– Вот как? А мне казалось, что Князем Мира называют вовсе не Бога, – перебил я.

– Одно другому не противоречит, – отмахнулся Альфаро. – Иногда Князем Мира называют Господа Бога, а иногда – Его извечного противника. Но оставим это на совести, вернее, на невежестве тех, кто так говорит. Хотя и в этом – доля правды. В установленном Творцом миропорядке день сменялся ночью, тьма – светом, зло – добром... «Я образую свет и творю тьму, делаю мир и произвожу бедствия...» Поверьте, дон Андрэ, поначалу это был вполне уравновешенный, устойчивый мир. Но потом...

– Потом Адам и Ева скушали яблоко, и все стало плохо, – иронически произнес я.

– Нет. – Альфаро повел рукой. – Не перебивайте меня. Поступок наших прародителей вовсе не был такой бедой, как это обычно себе представляют. Во всех сотворенных существах изначально был заложен выбор – подчиняться Создателю или следовать собственной воле. У потомков Адама и Евы – тоже. Тем, кто вел себя правильно, Он покровительствовал, а тех, кто... поступал иначе... Он рано или поздно карал. Как и всякий нормальный властитель, Он не хотел, чтобы в Его лесах без Его дозволения били Его оленей, и определенно не желал, чтобы крестьяне, вместо того чтобы работать на Его полях, занимались разбоем... Особенно Его раздражало, если люди начинали молиться кому-нибудь другому. И тут я Его понимаю. Я бы тоже разозлился, если бы мои крестьяне вдруг вздумали платить дань другому синьору. Нет, катастрофа произошла много позже Адама и Евы.

– Да ну? – Я взял со стола яблоко и громко захрустел им.

– В Его владениях, – Альфаро выдержал короткую паузу, – появился бунтовщик. Мятежник. Этому мятежнику, видите ли, не понравились сами законы, на которых издревле покоился мир, в котором свет и тьма, добро и зло находились в выверенном, устойчивом равновесии.

«Нет, – заявил бунтовщик. – Зло – лишнее. Пусть будет только добро».

Прежде наказание следовало за преступлением, и всегда наказание было не меньше, чем сама провинность.

«Нет, – сказал бунтовщик, – мне не нравится смотреть, как страдают люди. Пусть лучше наказание – за них всех – ляжет на меня одного».

И знаете, что самое любопытное, Андрэ? Он сумел это осуществить.

– Значит, вы, граф, имеете в виду не Люцифера, а Христа? – деланно удивился я.

– Именно.

– Но почему тогда – бунтовщик? Ведь Христос был Его сыном?

Дон Альфаро раскрыл книгу:

– Дон Андрэ, вы понимаете латынь?

Я пожал плечами.

– Не было случая проверить. Прочтите – посмотрим.

Когда Альфаро начал читать, я понял, что в латыни не силен. Понимал с пятого на десятое. Видимо, уроки фехтования, преподаваемые испанцем, интересовали юного Андрэ де Монгеля больше, чем уроки латыни.

Я покачал головой:

– Нет, не понимаю.

– Ну что ж, я переведу. – И Альфаро перевел написанное на французский.

Речь шла о пророке, который по каким-то причинам не понравился нескольким плохо воспитанным детям. Плохо воспитанные дети стали дразнить пророка. Тогда из леса выбрались две медведицы и сожрали этих испорченных детишек.

Закончив чтение, Альфаро посмотрел на меня.

– Это Библия, четвертая Книга Царств. Вы находите это справедливым? – спросил он.

– Я бы так не сказал.

– Тем не менее это типичный пример Его справедливости. Он заботится о своих людях – точно так же, как, например, я забочусь о своих. Я наказываю их врагов так, чтобы ни у кого больше не зародилось и мысли покуситься на моих людей, на мои земли или на мое имущество... Знаете, Андрэ, после того, как я перевешал здесь всех бродяг и нищих, мои крестьяне стали жить лучше. Я, заметьте, уже шесть лет воюю не иначе, чем только если я сам захочу повоевать. Никто не осмеливается покуситься на мои земли. Такой же логике следует и Он. Ему нужны только верные, преданные слуги – и Он проверяет их, как проверял Авраама.

– Говорят, – заметил я, – что месяц назад какую-то вашу крепость осаждали мавры.

– Было, было... – Альфаро улыбнулся и откинулся на спинку кресла. – Вы правы – исключения иногда еще случаются. Юсуф аль-Кейсар привел под стены Менханьо четыре тысячи воинов. Он полагал, что этого довольно, чтобы справиться со мной, потому что у меня людей значительно меньше. Он ошибся.

– В чем была его ошибка?

– Он был слишком самоуверен, чтобы лично поговорить со мной. И я сумел убедить его воевать в другом месте.

– Да вы, оказывается, гипнотизер, граф, – лениво протянул я, отщипнув кусочек поросенка.

– Что такое «гипнотизер»? – заинтересовался Альфаро.

Я объяснил.

В глазах дона Альфаро мелькнули насмешливые огоньки.

– Похоже. Вам мой рассказ уже наскучил?

– Продолжайте.

– Вся разница между человеком и Богом, дон Андрэ, состоит только в размере личного могущества. В остальном мы очень похожи. Ведь не зря же говорится, что Он сделал человека по образу и подобию своему.

– И что из всего этого следует?

– Я уже говорил о равновесии между светом и тьмой – равновесии, на котором изначально был основан наш мир. Бунтовщик равновесие нарушил. Он нашел способ – простой, хотя и весьма болезненный, – как снять часть груза с одной из чаш весов, издревле пребывавших в устойчивом положении. Весы отклонились в другую сторону, и, если бы настоящий властитель мира пребывал в бездействии, движение стало бы необратимым...

– Ну и что плохого? Жили бы все долго и счастливо. Все друг друга любили бы и были бы довольны. Что в этом плохого?

Я развлекался. В его философско-религиозные домыслы я не верил ни на грош.

Альфаро то ли не замечал моего настроения, то ли не принимал его во внимание. Может, ему просто хотелось поговорить.

– А вы представьте себе, что будет, если солнце перестанет заходить и ночь не будет сменять день. Останется только свет, не будет тьмы. Долго ли вы проживете в таком мире?

– Ладно, пусть тьма останется, – разрешил я. – Но что плохого, если исчезнут зло и страдания?

– Застой, – сказал Альфаро. – Человек, живущий в мире, где нет зла, никогда не будет пытаться достичь чего-то большего.

– Вы так полагаете?

– Уверен. Человек – ленивое животное. Если дать ему все то, что он хочет, он так и останется ленивым животным. А вот когда ему чего-либо не хватает, он вынужден напрягать свой разум или хотя бы мышцы, чтобы этого добиться. На этом основано все, чего достигло человечество. Других побуждений у него нет.