Всюду заросли бурьяна, только кое-где видны верхушки печных труб. Судя по количеству труб, здесь была большая деревня, кипела жизнь, а сейчас можно встретить только одичавшую кошку. Ветерок доносит шуршание шагов, тихий, торопливый женский разговор. Две женщины, озираясь по сторонам, быстро, почти бегом, проходят мимо. Но вот заросли оживают. Из засады выходят лейтенант Ивченко и старший сержант Борисов, подходят к женщинам и делают им знак следовать за ними. Мы отходим в лес. Все происходит тихо, без крика, как будто промчался ветерок и тут же исчез бесследно.

Навстречу спешит Докукин. Ивченко, натягивая фуражку на нос, ворчит: «Ну и спыймалы же мы «языка», шоб нам пусто было». Женщины удивительно некрасивы, как будто природа над ними зло подшутила. Особенно одна из них, на коротких ногах, в розовой атласной кофте с немецкой брошью. На злом лице торчит толстый нос, рот до ушей, глаза — щелочки, гнилые зубы. Обе заскулили. «А ну, потише!» — приказывает Докукин. Но женщины ревут еще громче. «Что же вы ревете, ведь вы у своих? Не рады, что мы вас выручили из плена?» Женщина в розовой кофте всхлипывает: «Гоо-воо-рят, у вас тут расстре-еливают!» «У кого это, у вас? — спрашивает Докукин. — Вы что же, не считаете нас своими?» Курносая поднимает сползающий чулок. «А что же это вы только нас взяли! Там же в бане Фриц и Ганс нас ждали. Мы к ним в баню шли».

Докукин с упреком смотрит на Ивченко, тот не переставая крутит чуб, тяжело вздыхает. Ребята к женщинам: «Ишь, в немецкое нарядилась! А как вас немцы-то называли?» Курносая отряхивает юбку: «Они люди очень даже культурные! Фрейлин Ольга они меня называли». — «Шлюхой! Вот ее як надо называть», — зло шипит Ивченко. «Спокойно, лейтенант!» — обрывает его Докукин.

Очередь из автоматов. Это в группе Горшкова! «Ивченко! Двух бойцов на охрану женщин, остальные за мной!» — приказывает Докукин и мчится с такой быстротой, что мы не успеваем за ним. Вот мы уже около Горшкова. Сюда же бежит и старший лейтенант Васильев с группой. Разведчики столпились около двух убитых парней в красноармейской форме. В карманах красноармейские книжки. В вещевых мешках — русские концентраты, консервы, запасные гражданские костюмы, советские паспорта, множество антисоветских листовок, кипа газет «Колокол». Все на русском языке, с карикатурами, со стихами. «Забрать эту пакость!» — приказывает Докукин.

Самохвалов докладывает. «Мы уже собрались уходить из засады, вдруг видим, идут двое в красноармейской форме. Что, думаем, за оказия! Кроме нас, в этих краях никто не бродит. Володя Чистяков подобрался к одному из них вплотную: «Руки вверх!» Бандюга отскочил, выхватил нож, но я всадил в него очередь. Другой дал стрекача. Мы с Чистяковым пристрелили его. Иначе бы он удрал»… — «Товарищ командир, смотрите! — показывает бинокль Володя Чистяков. — Мой бинокль, тот самый, с которым Гопкало ушел. Видите, на бинокле мои пометки, вот эти точки. Все ребята знают: я их сам просверлил».

Что же все-таки случилось с Гопкало?

— Ну что ж, товарищи, — говорит Докукин, — шуму много, полицейских и немцев спугнули, а задание не выполнили.

— Как же не выполнили, товарищ лейтенант? — смеется Круглов. — Лейтенант Ивченко взял двух «языков», о каких мечтал.

— Ивченко за жинками погнался, а немцев в бане просмотрел, — говорит Докукин.

— Да брешут проклятущи бабы! Ни якых немцев не було там, — оправдывается Ивченко, а потом шутит — Та я думал, возьмем ладных молодиц, а оказалысь такы несуразицы, шо страшно глядеть…

Около Грядозубова, куда мы возвращались после задания, вспомнили про старика. Все больше он вызывает подозрений. По обыкновению, как только приходим в Грядозубово, сейчас же интересуемся, не сбежал ли старик. Вот и сейчас заглядываем незаметно в окна его дома. Он еще здесь?..

— Смотрите, — говорит Валя, — старик выходит из своей берлоги.

