Его дочь Галина и сын Юрий — последние кремлевские дети, в сущности, победившие отцов своим стремлением к отвержению всякой идеи, кроме одной: пока есть возможность — быть богатыми, быть счастливыми, быть свободными, отдыхать где и с кем хочется, пить сколько влезет и забыть о коммунизме, который их отец в тесном семейном кругу припечатал такими словами: «Вся эта чепуха о коммунизме — сказка для народа. Ведь нельзя же оставить людей без веры. Отняли церковь, расстреляли царя, должна же быть какая-то замена. Так пусть люди строят коммунизм».

Любовь Брежнева, Любовь Бронштейн — племянница Екатерины Ворошиловой (хотя внук Екатерины Давидовны и ее сноха не признают Бронштейн племянницей. — Л.В.), Нина Хрущева — правнучка Никиты Сергеевича и другие, как правило, женщины, уехавшие на Запад, аспирантки американских университетов и колледжей, вчерашние толстушки, выхудевшие на дозированном, полезном для здоровья западном питании, все эти плясательницы на плитах памяти близких и дальних родственников — тоже летописицы своего времени, удерживающие из-за океана память предков как возможность покрепче состояться самим в другом времени и в другой стране.

Я далека от желания судить и обвинять их: чаще всего они, вскрывая «язвы кремлевской жизни», выговаривают факты и события, могущие быть материалом для будущих непредвзятых историков.

Каково время, таковы и люди. Нужно прислушиваться ко всем.

Предвижу вопрос: а кто же вы, автор Кремлениады?

Я не росла в Кремле. Ни деды, ни отец не были вождями. Не политик-кремленолог я типа Роя Медведева, Волкогонова, Авторханова или Конквеста.

У меня одна цель: через кремлевскую жизнь, бывшую тонусом всей советской жизни, понять, что случилось с семьей в XX веке, увидеть, куда отцы и матери вели детей, куда пришли дети, куда идут внуки.

У читателей Кремлениады есть также все основания спросить меня: почему в книге нет детей Брежнева, Андропова, Черненко и, конечно, Горбачева?

Во-первых, их судьбы в развитии.

Во-вторых, нельзя объять необъятное.

В-третьих, я писала не энциклопедию привилегированных детишек, а книгу-исследование, где моими героями стали лишь типичные лица, а начиная с дочери Брежнева, о пьянстве и страсти к драгоценностям которой неизвестно лишь тем, кто умер еще при Хрущеве, дети Кремля медленно растворяются во времени, теряя черты эпохи и нивелируясь в ней.

Впрочем, в каждой из этих нерассмотренных мною семей свои характерные повороты. Двойной портрет жесткого и в то же время интеллигентного Андропова дорисовывают его дети: двое от первой жены, двое — от второй. Владимир, оставленный отцом, никак не мог доучиться, прошел тюрьму, рано умер, и благополучный Игорь — блистательный дипломат.

Интересна фигура Ирины, самой младшей дочери Андропова, которая, будучи студенткой филологического факультета МГУ, использовала авторитет отца, чтобы помочь наладить трудный быт великого литературоведа Михаила Бахтина. Кстати, почти у каждого кремлевского дитяти есть свои заслуги перед обществом, когда они помогали, выручали, содействовали выдающимся людям, не способным жить «в порядке особого исключения».

Детская карта во взрослой игре все время меняла свой облик. Сначала Сталин использовал ее против родителей, желая держать их в страхе, потом, по мере ослабления внутрикремлевской напряженности, дети все чаще жили наперекор ходу партийной машины или же осторожно отходили подальше от все более наступающих на Кремль представителей средств массовой информации.

— Что сказать об Ирине Горбачевой, — говорят ее знакомые, — милая, скромная женщина. Такая, как все.

Семья Ельцина? Я не рассматриваю ее в своих книгах. Для меня Кремлениада кончается вместе с историей Советского Союза. Жена и дочери Ельцина — другая страница, и рано ее писать.

Мое поколение — дети века.

Деды века творили революцию. Все вместе. И царь Николай II, невольно создавая революционную ситуацию, и члены его правительства, и противоположная сторона — революционеры всех мастей. Отражали время в своих зеркалах люди искусства, творцы Серебряного века.

Анна Ахматова тогда накликала беду:

Накликала.

