кристаллизуясь медленно, как соль,

в у ж е перенасыщенном растворе.

И не случайно то, что с давних пор

до хрипоты счастливой, до ерываиья

частушечный разбойный перебор

над Волгой называется «страданье».

Ручей весенний — это бывший лед.

Д а й чуть весны страдавшему кому-то,

и в нем тихонько радость запоет,

как будто бы оттаявшая мука.

Просты причины радости простой.

Солдат продрогший знает всею юшкой,

как сладок д а ж е кипяток пустой

с пушистым белым облачком над кружкой.

Что нестрадавшим роскошь роз в Крыму?

Но заключенный ценит подороже

в Мадриде на прогулочном кругу

задевший за ботинок подорожник.

И женщина, поникшая в беде,

бросается, забывши о развязке,

на мышеловку состраданья, где

предательски надел кусочек ласки.

Усталость видит счастье и в борще,

придя со сплава и с лесоповала...

А что такое счастье вообще?

Страдание, которое устало.

.1908

КОГДА

МУЖЧИНЕ СОРОК Л Е Т

Когда мужчине сорок лет,

ему пора д е р ж а т ь ответ:

душа не одряхлела? —

перед своими сорока,

и каждой каплей молока,

и каждой крошкой хлеба.

Когда мужчине сорок лет,

то снисхожденья ему нет

перед собой и богом.

Все слезы те, что причинил,

все сопли лживые чернил

ему выходят боком.

Когда мужчине сорок лет,

то наложить пора запрет

на ж а ж д у удовольствий:

ведь если плоть не побороть,

урчит, облизываясь, плоть —

съесть душу удалось ей.

И плоти, в общем-то, кранты,

когда вконец замуслен ты,

как лже-Христос, губами.

Один роман, другой роман,

а в результате лишь туман

и голых баб, как в бане.

До сорока яснее цель.

До сорока вся жизнь — как хмель,

а в сорок лет — похмелье.

Отяжелела голова.

Не сочетаются слова.

Как в яме, новоселье.

До сорока, до сорока

схватить удачу за рога

на ярмарку мы скачем,

а в сорок с ярмарки пешком

с пустым мешком бредем тишком.

Обворовали — плачем..

132

Когда мужчине сорок лет,

он должен д а т ь себе совет:

от ярмарок подальше.

Там не о б м а н е ш ь — н е продашь.

Обманешь — сам у ж е торгаш.

Таков закон продажи.

Еще противней р ж а т ь, д р о ж а,

конем в руках у торгаша,

сквалыги, живоглота.

Д в а равнозначные стыда —

когда торгуешь и когда

тобой торгует кто-то.

Когда мужчине сорок лет,

жизнь его красит в серый цвет,

но если не каурым —

будь серым в яблоках конем

и не продай базарным днем

ни яблока со шкуры.

Когда мужчине сорок л е т , '

то не сошелся клином свет ·

па ярмарочном гаме.

Нее впереди — ты погоди.

Ты лишь в комедь не угоди,

но не теряйся в драме!

Когда мужчине сорок лет,

и д я распад, или расцвет —

мужчина сам решает.

Себя от смерти не спасти,

но, кроме смерти, расцвести

ничто не помешает.

1972

ОЛЕНИНЫ

НОГИ

Бабушка Олена,

слышишь, как повсюду

бьет весна-гулена

в черепки посуду,

133

как захмелела сойка

с березового сока

и над избой твоей

поет,что соловей?

Ты на лес, на реченьку

посмотреть сходи...

Что глядишь невесело

на ноги свои?

И ночами белыми

голосом-ручьем

с ними, ослабелыми,

говоришь о чем?

«Ноженьки мои, ноженьки,

что же вы так болите?

Что же вы в белые ноченьки

снова бежать не велите?

«Лодочки» в пляске навастривая,

вы каблуки сбивали,

и сапоги наваксенные

за вами не успевали.

Вы торопились босыми

в лес по заросшей тропочке,

посеребренные росами,

вздрагивая по дролечке.