Старик оглядывается… Никого… Быстро набрасывает замок на дверь. Оглянулся еще раз, и скорей, скорей с корзиной в лес. Через некоторое время за ним отправляются три разведчика. Они и раньше за ним ходили, но ничего не заметили. Старик собирал грибы или ягоды. Интересно, чем кончится сегодняшняя слежка!

3-е октября.

В роте произошла беда. Командный состав роты во главе с младшим лейтенантом Игнатьичевым пошел в командирскую разведку. Путь их лежал через батальон 1340-го полка. Дожидаясь наступления темноты, они остановились около КП батальона. Комбату капитану Судакову сообщили, что прервалась связь с боевым охранением. На поверку линии отправились два связиста. Наши командиры пошли вслед за связистами.

В дозоре двигались Дубровин, Зинин, а впереди лейтенант Горшков. Вошли в низину. И вдруг из-за кустов выскочили немцы и полицейские, огнем отрезали дозорных. Дубровин был убит. Окружая раненого Зинина, немцы орали: «Рус, сдавайся! Рус, хэндэ хох!» Но Зинин не сдался. С криком «Прощайте, товарищи! Да здравствует Родина!» подорвал себя и навалившихся на него гитлеровцев противотанковой гранатой.

Старший сержант Борисов и Алексей Федоров пробивались на помощь своему товарищу, но было уже поздно. Мертвый Дубровин лежал совершенно раздетый, рядом валялся ободок от часов. Неподалеку нашли труп Зинина. Горшков исчез бесследно. Как видно, его успели схватить живым.

Погибших похоронили здесь же, в низине.

В вещевом мешке у Зинина нашли неотосланное письмо. «Береги нашу доченьку, береги Ниночку», — умолял он свою жену.

В роте только и разговоров — о Кольке Терещенкове. Среди криков полицейских командиры ясно слышали его голос. Не будет пощады этому предателю!

4-е октября.

Дом старика стоит пустой. Говорят, хозяина отправили в оперотдел дивизии. Старика поймали в тот момент, когда он прятал что-то в дупло, давая условный знак полицейским (старый, примитивный способ!). Когда мы выходили на задание, он выставлял метлу на крыше своего дома.

Немцы начали наступление на партизанский край. За двое суток они заняли Демидовский тракт и целый ряд деревень: Дурнево, Остров, Тарасово и другие населенные пункты.

Перед нами опять задача — взять «языка».

Засада на дороге между деревнями Дурнево и Остров. Раньше здесь мы проходили свободно, а теперь в этих местах немцы. Мы лежим около самой дороги, на которой свежие следы немецких сапог. Маскировка естественная: кустарник, небольшие елки. Здесь нам знакома каждая тропинка, нам помогает каждый пенек. Мы чувствуем себя как дома. Лежим уже шесть часов. Как ни странно, немцев нет и в помине. Ждать ужасно надоело. Неужели ни один фриц не появится на этой дороге!

Мы начинаем потихоньку переговариваться. Онемели ноги, руки. Некоторые ребята не выдерживают, отползают. Смотрю: за ними ползет и Валентина. Докукин упорно ждет, не отходит от дороги. Через некоторое время раздается тихий свист: «Внимание!» По дороге шагают стройные, подтянутые, с иголочки одетые немцы. Брюки на выпуск отутюжены, блестит начищенная обувь. Трое идут в дозоре. Первый держит автомат в правой руке и размахивает им, как стэком. Ясно, что прибыли новые части. Еще не пуганные. Мы пропускаем дозор. Потом выскакиваем с криком и бьем из автоматов.

Фрицы удирают. Мы гонимся за дозором, а в это время Докукин с бойцами хватают немца и отступают. Немец орет, отбивается, но руки у разведчиков железные.

Мы движемся вперед спиной, как приказал Докукин, чтобы немцы не пошли по нашему следу.

20-е октября.

Наше ротное хозяйство, со связью, старшиной Серяковым и каптенармусом Николаичевым прибыло на постоянное жительство в Грядозубово, которое отныне надежно охраняется бойцами роты. Население вышло из леса в свои дома. Девушки и женщины все еще боятся ночевать там, где нет бойцов. Поэтому в доме Полины Алексеевны полно народу.

После сытного обеда — пшенной каши со свиной тушенкой, традиционных смоленских пирогов — пьем все вместе чай с сахаром и даже с конфетами. Нам, женскому сословию, достается сладкого больше, чем другим бойцам. Старшины взводов ежедневные наши граммы табака и водки делят на всех бойцов, а нас за это балуют сладким. Сегодня у нас дополнительный паек — конфеты, даже три плитки шоколада.