Непредвиденные обстоятельства

Жизнь превратилась в ночной кошмар. Передняя комната была настолько забита вещами, что, вытаскивая одну, мы подвергали соседние риску быть поломанными. Да и кто мог сказать наверняка, что тот или иной предмет не сломается под тяжестью собственного веса. Некоторые были в прекрасном состоянии — такие же прочные, как и в день изготовления, зато другие выглядели весьма сомнительно.

Здесь, например, были вышитые бисером сандалии, в которых полностью сгнили нитки. Одна рассыпалась, едва я к ней прикоснулся, и в руках осталась только горсть ничего не значащих бусинок. В этом случае требовалось особое обхождение — спиртовка, немного парафина, час или два на то, чтобы парафин застыл — и со второй сандалией можно было обращаться довольно свободно.

Помещение очень пострадало от просачивающейся сквозь известняковые стены влаги — она не только покрыла все желтоватым налетом, но и превратила все кожаные предметы в густую черную массу.

Приходилось работать медленно, мучительно медленно, и все это очень нервировало, так как каждый понимал, какую ответственность он несет.

Любой мало-мальски сознательный археолог чувствует эту ответственность. Вещи, которые он находит, не являются его собственностью, и он не может распоряжаться ими по своему усмотрению. Они — прямое наследие прошлого настоящему, а археолог — лишь облеченный определенными привилегиями посредник, сквозь руки которого это наследство проходит; и если он по неосторожности, небрежности или невежеству утратит часть информации, которую это наследие несет, он виновен в совершении величайшего археологического преступления.

Разрушить свидетельства прошлого очень легко, но эти разрушения необратимы.

Семь недель понадобилось на то, чтобы разобрать переднюю комнату, и, слава богу, мы ничего не повредили.

А за это время информация об открытии распространилась со скоростью лесного пожара, и за границей появились самые фантастические сообщения о нем; но одна версия получила наибольшее признание среди местных жителей — будто три аэроплана приземлились в долине и, нагруженные сокровищами, отбыли в неизвестном направлении.

За дверью

К середине февраля 1923 года наша работа над передней комнатой была завершена. Каждый дюйм пола тщательно обследован, и почва просеяна — ни одна бусинка, ни один кусочек мозаики не должен был пропасть, и теперь здесь голо и пустынно. Наконец-то мы готовы к проникновению в тайну опечатанной двери.

Между нами и тем, что находилось за этой дверью, лежали столетия, и руки мои дрожали, когда я наносил первый осторожный удар по штукатурке. Искушение заглянуть внутрь было настолько велико, что как только я проделал небольшое отверстие, я не смог удержаться и посветил туда электрическим фонариком.

Перед нами открылось удивительное зрелище — на расстоянии ярда от двери была стена, закрывающая вход в помещение. По виду, она была сделана из чистого золота.

Когда убрали последние камни, все стало на свои места. Мы стояли на пороге погребальной камеры фараона, и стена, которая преграждала наш путь, оказалась стенкой огромного позолоченного футляра, в котором находился саркофаг. Настолько огромным было это сооружение (как мы потом установили — 17 футов на 11 и 9 футов в высоту), что оно занимало почти всю площадь камеры и немного не доходило до потолка. Сверху донизу футляр был покрыт золотом, а по бокам находились панели из блестящего синего фаянса с мозаичными изображениями различных символов — они должны были обеспечивать крепость и сохранность футляра.

Закрыто на засов

Стены погребальной камеры — в отличие от передней — были покрыты различными рисунками и надписями, выполненными ярчайшими красками, но несколько торопливо и небрежно.

Побывали ли воры и здесь и не повредили ли они мумию фараона? На восточной стороне футляра были большие створчатые двери, закрытые на задвижку, но печати на них не стояло, и это, казалось, могло служить ответом на наш вопрос.

Мы отодвинули задвижки из черного дерева, и двери растворились так легко, как будто ими пользовались только вчера. За ними — второй футляр, точная копия первой, только без мозаичных панелей. В ней были такие же закрытые на задвижку двери, но на них стояла нетронутая печать — имя Тутанхамона и шакал, лежащий над девятью врагами Египта. Над футляром нависал льняной покров производивший тягостное впечатление. Его поддерживали изящные деревянные карнизы, и он был весь расшит блестками, но от времени стал бурым и во многих местах прорвался под тяжестью прикрепленных к нему позолоченных бронзовых маргариток.

Только глядя на этот покров, мы осознали, что находимся рядом с мумией фараона. Нетронутая печать на двери второго футляра говорила, что грабители не проникли туда и не повредили мумию.

Значит, мы будем первыми, кто ступил в усыпальницу юного фараона с тех пор, как 3300 лет назад он нашел здесь вечный покой.

Мы наконец обрели то, о чем и мечтать не могли, — абсолютное проникновение в погребальные обряды, которым следовали во времена фараонов.

А в дальнем конце погребальной камеры нас ждал следующий сюрприз — низенькая дверь вела в еще одно помещение — меньшее, чем предыдущие, и не такое высокое. Достаточно было беглого взгляда, чтобы понять — здесь, в этой маленькой комнатке, находились самые ценные сокровища гробницы.

Напротив двери, у стены, стоял самый прекрасный надгробный памятник, который я когда-либо видел, — настолько прекрасный, что у меня захватило дух от удивления и восхищения. Большой позолоченный балдахин почти достигал потолка, который был тоже полностью покрыт золотом. Перед балдахином стояли статуи четырех богинь смерти с протянутыми в предостерегающем жесте руками — позы их были так естественны, а на лицах была написана такая боль и сострадание, что казалось кощунством на них смотреть.

Несомненно, под балдахином были сосуды, в которых содержались внутренности умершего фараона.

В комнате была еще масса замечательных вещей — фигура бога-шакала Анубиса, а за ним — голова коровы на подставке — символы загробного мира. У южной стены комнаты лежало бесчисленное множество черных ковчегов со створчатыми закрытыми и запечатанными дверцами. Только один был открыт — в нем находилась статуэтка Тутанхамона, стоящего на черном леопарде.

В центре комнаты, слева от Анубиса и коровы, стоял ряд великолепных ларцов. Открыв один из них, мы увидели опахало из страусовых перьев с ручкой из слоновой кости — веер прекрасно сохранился. Здесь были и полностью оснащенные модели парусных лодок, а у северной стены стояла еще одна колесница.

Сколько времени занял наш поверхностный осмотр гробницы, я не знаю... Но каждый из нас, переступая порог погребальной камеры, протестующе взмахивал руками — невозможно было поверить, что все увиденное существует на самом деле.

Открываем саркофаг

В течение всего второго сезона мы разбирали стену, отделяющую погребальную камеру от передней комнаты, и демонтировали позолоченные погребальные футляры. Их оказалось четыре — один в другом.

В промежутках между футлярами мы нашли пару великолепных вееров, многочисленные луки, стрелы и парадные булавы, но, пожалуй, лучше всего были серебряные и золотые жезлы, увенчанные крошечными фигурками юного монарха, — видно было, что они сделаны рукой большого мастера.

Эта кропотливая работа заняла восемьдесят четыре дня.

После того как мы сколотили подмостки и установили подъемное устройство, места в камере осталось совсем немного. Мы сталкивались лбами, прищемляли пальцы, пробираться можно было только ползком.

Но мы были более чем вознаграждены за все эти неудобства. Разобрав последний футляр, мы увидели крышку огромного — 9 футов в длину — саркофага из желтого кварцита. Крышка была цела и лежала на том же месте, где ее оставили много веков назад.