И под рассохлой лодкою,

где муравьи да кузнечики,

гладил он вас, мои легкие,

ровные, словно свечечки.

Ноженьки мои, ноженьки,

кроме гулянок с гармошкой,

знали вы тяжкие ношеньки —

ведра, мешки с картошкой.

Все я на вас — то с тряпкою,

то с чугунком, то с вилами,

134

то с топором, то с тяпкою,—

вот вы и стали остылыми.

На вас я полола-выкашивала,

мыкалась в снег и в дождик;

на вас я в себе вынашивала

осьмнадцать сынов и дочек.

Ни одного не выскоблила —

мы ведь не городские.

Всех я их к сроку вызволила,

всех отдала России.

Всех я учиться заставила.

«Вникайте!» — им повторяла.

На ноги их поставила,

ну, а свои потеряла.

Вот и не вижу солнышка...

Если б вы, ноженьки, ожили!

Куда же ушла ваша силушка,

ноженьки мои, ноженьки?!»

Бабушка Олена,

я плачу — не смотри.

Но слышишь — исступленно

токуют глухари.

И над рекою Вологдой

бежит, бежит под ток

над льдами и над волнами

девчонка с ноготок.

Бежит, как зачумленная,

к незнаемой любви...

У нее,

Олена,

ноги твои1

От восторга рушатся

ложи и галерки.

Балерина русская

·135

танцует в Нью-Йорке.

Сколько в ней полета,

буйства в крови!..

У нее,Оле на,

ноги твои! г

Не привык л горбиться —

гордость уберег.

И меня горести

не собьют с ног.

Сдюжу несклоиенно

в любые бои...

У меня, Олена,

ноги твои!

1963

СТРЕЛА

На свои родимый русский берег

под сень серебряных берез

наш вологодский аист в перьях

стрелу из Африки принес.

Стрелы обломок деревянный

и с наконечником стальным

извлек из крыльев конюх пьяный,

затылок почесав над ним.

А я не аист и не лебедь,—

обыкновенный журавель,

но остаюсь я русским в небе,

летя за тридевять земель<

И как бы ветры не носили

меня в тсплынные края,

в моих крылах — стрела России;

мо"я любовь и боль моя...

1974

136

ТЯГА

ВАЛЬДШНЕПОВ

Приготовь двустволку И ВЗГЛЯНИ!

вытянув тебе навстречу клюв,

вылетает вальдшнеп из луны,

крыльями ее перечеркнув.

Вот летит он, хоркая, хрипя...

Но скажи, — ты знаешь, отчего

тянет его, тянет на тебя,

а твою двустволку — на него?

Он летит, и счастлив его крик.

Ты, дрожа, к двустволке приник.

Он — твой безоружный двойник.

Ты — его бескрылый двойник.

Р а з в е ты бескрылость^ возместишь

выстрелом в крылатость? Дробь хлестнет,

но ведь это сам ты летишь,

это сам себя стреляешь влет...

1964

ДОЛГИЕ

КРИКИ

Ю.

Казакову

Дремлет избушка на том берегу.

Л о ш а д ь белеет на темном лугу.

Криком кричу и стреляю, стреляю,

а разбудить никого не могу.

Хоть бы им выстрелы ветер донес,

хоть бы услышал какой-нибудь пес1

Спят как убитые... «Долгие крики» —

так называется перевоз.

Голос мой в залах гремел, как набат,

плошади тряс его мощный раскат,

а дотянуться до этой избушки

и пробудить ее — он слабоват.

137

И для крестьян, что, устало дыша,

спят, словно пашут, спят не спеша,

так же неслышен мой голос, как будто

шелесты сосен и шум камыша.

Что ж ты, оратор, что ж ты, пророк?

Ты растерялся, промок и продрог.

Кончились пули. Сорван твой голос.

Д о ж д ь заливает твой костерок..

11о не тужи, что обидно до слез.

Можно о стольком подумать всерьез.

Времени много... «Долгие крики» —

так называется перевоз.

1903

ИНОСТРАНЕЦ

...и Меркурий плыл

над нами — иност

ранная звезда...

М.