круг Лузы. Поезда бы проезжали мимо города несколько раз,

как игрушечные паровозики по игрушечной железной дороге

— пока не закружится голова. Если поезд два-три раза проедет

мимо города, тут уж самый ленивый и флегматичный пассажир

заметит его. Что это, что это за бесконечный город? — спросит

он, счастливо глядя из окна. Это город Луза, — ответит ему та-

кой же удивлённый сосед по вагону, — обратите внимание

также на облака. Но этому простому и элегантному решению не

дали осуществиться машинисты. В то время, в девяностые го-

ды, их почему-то послушали, сейчас бы не стали, а тогда — по-

шли им навстречу. Вы знаете, — начал говорить умным голо-

сом Василий Егорович, старейший машинист на этом северном

направлении. Во-первых, у нас может закружиться голова. Во-

вторых, при частых поворотах направо у вагонов быстрее сти-

раются правые колёса. При частых поворотах налево — стира-

ются левые. Наша страна живёт в режиме жёсткой экономии

колёс, а тут — сплошные повороты. Подумайте об этом. И по-

следнее — и он посмотрел на жителей Лузы бесконечным тя-

жёлым взглядом, — последнее: вам нужна постоянная зубная

боль? Чем дальше на север, тем больше поют рельсы. После

станции Пинюг, спустя пять километров, рельсы начинают

петь на разные голоса, похоже на духовые инструменты. Но это

не радостное пение, совсем нет. Это так жалостно и так стран-

но. Они как будто на что-то жалуются. Такая большая земля,

такая красивая, на что бы им жаловаться, о чём выть разными

голосами? Никто не знает, но это похоже не только на духовые

инструменты, но и на бесконечный плач, на непроходящую

зубную боль без надежды на выздоровление. Наверное, можно

рельсам и не плакать, не стонать и не страдать, но всё повторя-

ется бесконечно — поезда, дорога, лес, вагоны — всё повторя-

ется изо дня в день, каждый раз, и никакой надежды. И ника-

кой надежды. Честно скажу вам, хотя и неловко признаться, у

всех машинистов в этом месте ломит зубы, и нет просвета. Вы

хотите всегда слышать, как болят, как ноют ваши зубы? Поду-

майте. И скажу ещё то, что вам не понравится. Мы не любим

Лузу. Только подъезжая к самому городу, рельсы обрывают

свои сумеречные песни. Но каждый раз мы боимся, что они за-

воют вновь, стараемся проехать вашу местность побыстрей.

Именно поэтому поезда стоят у вас только две минуты. Сколь-

ко кругов машинист сделает вокруг города, столько раз скажет

что-то грустное и огорчительное, нехорошие слова о ней. Вы

этого хотите?

Так и остался город невидимым.

XIV

В реке Лузе водится рыба-луна, в этом уверены почти все.

Тканая рыба-луна была на выставке в библиотеке Лузы. Каж-

дый год эти библиотекари придумывают что-нибудь новое для

читателей. То проведут конкурс о семи чудесах района, а потом

думают, что надо было назвать его «Семью семь чудес» — так

много можно рассказать об этом крае. То объявят о подготовке

выставки к юбилею победы, и им всё несут и несут экспонаты:

кто пуговицу от военной гимнастёрки деда, кто солдатскую

ложку, кто медали в тряпочке. Вещмешки, варежки, кисеты,

тельняшки, гильзы от патронов, фотографии и письма — всё

было на той выставке. Потом библиотекари хотели напечатать

ещё календарь, но денег собрали только на один экземпляр.

Зато каждый месяц у них получается выпускать газету для чи-

тателей. Правда, никто её не покупает, а берут почитать домой,

потом возвращают. В библиотеку приходят выпускники школ,

они учатся теперь в разных городах, рассказывают ученикам о

том, какие бывают города, какие профессии, как тяжело, но ра-

достно учиться. Закончите школу и уезжайте, — говорят они

ребятам.

