которая может таить в себе большой смысл;

воспринять и развить логическую схему;

расставить все по своим местам,

не упустив ни одного вероятного

решения — все это и есть душа работы,

без этого раскопки — тяжелый и бессмысленный труд.

У. М. Флиндерс Петри

Файюм, в котором Флиндерс Петри работал с 1887 по 1890 г., был тогда весьма заброшенным районом Египта. С точки зрения археологии он оставался ничейной землей до тех пор, пока молодой английский археолог не познакомил мир с прошлым Файюма, ставшего благодаря ему главным источником греко-римских папирусов. Не входя в бассейн Нила, Файюм тем не менее традиционно считался египетской провинцией и интенсивно возделывался в течение почти всей истории страны. По сути дела, он представляет собой обширный оазис (и одновременно глубокую впадину) в Ливийской пустыне, милях в пятидесяти к юго-западу от Каира. Через узкий проход в холмистой гряде, окаймляющей его, он соединяется с Нилом, которому, как и весь Египет, он обязан своим плодородием. В отдаленные времена Файюм был, вероятно, занят большим водным массивом — Меридовым озером, которое постепенно уменьшалось в размерах. Задолго до образования династического Египта берега этого болотистого озера были заселены охотниками, рыболовами и земледельцами, культура которых имела существенные черты сходства с мезолитической

30

и неолитической культурой североафриканской Сахары. Они принадлежали к длинноголовой ередиземноморской расе и вместе с родственными племенами западной дельты Нила вполне могли дать решающий толчок, вызвавший к жизни египетскую цивилизацию.

На предварительном этапе работ Петри предстояло доказать, что особое внимание Файюму было уделено фараонами XII династии Среднего царства (2000—1780 гг. до н. э.). Именно эти «фараоны-инженеры», величайшим из которых был Аменемхет III, возвели грандиозные плотины, чтобы сдержать озеро, поднять плодородие земель и направить воды нильского разлива в оросительные каналы. Некоторые из фараонов перенесли в этот район свою столицу и построили много пирамид в таких соседних поселениях, как Гавара, Кахун и Иллахун (Эль-Лахун) — места первых археологических удач Петри. Когда более чем через тысячу лет Файюм посетил Геродот, над озером все еще возвышались колоссальные статуи, воздвигнутые Аменемхетом III; греческий путешественник был восхищен также «Лабиринтом» — гигантским храмом, размерами превосходящим храм в Луксоре; все это теперь бесследно исчезло. В равной степени Геродот был очарован местным культом — поклонением священным крокодилам, обитавшим в Меридовом озере и олицетворявшим главное божество Файюма — рептилию Собк (Себек или Сухос).

После Геродота но следам Александра пришли греко-македонские завоеватели, и под управлением основанной ими иноземной династии Файюм пережил новую полосу экспансии и расцвета. С намного большим размахом были возобновлены работы по восстановлению плодородия земель, македонские ветераны и другие эллинизированные пришельцы освоили новые земли и построили около сотни новых городов, носивших знакомые,

31

звучащие по-гречески названия, такие, как Филадельфия, Теадельфия, Евгемерия, Дионисий и Вакхий. Несомненно, Файюм пришелся поселенцам по вкусу. Здесь монотонное однообразие пустынного ландшафта и прибрежной нильской равнины нарушалось холмами с зелеными лощинами и изредка встречавшимися водопадами. Пышно росла олива и плодоносил виноград, так же как в Аттике или Фессалии. Однако столетия спустя, когда порядок, установленный пришельцами, рухнул, Файюм был предан забвению; оросительные каналы не ремонтировались, и пустыня поглотила большую часть плодородной земли; когда-то процветавшие греческие поселения превратились в города-призраки.

Когда Флиндерс Петри начал свои первые раскопки в Файюме, связь с Каиром была плохой, а жизни и имуществу путников угрожали банды грабителей-бедуинов. Как это уже стало обычным для позорной практики управляемой французами египетской Службы древностей, многообещающие с точки зрения археологии участки были отданы на откуп торговцам antikas (древностями) или sebakh (удобрениями), которые с разрешения или без такового в поисках удобрений рылись с незапамятных времен в кучах мусора заброшенных городов. Это были те самые люди, которые извлекли на свет божий большинство из папирусов, переправленных в Европу.

