-- Да иду, заебал! -- шипит тот, ощущая мои отчаянные тычки в спину.

   Мы оказываемся в тамбуре. Только покинув перенасыщенную розовой дрянью среду, я замечаю, что Вани на ступеньках нет. Он по-прежнему на земле, смотрит на нас снизу вверх:

   -- Идите, я догоню.

   -- Лезь в вагон! -- кричу на него шепотом.

   За моим плечом Витос поносит матом его и всю его родословную на несколько колен вверх по генеалогическому древу.

   Но тот уже не видит нас, выпуклые глаза лихорадочно изучают нижнее Нансена. Дождь совсем перестал, в шуршащей тишине инфицированного города мы слышим, как хлопают двери черного "Акцента". Четыре человека направляются к "Супер-Арсеналу".

   Тени "прокаженных" приобретают вполне четкие очертания, и я вижу, что они повсюду. Нижнее Нансена, верхнее Нансена, спуск на Буденовский проспект... Они бродят вокруг, мне даже кажется, что я слышу, как они урчат что-то себе под нос на своем нечеловеческом наречии.

   Потом шуршащую тишину обезлюдевшей улицы вспарывает звон бьющегося стекла -- пассажиры "Акцента" проникли в оружейный магазин через окно.

   -- Идите, -- говорит нам Ваня, взвешивая топор в руке. Оглядывает вагон в поисках номера. Его явно распирает какая-то идея. Он завелся -- теперь уже не остановить. -- Я щас... быстро...

   И, прежде чем мы с Витосом успеваем хоть что-то сказать, мой друг возвращается обратно в машину и заводит мотор.

   14:25

   Мы запираем вагон с обоих концов, но не втягиваем ступеньки, оставляя для Вани пути для отхода. Вагон купейный. С оружием наизготовку и трясущимися от страха коленями обыскиваем все купе. Нам снова везет -- ни одного "прокаженного". Запираемся в одном из купе. Вещи пассажиров брошены так, словно их владельцы вышли отсюда минуту назад глотнуть свежего воздуха на очередном полустанке. На столе нехитрая снедь и чай в железных подставках, койки расстелены, подушках сохранили вмятины голов своих хозяев.

   Глаза Витоса широко раскрыты, нижняя губа отвисла:

   -- Они спали, когда все случилось...

   Да, картина не из приятных. Но сейчас не время рефлексировать.

   Прилипаем лбами к окну и следим за Нансена. Белая "Октавия" медленно подкатывает к "Супер-Арсеналу". Наших конкурентов на оружие не видно -- все четверо увлечены разграблением магазина. Ваня выжидает еще минуту, потом открывает дверь и выходит на улицу.

   Я вижу в его руке нож, другая сжимает топор. Пригибаясь к земле, Ваня подкрадывается к черному "Акценту" и, одно за другим, прокалывает все четыре колеса. Даже отсюда я слышу шипение, с которым выходит воздух из пробитых покрышек.

   -- Сука. Сука. Сука, -- бубнит у меня над ухом Витос. -- Чо он делает...

   Я снова окидываю взглядом нижнее Нансена. Дорога в обе стороны безлюдна, насколько хватает глаз -- обзор ограничен шириной окна. Но что твориться за его пределами известно только Ване.

   -- Сука. Сука. Сука.

   "Акцент" уже стоит на дисках, расплющивших спущенную резину. Ваня возвращается к "Октавии" и вдруг замирает. Затем принимается лихорадочно обыскивать карманы в поисках ключей.

   В эту секунду я вижу первого "прокаженного".

   Это женщина. Она вступает в пределы видимости окна, и Витос перестает бубнить. Мои легкие со свистом втягивают воздух сквозь неплотно сжатые губы.

   Ей чуть за тридцать, абсолютно голая, с головы до пят измазана розово-черной грязью. При каждом шаге тело женщины извивает в страшных корчах, скрюченные руки словно живут своей жизнью -- она то прижимает их к израненной груди, впиваясь пальцами в мягкую плоть, то отрывает назад, уже со свежими кусочками кожи под ногтями. Длинные волосы грязным колтуном лежат на плече. Страшнее всего ее лицо. Перекошенный судорогой рот вытянут в непрерывном немом "О", подбородок и горло покрыты запекшейся кровью, излившейся из того обрубка, что раньше был корнем ее языка. Глаза закрывает слипшаяся от грязи и крови челка. На голове слева недостает уха -- не знаю, отгрызли его сородичи, или она оторвала сама.

