Как бы подтверждая его слова, дверь кабинета бесшумно раскрылась, и Поскребышев вошел в комнату. Стараясь шагать как можно тише, он направился к Сталину. Все присутствующие понимали, что только чрезвычайные обстоятельства могли заставить помощника Сталина нарушить ход совещания.

Понимал это и сам Сталин. При виде Поскребышева он умолк, нахмурился и, не отходя от стола, сделал полуоборот в сторону своего помощника. Но тот не произнес ни слова, пока не подошел к Сталину вплотную.

– Вас просит к телефону Курчатов, – доложил он почти шепотом. – Говорит, срочное дело. Я сказал ему, что…

– Он хочет знать, что скажу ему я, а не вы, – резко, но не повышая голоса, ответил Сталин. Потом, обращаясь к присутствующим, объявил уже громче: – Я должен переговорить по телефону. Сделаем перерыв, покурим… Кто желает, конечно…

Глава тринадцатая.

ПОМОЛВКА

Вечером того же 25 июля в Бабельсберге произошло еще одно событие. Оно не запечатлено ни в стенограммах, ни в протоколах. Оно никак не повлияло на ход и исход Конференции. Впрочем, и названия-то «событие» оно вряд ли заслуживает. Просто в этот вечер в семь сорок пять советский журналист Михаил Воронов, беспрепятственно пройдя советскую контрольную заставу, оказался около американского контрольно-пропускного пункта…

Дежурный сержант с автоматом на груди, с сигаретой во рту и в рубашке цвета хаки с задранными чуть ниже локтей рукавами, пристально глядел на меня, как только заметил мое приближение. Для него я выглядел подозрительно. В самом деле, какой-то тип в гражданском костюме, без машины, без портфеля прется на ночь глядя в американский сектор.

Поравнявшись с сержантом, я вытащил на всякий случай все мои пропуска. Он разглядывал их довольно долго. Наконец выплюнул в сторону мокрый окурок сигареты, сказал «о’кэй» и возвратил мне документы.

Я сделал еще несколько шагов вперед, огляделся. Брайта поблизости не было. Но едва я подумал о нем, как услышал рокот автомобильного мотора. Брайт точно с неба спустился, подобно ангелу или привидению. Затормозив свой «джип», крикнул:

– Долго еще нужно ждать тебя?

– Ждал я. Сейчас семь сорок восемь, – ответил я.

Чарли нахмурился, посмотрел на свои часы и удовлетворенно отметил:

– Побеждать вы умеете, это доказано. А вот качество ваших часов сомнительно. Сейчас семь сорок шесть на моем «Патэке».

Его самодовольство было непрошибаемо.

– Куда поедем? – спросил я по инерции.

Брайт вытаращил глаза.

– Я же тебе еще утром сказал – к Джейн.

– По какому поводу?

– Ах, черт возьми, но неужели для вас во всем нужен повод? А может быть, еще и специальное разрешение воспользоваться этим поводом?.. Ну, ну, не взвинчивайся! Просто Джейн с первого дня пребывания в Бабельсберге не имела ни одного выходного. А сегодня вот оказались свободными и Сталин, и Трумэн, и Черчилль, и Джейн. И мы с тобой. Понял?

Шутка была плоской, я никак не отреагировал на нее. Только спросил:

– Удобно ли?.. Ведь для твоей Джейн я совершенно незнакомый человек.

Брайт, как всегда, начал балагурить:

– Во-первых, ты не один, а со мной. Пытаться пролезть к ней без меня не советую. Во-вторых, там будут еще две-три девушки – подруги Джейн. Наконец, я пригласил кроме тебя одного американского парня – нашего товарища по профессии…

Джейн стояла на пороге маленького одноэтажного коттеджа, как бы зажатого двумя большими виллами и глядела на приближающийся «джип».

Освещенная фарами, она показалась мне очень эффектной. Форменное, по фигуре сшитое платье, копна льняных волос, талия «в рюмочку»… Очевидно, американки с молоком матери впитывают или в раннем детстве усваивают манеру держаться «празднично»: живот втянут, подбородок задорно вздернут, на лице улыбка. Я не так часто их встречал, но те немногие, которых знаю, держались именно так.