Но это не всё. Каждое лето в день города библиотека в

полном составе выходит на центральную площадь и проводит

день здорового образа жизни. Всем курильщикам в этот день

библиотекари меняют сигареты на конфеты. Куда потом их

девают, непонятно — сами-то они не курят, и другим не сове-

туют.

Однажды в библиотеке решили устроить выставку птиц

«Птицеград». Со всех сторон Лузы слетелись экспонаты — и

вышивка, и картины маслом, и простые переводки, игрушки,

экзотические перья, рассказы о птицах, записи весенних пти-

чьих песен. Второклассник Витя из школы №1 принёс клетку, в

которой жил когда-то щегол. Щегол умер уже, а клетка — вот

видите — пригодилась для выставки. У Татьяны Васильевны,

бывшей учительницы, оказалась большая коллекция ёлочных

игрушек. Она выбрала из неё то, что относится к птицам —

стеклянных снегирей, попугаев, картонных блестящих петухов

и тусклых страусов — и всё отдала на выставку в библиотеку.

Прямо в день открытия непризнанный краевед Михаил Ильич

принёс свёрнутый самотканый коврик. Директор библиотеки

Надежда Васильевна развернула его, а там! Там рыба-луна! Но

почему рыба? — спросила она. А вы вглядитесь, — сказал крае-

вед, — она летит. И она же плывёт. И принялся за своё краеве-

дение: рыба-луна водится у нас в Лузе, зимой её видели в Лале,

там, где летом бывает понтонный мост. Есть сведения, что она

заплывала в Сухону и Северную Двину, но проверить их невоз-

можно, сами подумайте. Как вы понимаете, большие корабли её

не пугали, а теперь не причиняют вреда и маленькие лодки.

Рыбаки с сетями ей тоже не страшны. Старожилы утверждают,

что рыба-луна появилась у нас не сразу, например, до появле-

ния лальской бумажной фабрики её не видели. Зато пока она

живёт у нас, есть Луза, есть Лальск, есть и Папулово с Христо-

форовым, и Заборье, и Озёрская. Также…

Но договорить он не успел, ковёр быстро унесли и пове-

сили над дверью, чтобы все, кто покидает библиотеку, задер-

жались подольше и посмотрели на рыбу, бесконечную рыбу-

луну. Так происходит и сейчас. Читатели не спешат уходить,

подолгу смотрят на полотно, а некоторые приходят сюда спе-

циально полюбоваться, приезжают из Озёрской и даже из

Лальска. Так мало настоящего, — объясняют они, — а у вас есть

что-то такое, дух какой-то.

XV

Луза, Луза, как тебя не любить.

Всё равно

Из дома, в общем, всё равно пришлось выйти в итоге. Од-

нажды один бывший говорил мне: нельзя говорить «всё рав-

но». Всё никогда не равно всему. Умничал. Расстались в итоге.

Вышла из дому. Весна, и на дорогах лужи. Я пошла гаражами,

сначала через соседний двор, потом по остаткам вечной мерз-

лоты между ямами овощными и забором садика, индейцы так

не ходили в своих мокасинах, как мы тут каждый день в рези-

новых сапогах, кроссовках, туфлях на широком каблуке, чего

говорить. Потом лавировала между всем этим мусором, разной

фигандой, которая каждый год вмерзает, а потом вытаивает

из-под снега, потом по сухой прошлогодней траве за школой,

перешла дорогу, дальше — мимо дорогой нашей аптеки, и вот

пришла. Кроссовки остались чистыми, между прочим, белые

шнурки. Сдала курточку, купила бахилы, хотя зачем они, если

обувь нормальная, раньше ходили без всяких бахил, и ничего

такого, всех пускали, никто ничего против не говорил. Ладно.

Две пары купила, на следующий раз. Пришла сразу в кабинет,

но королевишна сказала, чтобы я ждала за дверью. Опять. Это

заведующая отделением, зав. Она прямо как королева какая —

волосы крашены в чёрный, лежат, как у учительниц, очки. Но

это врач, самая главная в отделении, поэтому ходит прямо,

смотрит строго. С интересом, вот что удивительно в её годы.