   Первые секунды шока настолько сильны, что полностью обездвиживают нас. Ротовую полость наполняет терпкий привкус адреналина. Мы так перепуганы, что не можем даже дышать. Все на что нас хватает -- наблюдать за адским отродьем, которое медленно приближается к нашему другу.

   Между тем, Ваня не замечает зараженную женщину, или не хочет замечать. В ситуациях сродни этой страусиная тактика может быть весьма полезна -- по крайней мере, не даст тебе впасть в ступор.

   Однако вместо того, чтобы сесть в машину и ехать к нам, Ваня ставит ее на сигнализацию.

   "Пиу-пиу" -- откликается та.

   Этот привычный звук, точно вернувшийся к нам из прошлой, нормальной жизни, приводит нас с Витосом в чувство.

   -- Какого хуя он делает! -- вопрошает Виталик.

   Если бы я знал.

   Ощущаю рукоятку мачете в ладони -- последние несколько минут я сжимаю ее до онемения в пальцах.

   "Прокаженная" не видит Ваню, от нее до парковки "Супер-Арсенала" добрых двести метров, усеянных брошенными и перевернутыми машинами. Но это не значит, что она не слышала звуков сигнализации.

   Витос обалдело смотрит на меня:

   -- Он чо, бля, боится, что ее угонят?

   За меня ему отвечает сам Ваня. С размаху бьет топором в передний бампер "Октавии", и улица оглашается надрывным звуком сработавшей сигнализации.

   "ПИУ-ПИУ-ПИУ-ПИУ! УА-УА-УА-УА!"

   Теперь инфицированная женщина точно его услышала. Как и все остальные "прокаженные" в округе.

   Неожиданно мне становится ясен замысел Вани.

   -- К дверям! -- кричу Витосу. -- Надо его встретить!

   Сквозь толстое стекло вагона-купе мы видим, как наш упитанный друг опрометью несется к поезду, держа вооруженную топором руку на отлете.

   14:40

   Следующие десять минут помню урывками, точно плохой сон в первые минуты после пробуждения.

   Мы с Витосом у дверей в вагон. Ваня мчится к насыпи, маневрируя меж кузовов разбросанных по дороге машин. Никогда бы не подумал, что его грузное тело может обладать такой проворностью -- полосу препятствий он проходит почти красиво. Один раз сильно задевает бедром "кенгурятник" огромного "Ландкрузера", вскрикивает от боли, но остается на ногах и скоро восстанавливает прежний темп.

   "Прокаженная" женщина переходит с шага на бег. Она мчится к "Октавии", изрыгая страшные горловые звуки, похожие на зов о помощи. Скрюченные руки вытянуты вперед, истерзанные груди прыгают вверх-вниз.

   Ваня почти поравнялся с нашим вагоном. Осталось пересечь дорогу и подняться на насыпь. Потом происходит сразу несколько событий.

   Я вижу еще двух "прокаженных" -- молодую девушку, почти девочку, и взрослого мужчину. Они появляются с той же стороны, откуда пришла первая женщина. За ними -- еще шестеро или семеро. Другая группа "прокаженных" выбегает на дорогу со стороны Буденовского, и я перестаю считать. Они уже повсюду. В мгновение ока нижнее Нансена заполнено этими тварями. В ту же минуту из магазина выбегает пассажир черного "Акцента". Кажется, один из двух кавказцев, что сидели на заднем сиденье.

   Ясно -- они решили, что сигнализация сработала у них. Но я-то отлично помню, что водитель вообще не закрывал машину. Увидев моргающую аварийными огнями "Октавию", кавказец тоже это понимает. Я слышу, как он выкрывает что-то на незнакомом языке.

   В следующую секунду на него набрасывает первый "прокаженный".

   Тварь цепляется зубами парню в горло и валит на землю. Последнее, что я вижу, перед тем, как тело несчастного полностью скрывается под десятком обнаженных нелюдей -- фонтан крови, толчками вырывающийся из прокушенной артерии.