Петри, ставший выдающейся фигурой в египтологии XIX в., прибыл в Египет в 1881 г., не имея ни малейшего намерения производить раскопки. Он вообще не собирался посвящать свою жизнь археологии. Однако, будучи занят изучением конструкции пирамид и тщательными их обмерами, он стал свидетелем раскопок, производимых французами у пирамид в Гизе. Недалеко от Сфинкса он увидел команду солдат, взрывавших, согласно данному им приказу, гранитные руины древнего

32

храма, — уничтожать было легче, чем восстанавливать. Запущенность и варварское отношение к древностям настолько потрясли его, что он испугался: не исчезнет ли большинство из них на протяжении нескольких поколений? «Год работы в Египте, — писал он впоследствии, — вызвал у меня ощущение, что я нахожусь в доме, охваченном огнем, — настолько быстро шло разрушение». Именно там и тогда он решил выступить в роли «спасителя».

И более всего Петри хотел бы видеть спасенными небольшие, кажущиеся незначительными предметы и вещи, без которых было почти невозможно воссоздать жизнь и цивилизацию на Ниле на протяжении трех или четырех тысячелетий, предшествующих рождению Христа. «Вполне возможно, — предупреждал он археологов-неофитов, предвкушавших немедленное вознаграждение своих усилий, — что в иных местах вам попадется пустяк, не стоящий на рынке древностей и 6 пенсов; однако сами стены, планировка, глиняные черепки и результаты обмеров могут принести именно те сведения, о которых уже годами мечтают историки»[8]. Была отчаянная потребность в какой-то методике поисков, в дотошной технике раскопок. По мнению Петри, сито было куда более подходящим инструментом по сравнению с лопатой, и такое прозрение делает его Коперником современной археологии.

Петри был выдающейся личностью даже среди других знаменитостей викторианской эпохи. Рядом с ним, никогда не обучавшимся в высших учебных заведениях, напыщенные обладатели университетских степеней выглядели дилетантами; со временем он получил почетные титулы от дюжин академий и был назначен руководителем первой в Англии кафедры египтологии при Лондонском

33

университете. Он отличался исключительной независимостью суждений, но явно не был склонен к общению с чиновничьим племенем и нередко отпускал ядовитые замечания, которые, разумеется, достигали ушей его коллег. К сожалению, ему явно не хватало официальной поддержки, которая в лучшем случае была эпизодической. Всем тем, что ему удалось достичь, он был обязан своему исключительному аскетизму и суровой экономии. Его первый проект — изучение пирамид — по всем расчетам должен был стоить как минимум 1300 фунтов; он обошелся ему в 300 фунтов. Он почти ничего не тратил на себя, питался и спал в таких условиях, которые наверняка посрамили бы первых христианских отшельников египетской пустыни.

Чарлз Брэстед, сын американского египтолога, вспоминал о своем посещении вместе с отцом одного из объектов раскопок в Египте. Там они встретили Петри, которому тогда был сорок один год, «человека с веселым лицом, добрыми глазами и мальчишеской живостью. Его одежда вполне соответствовала ходившей по всему свету молве о нем — настолько она была не то что небрежна, а нарочито неряшлива и грязна. Он был совершенно неопрятен, одет в грязные, все в лохмотьях рубашку и брюки и изорванные вконец сандалии на босу ногу. Одной из его многочисленных причуд была потребность в том, чтобы его помощники стремились превзойти его собственную небрежность и чтобы он мог гордиться тем, как он сам и его люди могут „плевать на трудности" в полевых условиях. Он держал их на такой жестокой диете, что выдержать ее могли только люди с железным здоровьем; но и о них было известно, что время от времени они тайком покидали лагерь, дабы утолить голод, разделив с местными феллахами их пресный хлеб и бобы — пищу изысканную по сравнению с их собственной».