Но эта радость скоро испарилась, когда я заметил, что его лордство настойчиво начал ухаживать за Нарциссой и сказал ей несколько любезностей, которые, на мой взгляд, говорили о его любовном увлечении. Вот когда я начал чувствовать муки ревности! Я боялся могущественности и ловкости моего соперника, его речи меня терзали; когда она раскрывала уста, чтобы ответить, мое сердце замирало; когда она улыбалась, я мучился, как грешник в аду. Я был взбешен его самоуверенностью, я проклинал ее вежливость! Наконец он. отошел от нас и удалился в другой конец зала.

Нарцисса, не подозревая о моей ярости, задала мне несколько вопросов, как только он отошел, но я не ответил, сохраняя мрачный вид, что свидетельствовало о волнении моей души и немало ее удивило. Заметив мое возбуждение, она изменилась в лице и спросила, что меня тревожит, но прежде чем я успел дать ответ, ее брат потянул меня за рукав и посоветовал обратить внимание на сидевшую против нас леди, в которой я тотчас же, к моему удивлению, признал Мелинду в компании с ее матерью и пожилым, джентльменом, мне неизвестным.

— Чорт побери! — воскликнул сквайр. — Мистер Рэндан! Соблазнительная особа! Я бы непрочь… если она не замужем…

Несмотря на свое замешательство, я все же сохранил способность размышлять, достаточную для того, чтобы предвидеть, что моей страстной любви весьма повредит присутствие этой леди, которая, по всем вероятиям, за то унижение, коему я ее подверг, отомстит мне, распуская вредоносные для меня слухи. Потому-то меня и встревожило восхищение сквайра, и некоторое время я не знал, что ответить, когда он спросил, какого я мнения о ее красоте; наконец я принял решение и сказал, что зовут ее Мелинда, что у нее есть десять тысяч фунтов приданого и говорят, будто она выходит замуж за некоего лорда, который отложил свадьбу на несколько месяцев, пока не достигнет совершеннолетия. Мне казалось, что это обстоятельство, мной измышленное, заставит его забыть о ней.

Но я жестоко ошибся. Охотник на лисиц был слишком самонадеян, чтобы отчаиваться в успехе, соревнуясь с любым соперником в мире. Он обратил мало внимания на ее помолвку и сказал с самодовольной усмешкой:

— А может быть, она изменит свое решение! Что с того, что он лорд? Я не хуже любого лорда в христианском мире! И мы еще посмотрим, не подойдет ли ей простой член Палаты общин, имеющий три тысячи годового дохода!

Такое решение весьма меня напугало; разумеется, он скоро должен был обнаружить мои измышления, и, уверенный в благосклонном приеме его искательств, я не сомневался, что в моей любви мне придется столкнуться со всеми препятствиями, которые злонамеренность Мелинды может изобрести, а влияние ее воздвигнуть на моем пути. Эти размышления еще усилили мою скорбь — мое волнение нельзя было скрыть.

Нарцисса настояла на том, чтобы немедленно итти домой, и в то время, как я вел ее к дверям, ее сановный поклонник, провожая ее взглядом, исполненным томления, отвесил ей глубокий поклон, уязвивший меня до глубины души. Прежде чем сесть в портшез, она спросила с огорчением, что со мной такое. А я только и мог ответить:

— Клянусь небом, я сошел с ума!

Издав сие восклицание, в ответ на что она вздохнула, я отправился домой в состоянии буйного помешательства и, найдя у себя в комнате догорающий камин, обрушил ярость на беднягу Стрэпа, которого столь сильно ущипнул за ухо, что он взвыл от боли, а когда я отпустил ухо, на лице его выразился такой безумный ужас, что посторонний наблюдатель мог бы лопнуть от смеха.

Правду сказать, я скоро почувствовал, как я обидел его, и попросил прощения за содеянное, в ответ на что мой верный лакей покачал головой и сказал:

— Я прощаю вам, и пусть вам господь простит!

Но он не мог удержаться, чтобы не пролить слез из-за моей грубости.

Я чувствовал невыразимое раскаяние, проклял мою неблагодарность и счел его слезы за упрек, который моя душа, находившаяся теперь в полном смятении, не могла вынести. Этот упрек привел все мои страсти в брожение. Я изрыгал страшные проклятия без всякого смысла, пена

выступила у меня на губах, я крушил кресла и так безумствовал, что напугал моего друга почти до потери сознания. В конце концов мое исступление утихло, я впал в меланхолию и стал проливать слезы.

Пребывая в таком унынии, я был удивлен появлением мисс Уильямс, которую, не предупредив меня, ввел Стрэп, не перестававший хныкать. Она пришла в сильное волнение, узнав от Стрэпа о моем состоянии, просила меня умерить мои страсти, отринуть мои догадки и пойти с ней к Нарциссе, пожелавшей видеть меня немедленно.

Это дорогое имя воздействовало на меня, как талисман!

Я пустился в путь и не открывал рта, пока меня не ввели в ее комнаты через сад, куда мы вошли потайной дверью. Обожаемое создание я нашел в слезах. При виде их я растрогался, некоторое время мы молчали, мое сердце было слишком переполнено, чтобы я мог заговорить; ее белоснежная грудь трепетала от глубоких вздохов; наконец она воскликнула всхлипывая:

— Чем я досадила вам?

Мое сердце умилилось от этого нежного вопроса. Я приблизился к ней с благоговением, упал на колени и, целуя ее руку, вскричал:

— О, ты — воплощение доброты и совершенства! Меня убивает мое ничтожество! Я недостоин обладать твоими прелестями, которые небеса предназначили для существа, более счастливого!

Она догадалась о причине моей тревоги, ласково укорила меня за подозрительность и дала мне столь обнадеживающие заверения своей вечной верности, что все мои сомнения и страхи покинули меня и мир и благоволение воцарились в сердце моем.

В полночь я оставил прекрасную деву, удалившуюся почивать, мисс Уильямс проводила меня до садовой калитки, я направился в темноте домой, как вдруг услышал у себя за спиной шум, весьма схожий с лопотаньем и повизгиванием павиана. Я повернулся и, увидев нечто черное, решил, что это шпион, нанятый, чтобы меня подстеречь. Возбужденный этой догадкой, которая угрожала добродетельной Нарциссе потерей доброго имени, я выхватил шпагу и принес бы шпиона в жертву ее чести, если бы мою руку не остановил голос Стрэпа.

С большим трудом он мог произнести:

— Уб… б… б… ивайте, е… жели хот… т… тите!

От холода ему так свело челюсти, что его зубы стучали, как кастаньеты. Обрадованный тем, что мои опасения не подтвердились, я расхохотался, видя его испуг, и спросил, что его сюда принесло. На это он ответил, что, боясь за меня, он пришел сюда, где и ждал до сего часа; он откровенно признался, что, хотя и уважает мисс Уильямс, но был очень неспокоен, зная, в каком душевном расположении я вышел из дому, и, если бы я не появился еще некоторое время, он позвал бы соседей мне на помощь.

Намерение это меня взволновало. Я объяснил ему плачевные последствия столь безрассудного поступка и, строго наказав на будущее так не поступать, закончил увещания угрозой предать его смерти, если он когда-нибудь поступит столь сумасбродно.