине зимы, когда нет большой работы, отнимающей все время. Она молила Бога, чтобы весна наступила как можно раньше, тогда солнце станет теплее, земля высохнет, и мужчины смогут направить свою энергию на выполнение неотложных задач.
В этот момент вмешался генерал Джеймс Робертсон, основатель первого поселения в Кумберленде. Это был крепко скроенный мужчина, имевший обыкновение стоять со слегка наклоненной вперед головой. Его седые волосы были плотно уложены и подстрижены челкой. Он отличался выдержкой, вдумчивостью, смотрел прямо в глаза. Его некогда светлая кожа потемнела и покраснела под местным солнцем. Он протежировал Эндрю, поддерживал его в делах милиции и помогал Блаунту продвинуть его в политике.