«Как только освежимся в этой удобной ванне».

«За такие деньги я не могу предложить горячую воду».

«Что ж! Раз мы успели навлечь на себя ваше недовольство, придется обойтись холодной водой».

Дильдаль отвернулся: «На мой взгляд, ваша мелочность достойна порицания».

«Надеюсь, вы продемонстрируете образец великодушной щедрости, когда мы будем ужинать».

«Посмотрим», — сказал Дильдаль.

За ужином Эйлас и Татцель сидели в трактире практически одни — только в дальнем углу помещения два друида в бурых рясах склонились за столом, поглощая содержимое своих мисок. Покончив с едой, друиды встали и подошли к стойке, чтобы уплатить по счету.

Эйлас тоже подошел к стойке и пронаблюдал за тем, как каждый из друидов положил на нее по грошу, прежде чем удалиться.

Дильдаль был несколько раздражен тем, что Эйлас оказался свидетелем расчета: «Так что же? Что вы будете есть?»

«А что вы можете предложить?»

«Чечевичная похлебка подгорела, ее сегодня не будет».

«Мне показалось, что друиды ели свежую жареную форель. Вы могли бы поджарить для нас пару форелей и подать салат из огородной зелени и водяного кресса. Друиды ели что-то еще — что это было?»

«Мой особый деликатес: хвосты раков с вареными яйцами и горчицей».

«Подайте нам этот деликатес тоже, а также хлеб, масло — и, пожалуй, фруктовый компот».

Дильдаль поклонился: «Как прикажете. Вы пьете вино?»

«Принесите нам флягу вина, достаточно доброкачественного, но не слишком дорогого; при всем, пожалуйста, учитывайте, нашу бережливость. Она не уступает прижимистости друидов».

Эйлас и Татцель не смогли придраться ни к чему, что им подали на ужин, а Дильдаль вел себя почти прилично. Татцель, однако, с подозрением поглядывала на него исподлобья: «Он часто делает какие-то пометки мелом на своей доске».

«Пусть делает пометки хоть до скончания века. Если он слишком много о себе возомнит, тебе достаточно объявить, что ты — леди Татцель из замка Санк, и он тут же язык проглотит. Знаю я его породу».

«Но я думала, что я — рабыня Татцель».

Эйлас усмехнулся: «Верно! В связи с этим обстоятельством твои претензии могут не произвести должного впечатления».

Они поднялись в свои комнаты и улеглись на разные постели; ночь прошла без происшествий.

Утром им подали на завтрак овсяную кашу с беконом и вареными яйцами. Затем Эйлас подсчитал в уме, сколько примерно он должен был заплатить за гостеприимство Дильдаля: десять медных грошей — или полфлорина серебром.

Эйлас подошел к стойке, чтобы уплатить по счету; Дильдаль быстро потер руки и всучил ему счет на три серебряных флорина и четыре гроша.

Эйлас рассмеялся и отбросил счет: «Я даже не буду с вами спорить. Вот полфлорина серебром, и еще два гроша — потому что мне понравилась горчица. Предлагаю вам эту сумму в уплату за постой и ужин — вы ее принимаете?»

«Конечно, нет!» — возмутился Дильдаль; лицо его покраснело, нижняя губа отвисла.

«Тогда я заберу деньги — всего хорошего».

«Вы меня так просто не проведете! — взревел Дильдаль. — У меня под рукой подписанное вами обязательство! Вы отказались платить по счету — следовательно, я предъявляю право на ваших лошадей!»

Эйлас и Татцель собрались уходить. Обернувшись, Эйлас сказал: «Предъявляйте, сколько заблагорассудится. У меня нет лошадей. Вчера, перед тем, как сюда придти, я обменял их на лодку. Прощайте, Дильдаль!»

У причала их ждал челн с обшивкой внакрой, пятнадцать футов длиной, с заклепанными медью швами, шпринтовым парусом, швер-цами и рулем, подвешенным на транце неизвестным в Тройсинете способом.

Отплыв от берега, Эйлас поднял парус, подхвативший утренний западный бриз, и лодка заскользила по воде на север, слегка журча кильватерной струей.

Татцель устроилась поудобнее на носу; Эйлас подумал, что ей нравится свежее утро. Через некоторое время она обернулась: «Куда ты плывешь?»

