успешно пробовал свои силы как поэт-переводчик и журналист. Всем был хорош 25-
летний упрямец: умен, на жизнь смотрел смело и трезво, явно пробивался в нем и
писательский талант... Позже он покинет .провинцию, будет редактировать широко
известное «Новое время», станет крупнейшим издательским воротилр^щщлионером. А
ведь когда-то, добираясь пешком из cejf§ -$€Йгорода, он бережливо перекидывал через
плечо ботинки, чтобы их не бить понапрасну...
68
Для контраста судьбы А. С. Суворина еще одно высказывание о нем: «Человек он
гнилой и между нами, кроме гнили и ржавчины, другого следа по себе не оставит. Мог
ли Никитин, так его любивший, предполагать это». Даром
4"ваказ 819 97.;;
провидца М. Ф. де Пуле на обладал, но в данном случае! (а это его слова) попал, как
говорится, в самое нутро. В последние годы оно «просвечено», но явно недостаточно:
есть попытка восполнить этот пробел в США (книга Эффи Амбер «Карьера Алексея
Суворина»), однако до полного его портрета еще далеко.
Нас эта противоречивая фигура интересует в ту пору; когда она появилась перед
Никитиным в 1859 г. СуворШ вспоминал: «Около М. Ф. де Пуле группировался неболь-
шой литературный кружок, в котором участвовал поэт Никитин, с которым я дружески
сошелся и виделся почти ежедневно в его магазине, заходя туда с уроков, а раза два в
неделю, когда уроки были до обеда и после обеда, жена приносила мне обед в его
книжный магазин, так как квартира моя была очень далеко от центра города...»
Суворин не только читал в книжной лавке интересующую его литературу, но и
приносил ее хозяину запрещенные издания — герценовские «Полярную звезду» и
«Колокол». Здесь родилась идея выпуска литературного сборника «Воронежская
беседа». Душою этого необычного для провинции предприятия были де Пуле и
Никитин. Первый писал для него статью об А. В. Кольцове, второй «Дневник
семинариста» и поэму «Тарас». А. С. Суворин создавал свои первые крупные вещи —
повесть «Черничка» и рассказ «Гарибальди», вскоре заставившие говорить об их авторе
как о подающем надежды писателе.
Суворину были не безразличны заботы поэта о своем магазине, ему часто
представали будничные сценки торговли. Одну из них он описывал так: «Вы
Никитин?» — спрашивали его, пристально оглядывая... с головы до ног. — Я-с, —
отвечал он обыкновенно. — «Ммм... да-сч.. Скажите... стихи-то это вы пишете? Вот это
стихотворение (господин называл) как хорошо!» — Не думаю-с, — отвечал Никитин:
— оно довольно пошло. — «Что вы — помилуйте!.. Могу вас уверить...» и так далее в
том же роде. Часто случалось, что после подобного выступления господин вынимал из
кармана тетрадку своих собственных стихов и, мало заботясь о том, приятно ли их
слушать Никитину, начинал обыкновенно декламировать по целым часам...»
Покупатели угощали поэта местными новостями: в Воронеже танцует «чудо природы»,
знаменитая мексиканка Юлия Пострана, лицо и тело которой покрыты, густыми
волосами, на театре прескверно поставили «Гам-лёта», в городе вышел первый номер
журналу «Филологические записки»— невидаль не только для провинции,
даже и для столиц, к несчастью для здешних барышень «ушла артиллерия»,
купечество готовится открыть на площади памятник И. А. Придорогину...
Никитин реагировал на происходящее спокойно-иронически. Вот Иван Иванович
Зиновьев опубликовал (под псевдонимом) в «Русском слове» статейку, где, между
прочим, говорится о пышном бале купца Петрова, данном до случаю свадьбы
его..сына. Подписчики никитинской читальни рвут из рук сенсационный номер
журнала. «Как!!! целое сословие марать!!! — комментирует скандал в купеческом
семействе Никитин. — Нет, врешь, г. сочинитель, ты, брат, не прячься, а выходи на
свет, мы тебе покажем зорю». — О глушь, родимая глушь, как ты похожа на дождевую
стоячую лужу, — с горечью улыбается Иван Саввич, — посмотришь — в ней
отражается и небо и красноватое облако, но стоит только плюнуть в эту покойную,
сонную воду — все пропало, и начнет подниматься кверху всякая дрянь».
