Олимпий был хитрым сенатором, очень честолюбивым придворным и неофициальным лидером «партии войны» в окружении Гонория. Пока он наблюдал за тем, как перевес голосов склонялся в пользу Стилихона, он тешил себя мыслью о том, что как только они устранят угрозу, которую представлял империи Константин III, против готов сразу же выступят объединенные армии Британии, Галлии и Италии. В действительности нетрудно представить, почему Олимпий с оптимизмом смотрел в будущее. Император Гонорий был все еще молод, слаб и легко поддавался внушению. Он слышал лишь речи придворных льстецов и не имел ни малейшего представления о том, что действительно происходило в мире. Влияние Стилихона на императора постепенно уменьшалось. Не оставалось никаких сомнений, что великий полководец выиграл спор в Сенате, но за эту победу он заплатил немалую цену, израсходовав весь свой политический капитал. Олимпий, несомненно, полагал, что стратегия Стилихона, применяемая в отношении готов, представляла огромную опасность. Требовалось лишь время, чтобы у Стилихона ушла из-под ног почва. Вскоре оказалось, что расчет Олимпия был точен.

В 408 г. умер Аркадий, император Восточной Римской империи и брат Гонория, в связи с чем Стилихон оставил пост регента. Гонорий заявил, что он, будучи владыкой Западной империи, намеревается отправиться в Константинополь и разрешить вопрос о беспрепятственной передаче власти. Стилихон выступил против подобного решения. Возможно, он считал, что Гонорий слишком неопытен, чтобы возложить на себя такую ответственность. Вероятно, он просто не желал терять власть, к которой он, будучи опекуном молодого императора, так привык. Полководец настаивал на том, что в Константинополь должен поехать именно он. Какие у него имелись доводы? Чтобы покрыть расходы на путешествие императорского двора, в казне просто-напросто не было денег. Кроме того, Стилихон подчеркивал, что ситуация на западе становится угрожающей. Константин подошел уже вплотную к границам и расположился в Арле. В столь тяжелое время Италия нуждалась в Гонорий. Раздавленный, озлобленный и рассерженный Гонорий был вынужден согласиться. Как только Стилихон отправился в Константинополь, Олимпий воспользовался благоприятной возможностью и стал готовиться к устранению противника.

С притворной скромностью и христианской добродетельностью, всячески скрывая свои истинные намерения, Олимпий начал уговаривать Гонория выступить против Стилихона, когда они вместе отправились на смотр армии, основные силы которой дислоцировались в Тисино (совр. Павия, Италия). Не исключено, что Олимпий напомнил императору о кризисе, набиравшем обороты на западе. Константину, дошедшему к тому времени до Галлии, по сути дела, было достаточно сделать один шаг, чтобы оказаться в Италии, вандалы, аланы и свевы хозяйничали в Испании, Аларих и его армия готов все еще находились в Норике и представляли не меньшую опасность. В этом, утверждал Олимпий, была вина лишь одного человека, и этим человеком являлся Стилихон. В довершение ко всему, указывал сенатор, полководец преследует только личные интересы, желая снова подчинить своей власти одновременно запад и восток и править всей империей точно так же, как он это делал со времени восшествия на престол Гонория. Олимпий говорил, что Стилихон поехал на восток не для того, чтобы урегулировать конфликт, а для того, чтобы воспользоваться «возможностью устранить [выбранного Аркадием наследника] молодого Феодосия и сделать правителем империи своего собственного сына, Евхерия».[92]

Гонорий прекрасно знал, что Стилихон был самым близким другом его отца. К тому же император был женат на дочери Стилихо-на. Тем не менее Олимпий, кажется, смог привлечь молодого императора на свою сторону. Если у Гонория и оставались какие-либо чувства к своему бывшему опекуну, то нерешительный император, считавший себя оскорбленным, не выставлял их напоказ. У Олимпия, подобно тузу в рукаве, оставался еще один довод, еще один кинжал, который он собирался всадить в Стилихона. Возможно, Олимпий попросил императора не забывать, что Стилихон — сам один из «них», т. е. один из варваров.