«Все туда же — в Дун-Кругр, в Годелию».

«Это неподалеку от Ксунжа?»

«Ксунж по другую сторону залива Скайр».

Татцель больше не задавала вопросов. Эйлас взял на заметку тот факт, что ее интересовал Ксунж, но тоже не продолжал разговор.

Два дня они плыли под парусом по озеру мимо двенадцати священных островов друидов; на одном они заметили гигантскую фигуру ворона, сплетенную из ивовых прутьев — Татцель подивилась назначению этого идола. Эйлас объяснил: «Осенью, в канун дня, называемого „Суаургилль“, друиды подожгут этого ворона и устроят под ним великую оргию. Внутри плетеной клетки сгорят две дюжины их врагов. Иногда они плетут клетку в виде лошади, человека, медведя или быка».

На северном конце озера началось мелководье, поросшее тростниками, но в конечном счете оно переходило в истоки реки Соландер. Еще через три дня, взглянув вперед, Эйлас заметил утесы, темневшие с обеих сторон широкого устья Соландера; справа простиралось королевство Даот, слева — все еще Северная Ульфляндия.

Устье реки постепенно становилось морским заливом, и теперь лодке приходилось преодолевать волны, гораздо выше тех, на которые она была рассчитана — качка причиняла девушке беспокойство и тошноту. В воздухе отчетливо пахло соленой водой. Подгоняемый крепким западным ветром, челн делал не меньше четырех-пяти узлов, разбивая носом волны и окатывая Татцель холодными брызгами, что ей тоже не нравилось.

Впереди слева, на конце каменистого полуострова, возвышался укрепленный город Ксунж; справа теперь была Годелия, страна кельтов, и наконец вдали показался Дун-Кругр.

Разглядывая многочисленные причалы, Эйлас, к своему великому удовольствию, обнаружил не только большое тройское торговое судно, но и один из своих новых военных кораблей.

Челн Эйласа причалил непосредственно к военному кораблю. Матросы с любопытством смотрели с палубы вниз. Один закричал: «Эй, на борту! Держись подальше! Чем вы там занимаетесь?»

«Спустите лестницу и позовите капитана!» — ответил Эйлас.

Лестницу спустили; Эйлас привязал челн и придерживал лестницу, пока Татцель поднималась на палубу, после чего взобрался на палубу сам. К тому времени уже появился капитан. Эйлас отвел его в сторону: «Вы меня узнаёте?»

Капитан пригляделся — глаза его широко раскрылись: «Ваше величество! Что вы здесь делаете — ив таком виде?»

«Это длинная история — я все расскажу. Но сейчас называйте меня просто „Эйласом“. Я здесь, так сказать, инкогнито».

«Как прикажете, государь».

«Эта девушка — из высокородной семьи ска; она под моей защитой. Подыщите ей тихое укромное место. Ей нужно выкупаться; выдайте ей чистую одежду. Пару дней она страдала морской болезнью и, боюсь, может не выдержать дальнейшего плавания, если не поправится».

«Сию минуту, государь! Вам, насколько я понимаю, тоже пригодились бы ванна и чистая одежда?»

«Я приветствовал бы такую возможность — но не хочу создавать затруднения».

«Пусть наши затруднения вас не беспокоят, сир. Роскошных кают у нас на корабле нет, но все, что есть — к вашим услугам».

«Благодарю вас, но прежде всего: какие новости из Южной Ульфляндии?»

«Могу только передать то, что знаю от других. Говорят, одна из наших армий застала врасплох на открытой местности армию ска, вышедшую из Суараха. По словам очевидцев, завязалась великая битва, о которой будут долго помнить. Ска несли большие потери, после чего еще одна наша армия подтянулась с востока, ударила им в тыл, и всех ска уничтожили. Судя по всему, Суарах снова принадлежит уль-фам».

«И все это происходило в мое отсутствие! — почесал в затылке Эйлас. — Похоже на то, что я не так уж незаменим, как хотелось бы».

«По этому поводу не могу ничего сказать, сир. Мы патрулировали Узкое море, перехватывая корабли ска, и здорово их потрепали. В Дун-Кругр мы зашли только для того, чтобы пополнить запасы. По правде говоря, когда вы к нам причалили, мы уже собирались поднимать якорь».

«Что происходит по ту сторону залива, в Ксунже? Король Гаке еще жив?»