– Добро пожаловать, мистер Воронов, – сказала Джейн, обращаясь ко мне. – Чарли дал слово, что привезет вас живого или мертвого. Надеюсь, вы: живой, Майкл… Могу я так называть вас?

– Ну, разумеется, – пробормотал я, вышел из машины и пожал протянутую мне узкую ладонь.

Вот так, ведомый за руку Джейн и сопровождаемый Чарли, я миновал узкий коридор и очутился в тускло освещенной комнате. Источником неяркого света были тонкие свечи, симметрично воткнутые в большой торг.

Я сразу понял: Брайт утаил от меня, что у Джейн сегодня день рождения.

Итак, торт и свечи были первыми, что бросилось мне в глаза. Затем я увидел двух девушек и худощавого мужчину неопределенного возраста, в очках. Они сидели на диване. Почти вплотную к дивану был придвинут маленький столик, с напитками.

– Это наш русский друг, – объявила своим низким голосом Джейн, и улыбка опять разлилась по всему ее лицу. – Разрешите, дорогие гости, сразу же представить вас друг другу: мистер Воронов – миссис Лоуренс Ли, мистер Воронов – мисс Диана Масон, мистер Воронов – мистер Пол Меллон.

Я едва успевал повторять стандартные слова приветствия. Джейн произносила имена скороговоркой, но с выражением такого удовольствия, даже счастья на лице, будто для нее нет и не может быть больше радости, чем засвидетельствовать факт знакомства мисс или мистера такого-то с мистером Вороновым.

– Что вы будете пить? – заглядывая мне в лицо снизу вверх, спросила Джейн.

Я уже обладал достаточным опытом общения с англосаксами, чтобы не отвечать отказом на этот неизменный вопрос на любом сборище.

– «Бурбон» с содовой, – ответил я, назвав излюбленный у американцев напиток – виски их отечественного производства.

Через мгновение Чарли сунул мне в руку высокий стакан с желтоватой жидкостью.

– Тост, тост! – почему-то закричали гости. Грешным делом, должен признаться, что я терпеть не могу нашего пристрастия к тостам, когда речь не идет о делах государственной важности. Из десяти тостов в лучшем случае два необходимы, так сказать, по протокольным соображениям. Восемь же остальных чаще всего являются лишь высокопарной болтовней, к тому же обязывающей тебя вставать без надобности. Это было мое первое посещение частного американского дома. Те несколько минут, которые мне довелось провести в неопрятной берлоге Чарли, не в счет. Квартира Брайта вовсе не похожа на человеческое жилище, – это какое-то складское помещение. Я бывал у американцев в блиндажах, в штабах, но вот так, как сегодня – в частном доме, – оказался впервые. Мне невдомек было, что американцы на своих вечеринках никогда не провозглашают тостов и эта церемония затеяна здесь только для меня, потому что Джейн и ее гости прослышали, будто у русских без тостов и праздник не в праздник. – Леди и джентльмены, – сказал я, поднимая на уровень груди свой стакан с виски. – Во-первых, мне хотелось бы проникнуть в тайну этих свечей. Надеюсь, что получу такую возможность. А пока… пока у меня на языке вертится много тостов. Тысяча первый из них: за нашу общую победу! Тысяча второй – за американскую армию и американский народ. Нелишним будет тост за американского президента и за успех того дела, ради которого он приехал сюда… Я всей душой за эти тосты, но… произносить их не буду. Мне хочется сказать другое. Я первый раз в своей жизни нахожусь в частном американском доме. Думаю, что и вам не часто приходилось бывать в домах советских людей. Давайте же выпьем за то, чтобы мы были хорошими, добрыми соседями на долгие времена…

Сейчас, тридцать лет спустя, когда я вспоминаю свою речь в комнате Джейн, меня охватывает смущение. Не слишком ли много телячьего оптимизма заключалось в ней? Высказанного и невысказанного. Но я говорил искренне, эйфория победы, как это уже не раз бывало, снова овладела мною тогда.

– А почему нам быть только хорошими соседями, а не друзьями? – прервал меня Чарли.

Из неудобного положения вывела меня Джейн.

– Потому что друзьями мы уже являемся! – воскликнула она и первой сделала большой глоток из своего стакана.