Поэт на собственном опыте часто убеждался в непредсказуемости агрессивного
поведения не только здешних обывателей, но и просвещенных администраторов. В
апреле 1860 г. затеял он с де Пуле публичное чтение в пользу нуждающихся
69
литераторов и ученых. То-то шуму было! «Да ради какого черта заплачу я рубль
серебром, — говорил один господин, — в пользу каких-то литераторов, этих темных
личностей, написавших в последнее время столько мерзостей против нашего
дворянского сословия?..».
В экзаменной зале кадетского корпуса яблоку негде было упасть — еще бы! —
провинция такого раньше никогда не знала, лишь двумя месяцами ранее подобные
публичные чтения впервые в отечественной литературе прошли в столице. Под
сводами чинного зала звучали строки Жуковского, Пушкина, Гоголя, Тургенева... Среди
прочих выступавших, одна из первых, пожалуй, в. российской провинции, а может
быть, и вообще в России публично декламировала стихи женщина! Это была Е. А.
Лидере (сестра выдающегося зоолога и географа Н. А. Северцева), прочитавшая
некрасовское стихотворение «В деревне». Но все-таки наибольший успех выпал на
долю Никитина. Кроме любимого им коль-цовского «Леса» он исполнил свое новое
стихотворение «Обличитель чужого разврата...», причем по настоянию публики
последнюю вещь повторил под гром аплодисментов. Чтец он был великолепный, что
признавали все слышавшие его; грешным делом, он и сам однажды похвалился на этот
счет близкому человеку («А ведь я читаю недурно...»).
В зале, затаив дыхание, слушали его глуховатый взволнованный голос:
Обличитель чужого разврата, Проповедник святой чистоты, Ты, что камень на
падшего брата Поднимаешь, — сойди с высоты!
Это был художественный памфлет, сбрасывающий с фальшивого пьедестала
стихотворца-либерала, наживающего себе громкими словами дешевую репутацию
толпы Воронежский губернатор граф Д. Н. Толстой сделал ему после того
литературного вечера мягкий, но настораживающий выговор — нехорошо, Иван
Саввич, следовало, мол, перед чтением посоветоваться. Но автор смутивших его
сиятельство дерзких строк уже «не слушался».
«Никитин был рожден если не повелевать, то руководить другими, — идти если не
впереди всех, то рядом с лучшими, избранными», — писал о нем близко знавший его
современник. Его нравственное влияние на окружающих можно сравнить с тем
воздействием, которое оказывал на других земляк поэта, известный глава московского
литературно-философского кружка Н. В. Станкевич, откуда вышли революционер-
демократ В. Г Белинский, западник-просветитель Т. Н. Грановский, анархист М. А.
Бакунин, славянофил К. С. Аксаков..
Рядом с Никитиным тоже находились разные лица; при жизни поэт, можно сказать,
незримо держал их в своем наполненном высоким нравственным током поле. Когда его
не cfaлo, ранее близкие ему люди разбрелись по своим до рогам.
презренное тиранство
«Наша современность кишит поэтами, которые пошлы, когда не пишут, и
становятся благородны и чисты, когда вдохновляются... — замечал В. Г Белинский в
1844 г. в пятой статье «Сочинений Александра Пушкина». — Наше время преклонит
колени только перед художником, которого жизнь есть лучший комментарий на его
творения, а творения—лучшее оправдание его жизни».
Эти слова правдивы во все времена. Мужественный талант Никитина сродни его
мужественной жизни. Стихо-Фйорёние «О&личиФель чужого разврата...» — наиболее
сильная концентрация его трудных раздумий о месте и роли xj£j
ЮО
дожника в обществе. Поэт восстает против лицемеров, царящих «над послушной