— Предлагаю оставить девочку на десерт. — Я улыбнулся. — Послесвадебный десерт.

Дана вернула мне улыбку, бросив через плечо короткий взгляд.

— Дело говоришь, Винсент. Знаешь, а оказалось, что проторчать почти сутки на кладбище — это не так уж скучно! Днем я даже решила подремать, закопавшись в землю — так, как делали наши предки-вампиры. Это так волнующе. Ты почти физически чувствуешь, что в тебе просыпается первобытная сила. Кстати, я звала тебя, а ты не пришел.

— Я был занят.

— Мы могли бы поспать вместе. Мне кажется, тебе понравилось бы.

— Мне больше по душе теплая постель. Зов предков одолевает меня не так часто, как тебя.

Дана подошла ко мне.

— Иногда мне жаль, что мы такие. Родись мы больше трех тысяч лет назад, мы не видели бы солнца, не ели бы человеческой пищи, но зато охотились бы вместе. Говорят, когда-то это сближало двух существ. Ничто не сближает так, как пыл охоты. А потом можно и поесть вдвоем.

— От совместной еды я откажусь по определенным причинам, а вот от охоты не отказался бы.

— Давай поохотимся вместе, Винсент.

— Обещаю, так оно и будет.

Дана протянула мне руки, и я осторожно сжал ее запястья. Я никогда не сделал бы ей больно, даже если бы захотел, да и смысла в этом не было: каждый раз, когда я прикасался к ней, она становилась мягче, нежнее, иногда мне даже казалось, что теплее, хотя, конечно, это было далеко от истины. Когда-то, еще до того, как мы с ней поклялись друг другу в любви и верности, я часто смотрел на нее и размышлял о том, как она будет себя вести, если окажется наедине со мной. Темные хозяева не утруждали себя чтением мыслей карателей, потому что верили им как самим себе, но если кому-то из них взбрело бы в голову это сделать, то меня развоплотили бы за святотатство. Даже случайно промелькнувшая мысль о ком-то нам подобном в таком ключе считалась грязной и в высшей степени недостойной.

Хотя, я уверен, о Дане так думал почти каждый. Каково это — прикоснуться к ней? Как изменится ее взгляд? Как она отреагирует? Останется ли она такой же высокомерной, величественной и властной, женщиной, перед которой каждый из нас опускал голову? Вряд ли нашелся бы среди нас кто-то, кто не мечтал бы обладать ей полностью, разделять с ней все, что отпускает на нашу долю Великая Тьма, гладить ее по волосам, говорить ей те слова, которые обычно говорят своим возлюбленным смертные, но не понимают и сотой доли их смысла. Мы могли бы многое рассказать им о любви. Жаль, что только рассказать, а не позволить им это испытать.

В моих руках Дана превращалась в тонкий нежный шелк, в материал, который так легко смять, разорвать или уничтожить, и поэтому с ним нужно обращаться очень бережно. От ее высокомерия и привычки повелевать не оставалось и следа, а глаза из мертвых и холодных становились теплыми, почти человеческими — такое выражение я часто видел в глазах смертных. Иногда мне в голову закрадывалась предательская мысль, и я спрашивал себя: с другим она вела бы себя точно так же? Кто я такой, чтобы думать о себе как об особенном существе? Ее младший брат по крови, по создателю? У нее много братьев, мы все равны. Мой статус? В этом плане я далеко не единственный, она могла выбрать кого-то другого, кого-то, кто ни в чем не уступает мне. То, что я почти две тысячи лет был один, и она решила, что я жду ее?

Вот и сейчас я снова задал себе этот вопрос. Дана лежала спиной ко мне, устроившись на моей руке, и смотрела в окно.

— Скажи, почему ты выбрала именно меня?

