ИВАН ГОРАН КОВАЧИЧ
ВЕСЕЛАЯ ЦЕРКОВЬ
На холме она высоком,
И веков немало ей,
Заросла травой до окон,
Приютив нетопырей.
Голубей пугливых стаи
Не тревожит медный звон.
Эту церковь, умирая,
Запереть велел барон.
Он желал, чтоб страстотерпцы
Были строги в меру сил,
Но ваятель, щедрый сердцем,
Их весельем одарил.
В алтаре Антоний мудрый,
Светлым пламенем одет,
Смотрит, лихо вскинув кудри,
Как насмешливый студент.
Смех в глазах его лучится;
Замер с поднятой ногой
И, чтоб наземь не свалиться,
Оперся на посох свой.
С царственным жезлом Микола
Рядом с ним – и тоже рад,
Митра – башнею тяжелой,
Борода – как водопад.
Петр святой в углу бряцает
Золотым ключом своим:
– Кто здесь путь нам преграждает?
Ну-ка, схватимся с любым!
Там монашек седовласый,
Как юнак, пустился в пляс,
Разметались полы рясы,-
Нынче грех, мол, не про нас!
Деревянными крылами
Машет ангельский народ,
Славно топают ногами,
Скачут, будто грех не в счет.
Сквозь проем, заросший цвелью,
Солнца луч блеснет из мглы -
Тут уж нет конца веселью,
Что достойно похвалы.
Моисей один сурово
Накреняет грозный рог…
И от зрелища такого
Улыбнулся старый бог.
О милейшие святые,
Вы теснитесь по углам,
Страсти в вас кипят людские,
На простор бы выйти вам,
В белый свет, в родные дали,
Чтоб весельем да игрой
На земле лечить печали,
Ободрять народ простой.
Вечно б вы бродили в мире,
Согревая смехом всех,
Часом с чаркою в трактире
Посидели б,- то не грех.
ТРОПА
То в пятнах солнца, то голуба,
Сквозь чащу леса бежит тропа.
На ней и зайцев и серн следы,
И шрам колесный увидишь ты.
Должно, с дровами тянулся воз:
Там – птичьи стежки, здесь – червь прополз.
И вновь не видно нигде следов,
Тропинка вьется среди кустов,
Вокруг оврага скользит петлей,
Играет в прятки сама с собой,
Взлетает к небу и вдруг стремглав
Ныряет в бездну, совсем пропав.
Дивишься – в яви то иль во сне,
В какой ты сказке, в какой стране,
Не слишком ярко и не темно,
И сердце миром полным-полно.
И все печали, и все труды
Тобой забыты, и счастлив ты.
МОЯ МОГИЛА
Пусть в горах над бездной гроб поставят мой,-
Черный шорох сучьев, лютый волчий вой
Пусть я слышу, мертвый, сквозь снегов лавины,
Недоступный зовам кинутой долины.
Пусть к гремящим тучам вознесут, как трон,
Чтоб не оскверненным был мой вечный сон
Благовестом, страхом, покаяньем сирых,
Горькими мольбами о спасенье мира.
Пусть лишь друг заветный гроб в горах найдет,
А когда простится – след свой заметет.
ЮРЕ КАШТЕЛАН
* * *
Все, что рождается, несет свою кончину,
и свой восход, и временности прах,
а если месяц над селом – в улыбке,
не холодит меня, как прежде, страх.
Чередованье жизней – непременно,
оно оставит кости от меня.
Товарищ юности моей, откуда
явился ты на пламени коня?
Все, что рождается, несет свою кончину,
и свой восход, и временности прах,
а если месяц над селом – в улыбке,
не холодит меня, как прежде, страх.
ВСАДНИК
Скачи, мой конь. Ты слышишь зов трубы?
Скачи,
мой милый.
– Эй, всадник, всадник мой,
длинна ль твоя дорога?
И где твоя звезда?
Ты слышишь ржание? И барабан. И топот.
И лезвий звон.
Ты слышишь, конь мой милый?
– Там, где заря и солнечные копья?
И глиняный корчаг воды,
мой конь?
Скачи, мой конь. Ты слышишь зов трубы?
Скачи,
мой милый.
КРЕПОСТЬ, КОТОРАЯ НЕ СДАЕТСЯ
Я крепость, и сердце – это мое знамя.
Мои стены невидимые – из ран они сложены.
Против нападенья
выставляю колыбельную песню.
На всех моих башнях бодрствует стража,
а на берегу стоят корабли
из камыша и тамариска.
Железные флюгера
смотрят туда, где войско,
где точат стрелы
и маслами мажут бедра и мышцы -
там поднимается солнце.
Я крепость, и сердце – это мое знамя.
Крепость, которая не сдается.
Не сдаются мертвые, они ничего не чувствуют.
Не сдаются молнии в полете своем стремительном.
Не сдаются живые, у которых глаза – как алмазы.
Рушатся укрепленья,
Но не эти, из мечты моей созданные.
Я крепость, и сердце – это мое знамя.