13
трагизма действительности в «бомонд» и «иностраны» остро и глубоко передавали
чувства современной Северянину интеллигенции. «В этот период, — вспоминала Е. Ю.
Кузьмина- Караваева, — смешалось все. Апатия, уныние, упадничество — и чаяние
новых катастроф и сдвигов. <...> Это был Рим времен упадка. Мы не жили, мы
созерцали все самое утонченное, что было в жизни, мы не
24
Бабигева Ю. В. Аще не умрет... Игорь Северянин // Игорь Северянин.
Классические розы. Медальоны. М., 1991. С. 5, 14.
25
П<ильский П.> «Ни ананасов, ни шампанского» //Сегодня. 1931. 15 сент.
боялись никаких слов, мы были в области духа циничны и нецеломудренны, в
жизни вялы и бездейственны»26.
В августе 1913 г. Северянин пишет Брюсову: «Какое отчаяние вокруг! Какая
безнадежность! Возможность процесса Бейлиса, ежедневные катастрофы, Балканская
гнусность, чума в Новочеркасске, кубофу- туристы...».
Позже, за несколько дней до объявления войны, отдыхавший в Эст- ляндии в
приморском поселке Тойла Северянин откликнулся стихами на убийство австро-
венгерского эрцгерцога Фердинанда: «Германия, не забывайся! Ах, не тебя ли сделал
Бисмарк? <...> Но это тяжкое величье солдату русскому на высморк!» Этакой рифме
позавидовал бы и Маяковский, сочинявший осенью 1914 г. патриотические плакаты
(«Немец рыжий и шершавый...») в издательстве «Сегодняшний лубок».
Северянина осуждали за это проявление чувств (Брюсов назвал стихотворение
«отвратительной похвальбой»). Неожиданно политика вошла в соприкосновение и,
более того, в противоречие с главным лозунгом Северянина — «Живи живое!» Цикл
военно-патриотических стихов составил половину раздела «Монументальные
моменты» в сборнике «Victoria Regia» (1915) — тринадцать произведений, написанных
в период с июня по октябрь 1914 г. Но современники упрекали Северянина в «квасном
патриотизме», цитируя вырванные из контекста строки: «Когда отечество в огне, / И
нет воды, лей кровь, как воду... / Благословение войне!» При этом совершенно
игнорировались две начальные строки, задающие смысл стихотворения:
Я не сочувствую войне,
Как проявленью грубой силы... (1, 56).
В стихотворениях «Поэза о Бельгии», «Начальники и рядовые» (опубл. в 1922 г.)
возникают мотивы Мирры Лохвицкой - боль и сочувствие жертвам войны:
Они сражаются в полях,
Сегодня — люди, завтра - прах.
Возражая свои критикам, Северянин написал иронический «Мой ответ», последняя
строфа которого только усилила нападки на поэта:
- Друзья! Но если в день убийственный Падет последний исполин,
Тогда ваш нежный, ваш единственный,
Я поведу вас на Берлин! (1, 553).
26
Цит. по: Александр Блок в воспоминаниях современников. М„ 1980. Т. 2. С. 62-
63.
На волне всеобщего подъема в дни февральской революции Северянин написал
цикл стихов «Револьверы революции» (он будет опубликован только в сборнике
«Миррелия» (Берлин, 1922). В примечани автора говорилось, что рукописи пропали в
Москве в феврале 1918 г. и были восстановлены по памяти через год в Тойле).
Несправедливо забытый цикл открывается стихотворением «Гимн Российской
республики» («Мы, русские республиканцы...»). Исполнены национальной гордости
стихотворения «Моему народу», «Все - как один»:
Народу русскому дивитесь:
Орлить настал его черед!
14
К лету 1917 г. настроение поэта переменилось: «Искусство в загоне... Что делать в
разбойное время поэтам... Мы так неуместны, мы так невпопадны». Октябрьская
революция отразилась в «Поэзе скорбного утешения» и «Поэзе последней надежды», в
контрастах увиденного «злого произвола» и веры в «глаза крылатой русской
молодежи»: «Я верю в вас, а значит — и в страну». Это была политическая лирика в
полном смысле слова. «Сверкает в руках револьвер!» - аллитерировано не хуже, чем
год спустя у Маяковского: «Ваше слово, товарищ маузер!»
