И я узнал об этом деле и сказал:

Потом, когда наступит согласие и единомыслие, следует за намеком словами указание взглядом глаза. Поистине, оно занимает в этом смысле похвальное место и производит действие удивительное! Им разрывают и соединяют, и угрожают и устрашают, и отгоняют и радуют, и приказывают и запрещают; глазом бьют низких и предупреждают о соглядатае, и смешат и печалят, и спрашивают и отвечают, и отказывают и дают. Для всякой из этих разновидностей есть особое выражение взгляда, но установить и определить его можно, только увидев, и нельзя изобразить и описать эти взгляды, за исключением немногих. Я опишу небольшую часть этих разновидностей: знак концом одного глаза означает запрещение чего-нибудь; опущение век — знак согласия; долгий взгляд указывает на печаль и огорчение; взгляд вниз — признак радости; поднятие зрачков к верхнему веку означает угрозу; поворот зрачков в какую-нибудь сторону и затем быстрое движение ими назад предупреждает о том, про кого упоминали; незаметный знак концом обоих глаз — просьба; быстрое движение зрачками из средины глаза в уголок свидетельствует об отказе; движение зрачками посредине глаз указывает на запрет вообще. Остальное же можно постигнуть, только увидев.

Знай, что глаз заменяет посланца и постигают им желаемое. Четыре чувства — ворота в сердце и проходы в душу, и глаз острее их всех и правильнее в своих указаниях, и охватывает он действием наибольшее пространство. Глаз — верный разведчик души и ее проводник, ведущий на прямой путь, и блестящее ее зеркало, которым воспринимает она сущность вещей, улавливает свойства и познает ощущения. Сказано ведь: передающий — не то, что зритель, — и упомянул об этом Ифлимун[45], составитель «Чтения по лицам», и сделал он это своей опорой в суждении.

Достаточно видна тебе сила ощущения глаза из того, что если лучи его встретят другие лучи, ясные и чистые, исходящие либо от начищенного железа, либо от стекла или воды, или каких-нибудь блестящих камней, или других тел, гладких и сверкающих, имеющих блеск, яркость и сияние и примыкающих отдаленной своей стороной к телу непрозрачному, скрывающему и непропускающему свет и мутному, — они отражаются, и смотрящий видит и постигает себя воочию. Это самое видишь ты в зеркале; и подобен ты смотрящему на себя глазами другого.

Вот очевидное доказательство этого. Ты берешь два больших зеркала и держишь одно из них в правой руке, позади головы, а второе — в левой руке, напротив твоего лица; затем ты поворачиваешь их немного, пока они не встретятся и не окажутся одно против другого, и тогда ты видишь свой затылок, и все, что сзади тебя. Это происходит потому, что свет глаза отбрасывается к свету зеркала, которое сзади тебя, так как он не находит прохода в зеркале, находящемся перед тобой; когда же не найдет свет прохода и в этом втором зеркале, он возвращается к тому телу, которое напротив него. И если Салих, ученик Абу Исхака ан-Наззама, и оспаривал способность глаза к восприятию, то это слова ошибочные, и никто в этом с ним не согласится, даже если бы не было у глаза иного преимущества, кроме того, что его сущность — самая возвышенная из сущностей и выше их всех по месту, ибо она состоит из света. Не воспринимают красок ничем, кроме глаза, и ничто не бьет так далеко и не достигает столь отдаленной цели, как глаз, ибо он воспринимает тела звезд на отдаленных небосводах, и им видят небо, хотя оно очень высоко и далеко. И все это лишь потому, что глаз по природе своего создания близок к зеркалу, и он достигает неба по своему превосходству, а не потому, что пересекает пространства, останавливается в местностях и перемещается посредством движений. Этого нет ни у одного из чувств: вкусом и осязанием, например, воспринимают лишь то, что находится тут же, а слух и обоняние улавливают то, что к ним близко. Доказательство же превосходства, о котором мы упоминали, в том, что ты видишь кричащего, прежде чем слышишь голос, хотя бы старался ты воспринять то и другое вместе. А если бы восприятие обоими чувствами было одинаковым, глаз, наверное, не опередил бы слуха.

Потом, когда влюбленные сблизятся, следует пересылка друг другу писем. Письма совершают чудеса, и я видел, что люди, занятые этим, спешат порвать письма, распустить их в воде и уничтожить их след. Немало позора бывало по причине письма, и я говорю об этом:

И подобает, чтобы была внешность письма изящной, а предмет его — прекраснейшим. Клянусь жизнью, письма, поистине, заменяют язык в некоторые минуты, если затрудняется человек в выражении или смущается, или устрашен. Да и поистине, прибытие письма к любимой и сознание любящего, что оно попало к ней в руки и она его увидела, дает дивное наслаждение, испытываемое любящим, и заступает оно место свидания. Получить ответ и смотреть на него — радость, равная встрече, и поэтому видишь ты, что влюбленный прикладывает письмо к глазам и сердцу и прижимает его к груди. Я помню одного влюбленного человека, из тех, что знают, что сказать, и умеют описывать и отлично выражают языком то, что у них в душе, и хорошо рассуждают и проникают в тонкости вещей, — и он не оставлял обмена посланиями, хотя сближение было для него возможно, и дом его был близок к любимой, и недалеко было место посещения.

Что же касается разведения чернил слезами, то я знал человека, который это делал, а его возлюбленная платила ему тем, что разбавляла чернила слюной. Об этом я говорю:

Я видел письмо, которое написал любящий любимой — он порезал ножом руку, и потекла кровь, и опускал он в нее перо и написал ею все письмо целиком. Я видел это письмо, когда оно высохло, и не усомнился, что оно написано лаковой краской.