Пришли отцы — Сталин со своими помощниками, Хрущев, Брежнев. Раздвоенные искусства отцовского времени — подобострастные, официальные рядом с ними, противостоящие, мучительные — отражали процесс.

Хрущев повел детей вперед, на простор, но завел в углы, ибо не знал дороги к простору. Следом за ним Брежнев старался удержать их в углах, а когда сын века Горбачев, не без осторожности, все же разрушил углы, то выяснилось: вперед идти некуда.

Простор впереди — лишь иллюзия, странный сон в летнюю ночь или дрема в зимние сумерки.

Кто-то побежал бы назад, но углы разрушены, а крепость бездомна. Впереди — неизвестность. Светлое будущее капитализма нелепо, как и светлое будущее коммунизма.

Кремлевские привилегии — главная отличительная черта небольшой группы людей от всего народа — не только разложили души, испортили характеры и изломали судьбы привилегированных, но и лишили целое столетие возможности сформировать не «проклятую касту», а гармоничный мир.

Боже мой, сколько грехов на счету графьев и князей, бояр и дворян, но разве их считают сегодняшние потомки, остатки аристократии, когда, гордясь, говорят: «Я из рода Нарышкиных! Я из семьи Воронцовых-Дашковых! Я из Закревских!»

Давно ли они скрывали благородное происхождение?

Наиболее смелые, вроде Евгения Джугашвили, гордятся сегодня именем Сталина. Наиболее совестливые из Аллилуевых хотели бы забыть это имя. Но кто из них прав? Каждый по-своему.

В сущности, все мы — заложники власти, жертвы фанатизма Ленина, жестокости Сталина, непоследовательности Хрущева, неподвижности Брежнева, легкомыслия Горбачева, амбициозности Ельцина. Кто следующий?

По убывающей?

По убывающей… Нет.

Мой учитель, Михаил Трофимович Панченко, рассматривая столетие как временной цикл, имеющий соответствия с временами года, разделял век на четыре части.

Первая четверть — осень, рождение эпохи, торжество глобальных идей.

Вторая четверть — зима, перерождение эпохи, торжество социальных идей.

Третья четверть — весна, возрождение эпохи, торжество коммунальных идей.

Четвертая четверть — лето, вырождение эпохи, торжество индивидуальных идей.

Если творчески отнестись к этой схеме и увидеть подвижность и перетекаемость процессов, а также попытаться посмотреть на людей в соответствии с четырьмя временами века, то нетрудно заметить, что масштабы личностей находятся в прямой зависимости от своей эпохи, хотя меры добра и зла в каждом отдельном случае распределяются сугубо индивидуально.

Крупская, с ее закабаляющей страстью построить в России царство свободы, с ее титанической оргработой и одиннадцатью томами сочинений, как ни относись к ней сегодня, недостижимо огромна в сравнении с Горбачевой, миловидной женщиной, возжелавшей построить у нас заграницу.

Бездетность Надежды Константиновны и Владимира Ильича символична: они породили век, сотворили всех нас — у них не могло быть обыкновенных деток. Кстати, и в других столетиях люди, сотворившие век, как правило, или бездетны, или трагичны в детях. Бог не дает им возможности благополучно продлить себя в прямом потомстве.

Александр I — одинок; Петр I, похоронив десять детей, опоминается лишь в бездетной Елизавете Петровне; Василий III лишь под конец жизни становится отцом, и то сомнительным; Иван Грозный, чье потомство иссякает к исходу XVI века; безличное смутное время XVII века по определению бездетно; Василий I и его жена София дают слабого потомка, и положение XV века выправляется лишь во время эпохи Возрождения, когда правит Иван III.

XX столетие, принесшее человечеству невиданный технический прогресс, ни на шаг не продвинулось к человечности, и та слеза ребенка, о коей болело беспокойное сердце Федора Достоевского, продолжает дрожать на ресницах детей Кремля, кто бы они ни были: Светлана Аллилуева, при многочисленных потомках одиноко доживающая свой век среди бархатистых просторов Корнуола, ее ровесница из Рязани, мешком выращенной ею картошки подкармливающая детей и внуков, опять не дождавшаяся пенсии за самоотверженный труд на производстве, которого уже нет, или годящийся им в правнуки вчера родившийся мальчик, которому суждено на новом витке земной истории повторить то, что уже было в первой четверти XX века…