— В словах Георгия Сергеевича заключен очень глубокий смысл, — говорил он. — Ведь человечество развивается, совершенствуется, накапливает опыт в «борьбе» с природой. И выключиться из этой борьбы оно не может, потому что эта «борьба» дает людям и пищу, и питье, и одежду, и машины, и дома, и разум, и волю, и радость. Нет и не может быть людей вне природы или над природой, потому что сами мы тоже природа! Процесс «борьбы» с природой, или, как говорят ученые, взаимодействия человечества с природой, — это процесс естественный, неизбежный, закономерный, он не зависит от воли и сознания людей, хотя люди и вносят в него разумное начало, потому что они — активная сторона.
Наши великие учители еще в прошлом веке говорили, что свобода — это познанная необходимость. И для того чтобы чувствовать себя свободными на Венере, когда вы начнете строить там новую жизнь, вам придется «познать необходимость», осмыслить вашу собственную «борьбу» с природой во всех тонкостях, во всем разнообразии приемов. Сделать это нелегко, потому что процесс этот, так сказать, двойной: тут и человечество влияет на биогеносферу и биогеносфера на человечество. Ведь не случайно натурсоциология, наука, изучающая процесс взаимодействия человеческого общества с природой, возникла недавно и добилась пока не очень значительных результатов. Ваше дело — развить ее, двинуть дальше, широко использовать добытые знания. Повторяю, это очень важно. Как бы ни были малы достижения натурсоциологии, но ведь очевидно, что в докоммунистические эпохи «борьба» человечества с природой осложнялась внутренними раздорами в человеческом обществе — борьбой классов. Так вот, в докоммунистический период одна эпоха отличалась от другой тем, как, каким способом одни люди заставляли вести неравную «борьбу» с природой других людей. А коммунистические эпохи будут отличаться друг от друга степенью преобразования, покорения природы и, мне думается, степенью разумности в отношении к ней…
Трудно утверждать это сейчас, но, быть может, именно вы начнете на Венере следующий, более высокий этап развития коммунизма, потому что придете туда свободными от пороков прежних эпох…
8
Астрогеолог Безликов, никогда ранее не упускавший случая дополнить чье-либо выступление, после сообщения Батыгина о целях экспедиции утратил дар речи. По привычке, едва Батыгин кончил говорить, он стал медленно подниматься, чтобы дать справку, но так и не произнес ни слова — в знаниях его обнаружился страшный, пугающий провал. В самом деле, что он мог сказать участникам экспедиции о тектонике Венеры, об устройстве ее поверхности?.. Ведь ни одному аппарату, посланному с Земли, не удалось сфотографировать скрытый облаками лик планеты… Если бы речь шла о Марсе! Детальные карты его поверхности давно уже составлены ареографами, на них отмечены и возвышенности, и понижения, и линии разломов марсианской коры. Пусть многое еще предстоит уточнить или исправить, но все-таки основа уже заложена…
Иное дело Венера, окутанная вечным туманом!.. Безликов вернулся к себе в каюту в скверном настроении. Страшно подумать, сколько нужно времени, чтобы составить хотя бы приблизительное представление об астрогеологических особенностях планеты… Это очень увлекательно — быть первоисследователем, ради этого можно рискнуть жизнью, и Безликов пошел на риск без колебаний, добровольно… И все-таки… Все-таки уже сейчас он не прочь был бы располагать исчерпывающими сведениями о Венере, чтобы пополнить ими свои обширнейшие знания…
Однажды, когда он штудировал философскую энциклопедию, в каюту заглянул Батыгин.
— Эти фолианты вы и таскаете в портфеле? — удивленно спросил он.
— Для справок, — ответил Безликов и слегка покраснел; стремясь скрыть смущение, он признался Батыгину, что решил основательно изучить философию. — Вы одобряете?
— Вполне, — ответил Батыгин. — Какие же могут быть возражения?.. Помнится, философ Якушин при вас заходил ко мне?.. Честно говоря, я жалею, что не смог взять его в экспедицию. Вот уже несколько столетий человечество активно познает мир, но можете ли вы мне сказать, как оно познает природу?
— Я? — удивился Безликов. — Нет, не могу.
