Что бы ни означал этот обычай, был открыт фактически неисчерпаемый источник греческих папирусов, и со временем другие могилы должны были также явить первоклассные образцы. Свиток с «Илиадой» был наиболее эффектным из папирусов, найденных в Гаваре. Сейс упоминает примерно о четырехстах пятидесяти фрагментах, в большинстве своем являвшихся различными актами, списками налогоплательщиков и другими юридическими документами. Многие из них были просто-напросто занесены в этот район движущимися песками. Петри и его сотрудники высказывали предположение, что эти разнообразные документы являлись частью какого-то общественного архива, в течение веков развеянного ветром и погребенного в пустыне, но гораздо более вероятно, что они попали сюда просто из соседних куч мусора. Даже Петри все еще не воспринимал залежи мусора как сокровищницы папирусов.

В Гаваре были найдены по крайней мере два необычных литературных фрагмента, часть неизвестного исторического труда о Сицилии. Любопытна не столько содержанием, сколько способом своего захоронения серия византийских папирусов, датируемых 512 или 513 г. и имеющих отношение к продаже двух монастырей. Они были тщательно свернуты, связаны вместе и помещены в кувшин, точно так же, как свитки Мертвого моря и другие многочисленные документы древности. Папирусы Гавары убедительно доказали, что Файюм богат древними документами. В дополнение к этому они дали новую

40

информацию о различных путях, какими подобные тексты могли сохраняться: главным образом в заброшенных зданиях, в могилах вместе с мумиями, в глиняных сосудах и просто в песке. Но этим, как мы еще увидим, далеко не исчерпывались все их потенциальные источники.

В следующем сезоне, 1889/90 г., Петри сосредоточил свою деятельность в Гуробе, вблизи от восточного прохода в Файюм. Именно здесь его ожидала самая богатая находка, открывшая новую эру в поисках папирусов и положившая начало новой науке — папирологии.

Еще работая в Гаваре, Петри заинтересовался Гуробом, когда местные жители принесли ему оттуда бусы и украшения. Он сразу почувствовал, что разрушенный город таит в себе много интересного, так как во времена XVIII династии он поддерживал тесные связи с чужеземцами из Восточного Средиземноморья. В оправдание своих надежд он нашел финикийскую «Венеру» и деревянную фигуру хеттского арфиста, но наибольшее впечатление на него произвело множество ваз, которые он, выдвинув смелую гипотезу, назвал эгейскими. Открытия Эванса в Кноссе десятью годами позже подтвердили правоту Петри. Летопись контактов между Грецией, Критом и Египтом в один миг была продлена в прошлое более чем на тысячу лет. Появилась возможность датировать Критскую цивилизацию путем сравнения ее памятников с эгейскими (или «минойскими») предметами искусства из Египта эпохи Среднего и Нового царств. Уже одно это явилось вехой в археологии Ближнего Востока и выявляло новое звено в хронологии незафиксированных во времени цивилизаций. Петри в своем отчете о раскопках впервые ввел ныне полностью признанный термин «эгейский».

Не без сожаления Петри перешел наконец из погребенного под песком древнего египетского города к соседнему

41

поселению птолемеевской эпохи с его обширным кладбищем, расположенному в северной части Гуроба. Однако, каким бы незначительным оно ни казалось, пренебречь им было нельзя из-за поставленной задачи исчерпывающего археологического обследования данного района. Первая проверка подтвердила пессимистические настроения Петри. Остатки материальной культуры не шли ни в какое сравнение с таковыми эпохи фараонов. Упадок был очевиден даже в том, как при Птолемеях хоронили мертвых, которые были погребены на краю пустыни. «Их мумии, — писал Петри в своих заметках, — лишены амулетов или украшений, все они превратились в черную пыль, их картонажи (картонные футляры) чрезвычайно условны и неинтересны, не имеют имен, а гробы их чудовищно примитивны; лишь некоторые из них поднимаются до гротеска, другие же таковы, что их устыдился бы житель тихоокеанских островов. Вместо носов — длинный треугольный выступ, глаза обозначены двумя зарубками в доске, рот — третьей. У некоторых нос не выделяется над поверхностью доски; у других глаза раскрашены белой и черной краской в ужасной попытке хоть как-нибудь украсить саркофаг. Внутри этих чрезвычайно грубых ящиков находились изящные по сравнению с ними картонажи». Однако тут же, вслед за этими удручающими словами, Петри добавляет: «Но то, что было никчемным во времена Филадельфа, сейчас — сокровище».