Путь к вечным розам
Еще в конце 1917 г. Северянин вместе с больной матерью поселился в Эстонии в
поселке Тойла, где бывал начиная с 1912 г. Отсюда в феврале 1918 г. он приехал в
Москву на вечер избрания «короля поэтов». После заключения Брестского мира и
получения Эстонией независимости Северянин оказался в эмиграции.
Изоляция Северянина на некоторое время нарушилась, когда он смог осенью 1922 г.
приехать в Берлин. Впервые после пятилетнего перерыва Северянин встретил своих
знакомых — художника Ивана Пуни, Ксению Богуславскую, актрису Ольгу ГЪовскую,
поэтов Владимира Маяковского, Андрея Белого, Владислава Ходасевича, Бориса
Пастернака и др. Он посещал берлинский Дом искусств, созданный по аналогии с
петроградским. Поэт даже выступал в советском торговом представительстве на
праздновании 5-летия Октябрьской революции и болгарском землячестве.
В Берлине вышли книги Игоря Северянина: «Менестрель» (1921), «Миррелия»
(1922), «Падучая стремнина: Роман в 2-х частях» (1922), «Фея Ею1е» (1922), «Трагедия
Титана. Космос: изборник первый» (1923), «Соловей: Поэзы, 1918 год» (1923). Две
последние книги опубликованы в издательстве «Накануне». Маяковский и Кусиков
помогли Северянину заключить договор с этим издательством на 4 сборника.
Но вышли только два, так как вскоре ввоз книг в Советскую Россию был запрещен,
тиражи упали, и объявленные еще две новые книги Северянина, среди которых
«Царственный паяц», так и не вышли.
В воспоминаниях И. Одоевцевой сохранился рассказ Северянина об одной из
встреч в Берлине с А. Н. Толстым: «А мерзавец Толстой в ресторане “Медведь”,
хлопнув меня по плечу, заголосил, передразнивая меня: “Тогда ваш нежный, ваш
единственный, я поведу вас на Берлин!” — и расхохотался идиотски во всю глотку и
гаркнул на весь ресторан: “Молодец вы, Северянин! Не обманули! Сдержали слово —
привели нас, как обещали, в Берлин. Спасибо вам, наш нежный, наш единственный!
Спасибо!!” — И низко, в пояс, поклонился»27.
В сборнике «Соловей» сохранились черты первоначального замысла -- «Поэмы
жизни». Так, начальное стихотворение «Интродукция» и заключительное — «Финал»
подчеркивают единство композиции произведения и особенности его «раздробленного
сюжета». Многие стихи определены автором как «главы» более крупного
произведения, они сюжетно связаны («Тайна песни», «Не оттого ль?..», «Чары
соловья», «Возрождение») или развивают последовательно одну тему («Сон в
деревне», «Трактовка»). Более того, стихотворение «Высшая мудрость» было ранее
опубликовано в альманахе «Поэзоконцерт» (1918) под названием «Поэма жизни:
Отрывок 28-й». Оставляя замысел поэмы неисчерпанным, Северянин в стихотворении
«Финал» пояснял: «Поэма жизни — жизнь сама!»
В рецензии А. Бахраха говорилось, что Северянин «во время оно закончил делать
свое, ценное. Ныне регресс превратился в падение. <...>. Все те же надоевшие нюансы,
фиоли, фиорды, фиаско, рессоры, вервена - Шопена, снова то же старое, затасканное
самовосхваление: “я - соловей, я так чудесен”...» По мнению Бахраха, «времена
меняются, земля вертится, гибнут цари и царства... а Игорь Северянин в полном и
упрямом противоречии с природой безнадежно остается на своем старом засиженном
15
месте <...>. Открываешь книгу, и просто не верится, что на ней пометка “1923”».
Несмотря на то что с момента написания книги до ее издания прошло пять лет,
рецензент воспринимал стихи в издании 1923 г. вообще как анахронизм: «Северянина-
поэта, подлинного поэта, было жалко. От Северянина-виршеслагателя, автора книги
поэз “Соловей”, делается нудно, уныло»28.
Совсем иначе расценивал стихи этого периода эстонский поэт, затем профессор