Элайна. Гадина. К ней Лицемер не ощущал ничего, кроме ненависти. Как медленно рос Убивающий! Сколько сил потребовалось, чтобы ежечасно укрывать его от взора богов и самого Солнца! Сколько надежд возлагалось на него!..

Слишком медленно рос Убивающий, вызывавший все больше опасений даже у своих воспитателей. Сознание его долгое время оставалось неизменным, проходило столетие – а ребенок взрослел ровно на год. Сила же его прибывала с каждым часом. Откуда черпал он ее? Лицемер не знал. В точности этого не знал никто, кроме Горгелойга, творца Солнечного Убийцы.

Убивающий, испугавший Князя Мертвых, избегнувший взгляда Альгунта, убивший навсегда Маркиша-Борца, разрушив само сосредоточье воли – Живой Алмаз – Солнечного Бога, оказался в плену первой же улыбки Элайны, Чарующей Танцовщицы. За века Последовавшим удалось сформировать в сгустке смертоносной силы, которой был Убивающий, некое подобие сознания, личность, способную этой силой управлять. Таким образом они надеялись использовать Убивающего для уничтожения Солнца – и только. Они не хотели дать этой силе разлиться и поглотить все сущее. Но это и сделало его уязвимым. Элайна поймала душу юного бога в свои сети – ей, обладавшей схожими с Лицемером способностями, сделать это было совсем не трудно.

Ребенка заточили совсем недалеко – Лицемер знал, что стоит буквально на крыше его усыпальницы. Мировой Столб – место, откуда открываются все миры, темно-серая колонна, игла в сердце Сальбравы, пронзающая мироздание от Дна до Эдема, от яви до Страны Неувиденных Снов – Мировой Столб был не более чем гвоздем, вбитым богами в гробницу Убивающего. Убивающий покоился под Столбом, но путь к нему был закрыт. Сам по себе Лицемер был лишен каких бы то ни было талантов и атрибутов вроде всевидящего зрения Альгунта или жезла Осалогбора, разрушающего любую преграду. Лицемер заимствовал чужие таланты, когда надевал чужие лица, но Озеро Грез лишило его всех прошлых обличий. Он мог бы начать Игру с Эдриком – маска клинка-оборотня была бы не так уж плоха для начала, но Игра требует времени, а сейчас вот-вот должна была появиться настоящая цель.

– Если хочешь жить, тебе придется ответить на мои вопросы, – ровным голосом произнес Эдрик.

Лицемер хотел улыбнуться – но не смог: непослушные каменные губы не складывались в улыбку. Как забавно – мальчишка пытается ему угрожать. Это могло бы стать началом красивой, быстрой партии. Но...

Он обернулся – не из-за Эдрика. Спотыкаясь, в пещеру вошел Льюис. Его взгляд блуждал, дрожь сотрясала тело. Он казался больным животным. Страдание без разума, чувство без понимания. Жалкое существо.

– Тебя нужно уберечь, – почти ласково произнес Лицемер. Он знал, что сейчас Льюис не поймет его, хотя и услышит. Но позже это, возможно, будет иметь значение. А возможно, и нет. – Сейчас станет немного шумно... и ты можешь пострадать.

Он произнес несколько слов на Истинном Языке. Этой магии лишить его не мог никто, хотя было время, когда боги и полагали, что отняли у него всю силу. Повинуясь жесту Последовавшего, Льюис поднялся в воздух и поплыл по коридору. Когда он поравнялся с Лицемером, тот сделал резкое движение клюкой – Льюис, по-прежнему невесомый, кувыркаясь, полетел в сторону портала. Когда он пересекал пространство между изображениями Князей Света и Тьмы, у него ясно возникло ощущение присутствия каких-то сил или существ, но он, лишенный разума и воли, не был способен к ним обратиться – даже мысленно. Пространство внутри округлой серебристой арки портала было заполнено мерцающим переливающимся светом, Льюис влетел в него и... пропал.

Лицемер едва успел обернуться, чтобы встретить атаку стража. Фремберг материализовался в пещере за миг до того, как Льюис скрылся в портале, драгоценный жезл прыгал в его руках. Свет залил все вокруг, казалось – высветил Слепую Гору насквозь; чувствуя нагнетаемую в жезл силу, Эдрик внезапно осознал, что стоит между бессмертным волшебником и демоном в маске. Он прыгнул в сторону, прижался к стене.

