— Учтите: Эркабай — суфист. Камал, наоборот, близок к дзенбуддизму…

Весь день Денисову приходилось слушать мудреные вещи, в то время как ему только и требовалось: адрес Жанзакова.

«Чистый розыск! В крайнем случае — адреса людей, которые знают о месте пребывания актера…»

Срок, указанный и Сухаревым, и Бахметьевым, и управлением, истекал.

— Извините, что пришлось вас беспокоить. Да еще дома!

— На кафедре вы бы все равно едва ли меня застали. Я бываю там два раза в неделю. По понедельникам и четвергам.

— А в Институте востоковедения?

— Совсем редко.

— Вы хорошо знаете Сабира Жанзакова?

— Он друг Камала и Эркабая, интересный человек и актер. Несколько лет назад его неожиданное исчезновение меня тоже бы взволновало. Хотя на месте жены я бы никогда не пришла в милицию. Но это — частность… Сейчас угощу вас ухой. Сазан — совершенно свежий, — она быстро управлялась со специями, нюхала, пробовала на вкус. — После режиссерских курсов это был весьма обычный молодой человек. Веселый, мог куда-то закатываться с друзьями. Бог с ним — с тем! Мне привелось теперь увидеть его другим. Изменился круг его знакомств, увлечений. Он стал бывать на лекциях, в консерватории, познакомился с интересными людьми. Безусловно, здесь связь: Камал — Эркабай…

— У Жанзакова интерес к философии?

— Интересует его скорее система психорегуляции актера. То есть в применении к творчеству.

— Не понимаю.

— Я объясню. Ну вот уже совсем простой пример: на сцене два актера, мужчина и женщина. Просто сидят. А вам из зала кажется, что они влюблены, что их властно влечет друг к другу. Понятно? Актер не может не заботиться о психорегуляции…

Денисов вспомнил ночной разговор в Крылатском: «Для Сабира после его ролей каратистов, наемников — это, конечно, каторжный труд…» «Нарисуйте мне, что человек думает о коте…»

— Вы познакомились с ним через Досымбетова?

— Через Камала. А Камала представила наша сотрудница: услышала, что сестра моей матери страдает остеохондрозом. Камал как мог облегчал ее участь, причем совершенно бескорыстно.

— Как вы считаете, где они могут сейчас быть? У кого?

— Камал звонил мне пару недель назад из Ташкента. Он собирался заехать в Бируни к Эркабаю и вместе с ним лететь в Москву…

Семенова вернулась к началу разговора, предпочитая говорить о том, что интересно самой:

— Основной принцип дзенбуддизма — непротивление злу силой. Принципиальное неприятие насилия. У суфистов, как Эркабай, совсем другое. Это одна из философий ислама. Быть одновременно дзенбуддистом и суфистом — все равно что быть мусульманином и христианином… — Она помешала в кастрюльке. — Уха готова. Посмотрите пока… — Она подала номер «Советского экрана». — Вам будет интересно. Последний, самый-самый…

Денисов взглянул на обложку — ее всю занимал Сабир Жанзаков. Репортер сфотографировал его в знакомой уже боевой позе — со вскинутой на уровень лица босой ногой, вынесенным для удара кулаком, с прищуренными азиатскими глазами.

Семенова все делала быстро. В момент из серванта появились тяжелые большие пиалы — «касы». В выборе посуды и мебели чувствовались основательность и привычки человека, связанного с Востоком. Еще раньше, проходя по квартире, Денисов заметил в передней статуэтку Будды, несколько изогнутых металлических кувшинов, ковер с надписью на санскрите.

Накрывая на стол, она не прерывала объяснений:

— Я считаю, что у Эркабая слабое поле.

— Слабое?

— Во всяком случае, не сильнее моего. Не знаю, правда, положительное или отрицательное. Эркабай дал мне кольцо, я не смогла его носить. Чувствовала себя точно побитой. Стоило снять кольцо — и усталость проходила.

— А что Досымбетов?

— Камал? Он бывал здесь несколько раз. Заваривали чай. Скромный, застенчивый юноша. Читал Кришнамурти, пел под гитару. В целом же его философия для меня неприемлема. За год открыть подсознание — то, что с помощью аутотренинга можно достичь лишь через много лет… Вместе с Эркабаем это интересная пара. Вы читали о них?

— О них писали?!

— Подождите, я принесу. — Она ушла в комнаты, вернулась с машинописной страницей. Это была ксерокопия.