— Вот видите. Между тем чрезвычайно важно проанализировать опыт минувших поколений, наш собственный опыт и детально разработать теорию познания, гносеологию. Еще Энгельс писал, что философам пора переключиться на логику и теорию познания. У людей, и в первую очередь у молодежи, нужно воспитывать культуру мышления, нужно учить их мыслить трезво, экономно, расчетливо, чтобы не растекались они мыслию по древу, чтобы не тратили энергию мышления на пустяки. И конечно же их нужно обучать теоретическому мышлению, передавать им опыт старших поколений. Ведь мы хотим их видеть совершенством — и в умственном, и в моральном, и в физическом отношении; они должны стать чистыми, насквозь чистыми…
— Но при чем же тут Якушин? — ревниво спросил Безликов.
Батыгин пожал плечами.
— Разумеется, дело не в нем — дело в философии. Она должна постоянно совершенствовать методы познания, чтобы облегчить труд ученых. Нам нельзя ошибаться — у нас нет времени на исправление ошибок.
Слова Батыгина, однако, не произвели большого впечатления на Безликова: уж кто-кто, а он владеет самым совершенным методом познания! Подумав так, Безликов не без гордости покосился на объемистые справочные издания.
Батыгин же, уходя, сказал неожиданное.
— Можно стремиться к сколь угодно обширным знаниям, но накопление их должно быть подчинено какой-нибудь большой сквозной идее. У вас же, честно говоря, я не замечал вот такой руководящей идеи. Сами по себе знания имеют очень небольшую ценность. Неизмеримо важнее умение применять их в работе, в творчестве. — Батыгин тоже посмотрел на объемистые справочные издания. — Учитесь критически относиться к каждой строчке в книге. Безоговорочно верить можно только природе. Она не ошибается, — это Батыгин сказал с усмешкой, и Безликов невольно насторожился.
«С какой стати Батыгин говорит ему об этом? — думал он. — Природа не ошибается!»
Но потом благодушное настроение вернулось к Безликову и более уже ничем и никем не нарушалось до конца полета. «Никем» — потому что даже неугомонный врач-психиатр Нилин, после того как Безликов был зачислен в состав экспедиции, оставил его в покое…
9
Уже больше двадцати дней находился в полете астроплан Батыгина, и люди настолько привыкли к новым, необычным условиям существования, что теперь все чувствовали себя как дома, никто не нарушал строгого распорядка, как это случалось иногда в первые дни. Каждый делал свое дело, в точно определенное время являлся завтракать, обедать и ужинать, а затем укладывался спать, потому что свет выключался сразу во всех неслужебных помещениях звездолета…
Денни Уилкинс спал, и если бы кто-нибудь подошел к нему, то услышал бы спокойное тихое дыхание, дыхание человека, спящего глубоким сном.
Проснулся Денни Уилкинс внезапно. Он не пошевельнулся, даже дыхание его оставалось тихим и ровным, как прежде. Он только чуть-чуть приоткрыл глаза и настороженно прислушался. Сознание включилось немедленно, словно он и не спал. В абсолютной тишине слышалось лишь ровное дыхание людей. Денни Уилкинс узнавал всех по дыханию — все лежали на своих местах и все спали. Он припомнил, как укладывался вечером, как засыпал, — ничего необычного не случилось.
А между тем проснулся Денни Уилкинс от ощущения близкой опасности. Он и сейчас чувствовал ее, словно кто-то стоял за спиной.
Денни Уилкинс справился с нервами. Он понимал, что непосредственно сейчас ничто не может ему угрожать. И все-таки что-то угрожало. Денни Уилкинс верил этому профессиональному чувству опасности — оно не раз спасало его. Но что может угрожать ему?.. Он до мельчайших подробностей восстановил в памяти все разговоры за минувший день. Нет, ничего подозрительного не произошло. Даже если бы кто-нибудь бросил на него излишне пристальный взгляд — он отметил бы и это. Но для всех астронавтов он уже давно был хорошим знакомым, простым, веселым, общительным парнем; они не только называли его «товарищ», но и действительно считали товарищем. А с некоторыми из них у Денни Уилкинса завязались отношения, похожие на дружбу, ту самую дружбу, которую он не понимал, в существование которой не верил. Забавно все получилось у него. Он пришел в коммунистическую страну как враг, начал с убийства, а потом, сам не ожидая того, встретил любовь, узнал, что такое дружба… Денни Уилкинс усмехнулся. Что и говорить, судьба его сложилась более чем странно!.. В конце концов люди, с которыми его столкнула судьба, — действительно славные люди, и заняты они замечательным делом. Будь он просто Денни Уилкинсом, а не агентом под кличкой «Найденыш», он, пожалуй, сам увлекся бы их замыслом!