То, что такой человек, как Олимпий, использовал подобные уловки, чтобы опорочить достойного человека, было вполне объяснимо. Старые, давно укоренившиеся предрассудки римлян основывались на взглядах Аристотеля на суть человеческой природы, которые заключались в следующем. Все люди состоят из разумных и животных элементов. В римлянах разумный элемент преобладает. Это дает им силы проводить мудрую политику и вести войны, наделяет даром предвидения, мужеством противостоять натиску и неуклонно добиваться поставленной цели, невзирая на краткосрочные неудачи, встречающиеся на их пути. В варварах, наоборот, преобладал животный элемент. Они действовали безрассудно, были пугливы и неорганизованны. Они имели склонность впадать в панику и терять голову перед лицом опасности, и даже самые незначительные перемены могли повергнуть их в ужас. Несомненно, Олимпий не забыл упомянуть о самой главной особенности варваров — им нельзя было доверять.

Гонорий пробыл в Тисино четыре дня, и в течение всего этого времени он обращался к солдатам с речами, призывая и воодушевляя их на войну с мятежником Константином. Во время смотра войск Олимпий вел себя как и подобает набожному христианину: сенатор посещал раненых и увечных в недавнем бою с самозванцем. Подобное за ним никогда раньше не замечалось. Помимо этого, Олимпий обратился к тактике, которая уже сработала с Гонорием: он стал настраивать верных ему командиров против своего недруга, указывая, что римлянам давно пора раз и навсегда покончить с варварами — и лучше всего начать с самого Стилихона. Все это было лишь частью тайного, тщательно продуманного плана по ослаблению влияния полководца в целом и по очернению политики терпимости по отношению к варварам в частности, которую проводил Стилихон. Олимпий умело настраивал римскую армию, тщательно при этом маскируя невероятную кровожадность своих подлинных намерений.

В последний день пребывания Гонория в Тисино по сигналу Олимпия солдаты, которые были в сговоре с сенатором, принялись убивать верных Стилихону людей в армии и окружении императора. К всеобщему ужасу и потрясению из ниоткуда, на ровном месте, неожиданно вспыхнул переворот. За связь со Стили-хоном были убиты ни о чем не подозревавшие командующие конницей и пехотой, судебные префекты, магистраты, казначеи, глашатаи и слуги императора. В том случае, если несчастные пытались спастись бегством, за ними тут же отряжали погоню. Го-норий ничего не мог поделать с творящимся бесчинством. Император, одетый лишь в нижнее белье и короткий плащ, выбежал из дворца, домчался до центра города, где и встал, выкрикивая приказы прекратить побоище, на которые никто не обращал внимания. В Тисино воцарился настоящий хаос. Но это было только лишь начало.

Стилихон планировал отправиться на восток, но он добрался лишь до Бононии (совр. Болонья) в 160 километрах к югу от Тисино. Возможно, по не совсем понятным причинам он и не собирался отправляться в Константинополь. Узнав о вооруженном мятеже в Тисино, полководец пришел в смятение. Он тотчас же созвал совет, в котором приняла участие горстка солдат, сопровождавшая его в путешествии. Это были новобранцы, готы по происхождению, которые перешли на его сторону после разгрома армии Радагеса. Было очевидно, что теперь эти «варвары» были воинами, искренне преданными Стилихону и римскому императору. Совет принял решение, что если император будет убит в ходе переворота, армия Стилихона, насчитывавшая 12 000 готов, пойдет на Тисино и будет сражаться с римскими легионерами, учинившими эти кровавые бесчинства. Когда выяснилось, что император жив, от первоначального плана отказались. Полководец знал, что невосполнимые потери, которые в случае вооруженного столкновения понесет римская армия, откроют двери в Италию как Алариху, так и Константину III. Стилихон, преисполненный осознанием воинского долга, желавший сохранить имевшийся порядок вещей и сражавшийся за целостность Западной Римской империи, не хотел нарушать шаткое равновесие между римлянами и варварами и подстрекать своих солдат, большинство которых были готами, вступить в бой с римлянами-легионерами. Подобный поступок Стилихон счел бы бесчестным. Он посвятил всю свою жизнь тому, чтобы добиться мира между варварами и римлянами, и он не собирался изменять себе.