Денисов прочитал:

«…В Каракалпакии проживает Эркабай Юнусов. Этот человек наделен необычайными способностями, накладывающими свой отпечаток на весь образ его жизни. Известно, что в последнее время такого рода способности, проявляющиеся в нетрадиционных способах лечения с помощью биотоков рук, в телепатии, телекинезе, становятся предметом пристального научного внимания и исследования…

Молодой ученый Камал Досымбетов установил с ним взаимодействие и ведет записи научного характера…»

Внизу стояла фамилия известного драматурга с перечнем лауреатских и почетных званий.

— Весомо? А вы видели фотографию целительницы, которую она подарила Камалу? Вся Москва о ней говорит: «Учителю от благодарной ученицы».

— Вас связывают дружеские отношения?

— Скорее приятельские.

— Имя Андрей ни о чем вам не говорит? Тоже знакомый Камала…

— Из Марьиной Рощи?

— Да.

— Я однажды была там. Вместе с Сабиром и Камалом.

— Адрес помните?

— Мы ездили на такси.

— Может, фамилию?

— Селистров или Селестров. Может, Селиверстов. Камал ее упоминал. Работает где-то в НИИ…

— Это он. — В последнюю минуту Денисов отказался от ухи. — Я позвоню дежурному. Этот человек может знать, где Жанзаков.

— Звоните.

Он прошел в переднюю, к телефону. Набрал номер. У дежурного было занято. Через коридор виднелась проходная комната, заставленная книжными шкафами. Горные лыжи — в углу; на столике — бронзовое многорукое божество.

Наконец дежурный освободился. Денисов продиктовал:

— Селистров, Селестров, Селиверстов, Марьина Роща, сотрудник НИИ. Пусть срочно прокрутят по адресному.

Вернувшись в комнату, Денисов показал запись о мастерах дзен, обнаруженную в кейсе Жанзакова.

— Можете что-нибудь о ней сказать?

— «Пинают учеников…» — Она надела очки, пробормотала: — «…всегда помнить: они не гневаются, это тоже часть их сочувствия…» Нет. — Семенова решительно сняла очки. — По-моему, это Кришнамурти… Садитесь. Как вы относитесь к зеленому чаю?

— С большим уважением.

— Я заварила… Могу задать вам встречный вопрос?

— Безусловно.

Семенова села напротив. У нее было покрытое легким зимним загаром лицо, едва различимая сетка морщин в углу глаз.

— Мои родители тоже были учеными. Отец занимался в Сорбонне. Мать, как и я, профессор. Кстати, выросла тоже в этом доме. Так вот. Мои родители говорили, что ученый должен овладеть всем богатством знаний. Владимир Ильич считал идеализм тоже ветвью познания. Следите за мной? Немецкая классическая философия, как вы, может, помните, насквозь идеалистическая, но именно она стала одним из источников марксизма…

Денисов внимательно слушал.

— Я ученый. Я не ищу выгод. Не ханжа. Берите чай.

— Спасибо.

Зеленый чай был слишком крепким. Семенова подала его в пиалах. Денисов вспомнил бледный, но прекрасный чай в Бухаре — чайханщики заваривали его словно бы совсем небрежно.

— В Москве, по-моему, никому ни разу не удалось ни заварить, ни попробовать приличный зеленый чай. Так вот… Вы не специалист в вопросах физики, не знакомы с методами получения информации об удаленных объектах по их собственному излучению. Много лет назад так же, с порога, отвергли генетику, объявили кибернетику служанкой реакции. Меня, а вас и подавно, не было еще тогда даже в средней школе. Результаты тем не менее мы знаем.

— Да.

— Сейчас вы выступаете против неизученного пока еще направления в науке. Я чувствую это. Вы заранее против Камала, Эркабая. Что заставляет вас брать грех на душу? Вы специалист своего дела. Ну и занимайтесь им. Честно говоря, в этом и только в этом вы мне глубоко антипатичны. Извините. Теперь я предположу другое. Если эти люди и в самом деле мистификаторы и им удалось обвести вокруг пальца — во что я совершенно не верю — видных ученых, дотошливых журналистов, возникает вопрос: «Зачем?» Ведь денег за лечение они не берут. Хотя брать плату за лечение, по мнению некоторых, это такая же лечебная процедура, как и само лечение. Итак, денег не брали. А что могла дать я?