— Опять ты за свое. Иногда мне кажется, что ты нарочно хочешь меня позлить. Я выбрала именно тебя потому, что выбрала именно тебя. Мне не нравится сопляк-подкаблучник Амир, который только и жаждет, что обзавестись женщиной, плетущей из него веревки. Кстати, вот он ею и обзавелся. Мне не нравится позер Рафаэль, который говорит много красивых слов, но на деле не стоит и ломаного гроша. — Она повернулась ко мне. — А ты не такой, Винсент. Кто из нас еще может спокойно заявить «я сам — закон» и нарушить любой из темных законов, не побоявшись возмездия? Став отчасти людьми, мы получили много хорошего, но плохого нам дали не меньше. Например, это раболепие. Ненавижу раболепие. Ты видел, как все опускают глаза и мгновенно соглашаются, когда я что-то говорю? Все опускают глаза и соглашаются. Кроме тебя. Говорят, что после меня ты был самым любимым созданием отца, он не чаял в тебе души, и ему нужно было сделать над собой большое усилие, чтобы отпустить тебя. Я могла откусить тебе голову только из ревности, и ты знал это, но не избегал меня. Так что и страх тебе чужд.

— Мне не чужд страх. Я боюсь тебя потерять.

— Я тоже боюсь тебя потерять. Но в данном случае страх делает нас сильнее.

Дана придвинулась ближе ко мне, и я обнял ее.

— Где там твоя гостья? — спросил я. — Она опаздывает.

— И на самом деле, где она? Вот сейчас я точно разозлюсь. — Дана высвободилась из моих объятий и поднялась с кровати. — Винсент, я хочу свой ужин! Сейчас же!

Гостья появилась минут через тридцать — как раз тогда, когда Дана расправилась со своим «ужином». Сияя довольной улыбкой, она погладила молоденького темноволосого мальчика по щеке и объяснила ему, что он «решил прогуляться перед сном, но заплутал и попал в незнакомый квартал». Мальчик выглядел ошарашенным: он вежливо поклонился, осторожно улыбнулся, оглядев сначала меня, потом — Дану, и ушел в сопровождении слуги, который пообещал вывести его из «незнакомого квартала» и объяснить ему, как добраться до дома.

— Ты заставила нас ждать, Клодин, — упрекнула Дана пришедшую женщину.

Ответом ей было едва заметное движение плеч — Даниного гнева Клодин явно не боялась. Впрочем, Дане сейчас злиться не хотелось — по ее лицу было заметно, что она совсем не прочь подремать после сытного ужина.

Гостья заправила за ухо непослушный локон светлых волос.

— Прошу прощения, госпожа, — ответила она вежливо. — Меня задержали дела. Чем могу помочь?

По мере того, как Дана излагала свою просьбу, лицо Клодин становилось все более непроницаемым.

— У вас нет ничего святого, — отрезала она.

— Не тебе говорить о святом. Если мы делаем зло, то мы делаем его открыто и берем на себя ответственность, а не прикрываемся именем Бога, как это делаете вы.

Женщина дернулась, как от удара по лицу. Она угрожающе вытянулась на стуле и посмотрела на Дану, но та встретила ее взгляд спокойно и уверенно.

— Когда и где?

— Через два дня. Небольшая церковь недалеко отсюда, рядом с конторой ростовщика. Вечером.

— Спасибо. Сколько ты хочешь за свои услуги?

Услышав цену, Дана нахмурилась.

— Не слишком ли много за организацию пустяковой церемонии?

— Это для вас она является таковой. А для нас она…

— … свята. Как вы предсказуемы и надоедливы! Сегодня рассчитаемся в другой форме. На этот раз ты оказала мне большую услугу. Подойди-ка к зеркалу.

Клодин подошла к зеркалу и остановилась на расстоянии пары шагов от него, изучая свое отражение. Дана открыла шкатулку с драгоценностями и извлекла оттуда колье из темно-зеленых камней.

— Посмотри-ка, что у меня есть!

Женщина стояла, не двигаясь, и тем самым позволяя Дане сначала приложить колье к ее шее, а потом застегнуть крошечный замок.

— Из Греции. Говорят, оно принадлежало самой гетере Фрине.

Клодин задумчиво погладила зеленые камни.

— Право, госпожа, мне кажется, это слишком… я просила у вас намного меньше!

— Тогда, может, останешься ненадолго и составишь нам с Винсентом компанию, чтобы мы не скучали до утра? — Клодин предприняла попытку отойти от зеркала, но Дана уже крепко держала ее за плечи. — Ты так приятно пахнешь. Это запах ночи и еще чего-то дикого… такого свежего и непредсказуемого. Мы проводим тебя до дому с утра. Оставайся.

— Разве что на час, госпожа… меня ждут дела…

Дана рассмеялась, посмотрела в зеркало, поправив волосы, и отошла для того, чтобы закрыть шкатулку.