Когда Петри обследовал картонажи, или футляры для мумий, он подлинным чутьем исследователя заметил, что они образованы не слоями ткани, как во времена фараонов, а листами папируса, некоторые из которых хранили на себе следы текста. С этого момента начинается история Золушки. Эти захудалые безымянные покойники одарили мир самыми древними из известных до сих пор греческими рукописями.

42

Профессор Сейс, которому Петри вновь поручил их издание, был весьма взволнован. Откопанные классические папирусы, по его словам, были «такого почтенного возраста, о котором самый оптимистически настроенный ученый не осмеливался и мечтать».

Картонажи долгое время использовались в качестве внутреннего футляра для мумий. Греческие поселенцы в этой погребальной практике вновь скопировали египтян, но они — с большой пользой для нас — упростили этот процесс. Вместо того чтобы обертывать мумии полотном, они использовали для этой цели выброшенные за ненадобностью листы папируса, которые смачивались и плотно прикладывались к голове, ногам, груди, плечам мумии. Поверх мокрых листов накладывался толстый слой штукатурки, которая затем окрашивалась более или менее яркой краской. Вначале листы папируса склеивались друг с другом, но, к счастью, от этой практики позже отказались. Дело в том, что без клея мумии оказались более долговечными, так как он привлекал насекомых и они поедали склеенный папирус слой за слоем, оставляя после себя только штукатурку.

Петри смог отделить картонажи от тридцати мумий. К счастью, большинство папирусов из Гуроба были без клея, но состояние их было ужасным. Удивительным само по себе было уже то, что некоторые из них после двухтысячелетнего пребывания в могиле вообще смогли пережить то обращение, которому они подверглись. В тех местах, где папирус был обращен текстом к штукатурке, буквы исчезали под химическим воздействием извести.

Откуда появились эти папирусы? Их физическое состояние подсказывало ответ. Прежде всего большинство документов были фрагментами разных текстов, и приобретались они древним гробовщиком, по-видимому, как мусор. Возможно, этим материалом его регулярно снабжал

43

мусорщик, собиравший их в разных местах. Часто футляр одной мумии или даже нескольких мумий был сделан из обрывков одного и того же текста, которые можно было сложить вместе. В одном случае, например, эти фрагменты оказались частными и официальными бумагами колониста, из которых удалось восстановить его карьеру. В отдельных случаях длинный документ шел в дело целиком, особенно когда его использовали для того или иного более ровного участка тела. Затем, если улыбнется счастье, «его можно было извлечь в таком виде, как будто более чем двухтысячелетнее погребение не нанесло ему ни малейшего вреда».

Когда все папирусные саваны были собраны, Петри посвятил себя задаче распрямления затвердевших кусков — делу отнюдь не легкому, которое не всегда заканчивалось удачей. Петри главным образом рассчитывал на смачивание папирусов. Позже был отработан более удовлетворительный способ пропаривания и химического воздействия. Петри сумел обработать большое количество отрывков, которые можно было прочесть. После окончания сезона он взял их с собой в Англию и вручил Сейсу, который на лето перебрался в свой старый колледж в Оксфорде. Сейс пригласил профессора Джона Пентланда Махаффи из Дублина, изучавшего историю Птолемеев, разделить с ним эту волнующую работу во время долгих летних каникул 1890 г. Некоторые фрагменты не были еще раскрыты, но большинство было готово для предварительной сортировки, после которой могла начаться главная работа по дешифровке. Начертания букв были незнакомыми, тексты принадлежали к периоду, до сих пор не приносившему палеографических находок. Предстояло определить содержание текстов, а затем в конечном счете попытаться идентифицировать их. Идентификация являлась величайшим вызовом,