Раздался режущий свист, а затем грохот. Луч света, ударивший из жезла, исказился и обрушился не на Лицемера, а на храм за его спиной. Во вспышке исчезло все, гора содрогнулась. Сквозь клубы поднятой пыли Фремберг разглядел сутулую фигуру с клюкой... и разрушенный храм.

– Благодарю, – сказал Лицемер, и в его голосе явственно слышалась насмешка. – Как бы еще я мог это сделать?..

Фремберг хотел закричать от ярости: он понял, что только что произошло. Храм являлся последней преградой: боги какой-то крошечной частичкой себя присутствуют в освященных изображениях, и они могли ощутить возвращение того, кого некогда низвергли. Инстинктивно Фремберг насытил жезл новым пучком силы; найдись у него время оценить ситуацию, он понял бы, что это бесполезно. Перед ним стоял не призрак Темного Князя, а сам Князь, во плоти, и противостоять ему в волшбе мог только равный. Лицемер пользовался магией высшего порядка: Истинной Речью творился мир в первые его дни, когда в слова, как в формы, отливалась божественная сила анкавалэна. Дети Светил знали этот язык полностью; он был тем языком, на котором они, стихии и силы мира, говорили между собой – Фрембергу же, обретшему бессмертие немногим более ста лет тому назад, было ведомо лишь несколько Имен, одно из которых было его собственным. Разум чародея судорожно метался в поисках выхода. На какой-то момент он потерял себя. Он хотел обратиться к властителям Сальбравы: может быть, они услышат его крик. Он мог ненавидеть их, называть их тиранами, мечтать о мятеже, но, оказавшись наедине с Темным Князем, был готов целовать ноги Солнечным Богам, лишь бы они спасли его. Для гордости не осталось места, сердце затопил дикий, почти животный ужас: он знал, что Лицемер способен сотворить с ним нечто много более худшее, чем смерть... Он искал слова молитвы, выученные давным-давно, еще в детстве, когда он был человеком, но они не приходили на ум: повзрослев, Фремберг слишком хорошо постарался забыть их, ведь он полагал, что бессмертие делает его равным богам, вознося над человеческим стадом. Его возмущало, что боги – в лице своих посланников – считают его чем-то мало отличающимся от этого самого стада; теперь же он был готов принять эту роль, готов на все что угодно, лишь бы спастись.

Он вдруг увидел Лицемера рядом с собой, совсем близко, Последыш будто бы обнимал его, заглядывая в глаза.

– Поздно, – произнес Лицемер, и в его голосе Фремберг услышал удовлетворение. Маска покрылась каким-то подобием копоти, налет посветлел, потек, как воск, принимая новую форму... форму, в которой Фремберг узнал...

Найдись у него еще несколько мгновений, он, может быть, сумел бы понять, что его страх, внутренний надлом, сделавшие его готовым на все ради спасения, – не принадлежат ему, отчаянье внушено извне. Вернее – не принадлежали; но Фремберг принял их как свои, и они стали его частью. Лицемер сломал его волю, переломил внутренний стержень, как сухую тросточку. Он начал Игру по своим правилам и закончил ее так и тогда, когда ему было нужно.

* * *

...От взрыва часть пещеры обрушилась, и Эдрика завалило камнями. Чтобы выбраться, ему потребовалось перейти в меч. В этом состоянии он был неуязвим, для него не существовало препятствий. Синий клинок вылетел из-под завала, взметнув целый фонтан камней. Пещера изменила форму, став значительно шире – похоже, часть скалы Фремберг просто испарил.

Больше разговаривать с демоном в маске Эдрик не собирался. Похоже, тот не был способен вести себя как разумное существо – а может быть, просто не воспринимал Эдрика как ровню и поэтому не считал нужным обращать на него внимание. Какой из этих двух вариантов был истинным, Эдрика не волновало – он собирался убить демона в любом случае.

Но демона не было. На месте разрушенного святилища теперь были обломки, вибрировал уцелевший портал, и Фремберг Либергхам устало опирался на посох. Еще раз осмотревшись, Эдрик превратился в человека.

– Где он? – Спросил тел-ан-алатрит, опускаясь на пол.