— Если ты не уплатишь мне пятьсот тысяч франков, ты пожалеешь.

Жо рассмеялся. Молчавший до сих пор человек подошел к ним и презрительно сказал:

— Жо, не трать на него слюну.

Он достал из кармана револьвер. Раздались три выстрела. Серж рухнул на землю. Оба мужчины сели в «делайе» и быстро уехали.

На следующий день молодой человек рассказал об этой сцене своему коллеге, брат которого служил в полицейском отделении Восемнадцатого округа: три дня спустя информация дошла до Нузея. Его подозрения разбудила «делайе». Бриа как-то сказал ему, что часто видит эту машину на улице Пюже, на Монмартре, перед бистро, владельцем которого является Альфред Бонер, бывший сутенер. Нузей порылся в архивах и узнал, что Бонер и Ноди вместе орудовали в Тулузе. Он установил также, что у них обоих был общий друг — Андре Финкбаймер, их командир по Сопротивлению, в настоящее время владеющий кафе «Марронье» в Сен-Мор по адресу: набережная Пети-Парк, сорок шесть, то есть неподалеку от того места, где коммивояжер был свидетелем убийства.

Эмиль Нузей положил на стол перед вторым свидетелем пачку фотографий. После долгого колебания молодой человек указал на две из них. Нузей нисколько не удивился, увидев на одной Пьера Лутреля. Он был поражен, когда молодой человек остановился на фотографии Жо Брахима Аттия, бывшего депортированного, которого полиция не трогала в знак благодарности и признательности за самоотверженность и героизм, проявленные им в Маутхаузене.

Нузей снова потирает руки. Лутрель, Ноди, Фефе, Бухезайхе и теперь еще Аттия. Банда вырисовывается. Остается ее обнаружить и накрыть. Даже полицейские имеют право тешить себя иллюзиями.

Большинство полицейских признают, что удача или провидение играют определенную роль в их работе. В течение долгих месяцев, а иногда и нескольких лет они топчутся на месте, ведут розыск «втемную», вкалывают, бездельничают, томятся, действуя как бы в тумане. И неожиданно небо проясняется, сведения накапливаются, и можно пускать в ход машину правосудия. Так произошло и с Нузеем. Он получает еще одно подтверждение о присутствии банды в «Марронье». Речь идет о случайном совпадении, счастливом случае, на который уповают полицейские. На этот раз необходимую информацию Нузею предоставляют двое полицейских.

Однажды вечером они патрулируют на велосипедах по улицам Сен-Мор, в своем секторе. Неожиданно со стороны набережной навстречу им едет автомобиль, наполненный смеющейся веселой компанией, стреляющей из огнестрельного оружия по деревьям. Полицейские нажимают на педали. Увы, машина уходит от них.

Проходит полчаса: полицейские снова натыкаются на автомобиль с зажженными фарами, стоящий перед бистро «Марронье». В машине никого нет. Полицейский постарше ставит свой велосипед у стены здания и вынимает блокнот, чтобы составить протокол, когда его коллега дергает его за рукав.

— Осторожно. Посмотри на номер.

Справа от номерного знака полицейский видит зеленый кружок, в котором выгравированы буквы С.Д. Машина принадлежит Министерству иностранных дел. Полицейский хмурит брови.

— Ты прав. Лучше не лезть, — говорит бригадир, убирая блокнот. — Сильные мира сего развлекаются…

Тем не менее они докладывают о происшедшем своему шефу, который передает информацию в комиссариат, из комиссариата она поступает в судебную полицию, а оттуда — в бригаду Нузея. На проходящем каждую неделю совещании инспектор Альбер Бриа, собирающий сведения по Восемнадцатому округу, восклицает:

— Вы видите, патрон, это та самая машина, о которой я вам говорил. Значит, банда посещает Альфреда Бонера на улице Пюже и «Марронье» Финкбаймера. Патрон, я думаю, они у нас в руках.

План Эмиля Нузея очень прост. Он заключается в том, чтобы захватить всю банду врасплох, когда она соберется в полном составе в «Марронье» или другом месте. Но Эмиль Нузей склонен думать, что захват произойдет на берегу Марны.

— Установите постоянное наблюдение, — приказывает он.

Легко сказать. Днем еще куда ни шло. Полицейские, переодевшись рыбаками, ловят плотву с мостика набережной Пети-Парк. Ночью это практически невозможно, а ведь именно вечером банда посещает кафе. Случается, что днем приезжают Жо или Бухезайхе на машинах с фальшивыми номерами, но банда никогда не собирается в полном составе. Если арестовывать их поодиночке, то банда может рассеяться, изменить свои привычки!

Эмиль Нузей сам приехал на место и пришел к такому выводу. Сидя в своей машине, он увидел Жо и Бухезайхе, вышедших из «Марронье» и укативших в «ситроене». Эмиль с трудом сдержался, чтобы не броситься в погоню за ними. Теперь он знает, где находится штаб-квартира знаменитой банды, о которой пишут все газеты.

— Продолжайте наблюдение, — говорит он своим сотрудникам.

Наблюдение дополняется расследованием. Соседи Финкбаймера рассказывают, что клиенты бистро часто играют в шары в глубине сада, освещая площадку фарами автомобилей. В их обществе бывают и очень красивые нарядные женщины, одна из которых неизменно закутывается в голубого песца и носит на руках коккера.

— Это все, что нам удалось узнать, патрон, — докладывает в рапорте один из полицейских.

Нузей не считается с расходами. Неподалеку от бистро он снимает павильон, откуда удобно вести ночное наблюдение. Судебная полиция дает свое согласие. Вооружившись биноклями, полицейские сменяют друг друга на посту. Теперь это вопрос времени. Терпение — один из козырей полиции. Наступит день, когда банда соберется в полном составе. К сожалению, в павильоне нет телефона, чтобы связаться с набережной Орфевр. Чтобы позвонить, полицейские вынуждены идти в соседнее кафе, где они рискуют быть замеченными владельцем или соучастниками Лутреля. Телефонные отчеты имеют место три раза в день: утром, в полдень и вечером. Каждый раз они ограничиваются короткой закодированной фразой: «Эмильенна, мы ничего не поймали».

Последнее время берет Нузея упрямо надвинут на лоб до бровей.

14

Съежившись в машине, везущей меня в Мо, я с трудом подавляю свое дурное настроение. Шесть часов утра: день только начинается, мне холодно, и я чувствую горечь во рту. Я ненавижу рассвет, ненавижу восход солнца. Впереди, рядом с шофером Крокбуа, дремлет Жорж Дюрье. Его черные волосы уложены, словно он едет на бал, руки скрещены, голова покачивается. Рядом со мной курит Гелтель, время от времени его раздирает чахоточный кашель. Мои веки тяжелы, как свинец. Я смертельно хочу спать, я почти не чувствую своего обмякшего тела. Марлиза спит сейчас на пружинистом матраце, положенном прямо на пол спальни в нашей двухкомнатной квартирке, которую я нашел на Монмартре. Ее белокурые волосы рассыпаны по подушке, рука положена под голову, ее стройное тело нежится в тепле постели. Я люблю смотреть на нее, когда она спит. Она кажется такой милой! Когда я впервые встретил ее три года назад в магазине «Прэнтан», куда был нанят сыщиком, у меня перехватило дыхание от ее красоты. Будучи от природы робким, я мог вымолвить только несколько идиотских слов типа: «Вы живете с родителями?» Она согласилась выпить гранатовый сок в кафе «Дюпон Сен-Лазар». Марлиза рассказывала мне о своей работе машинистки, а я ей — о своих мучениях с магазинными ворами. Она была такой же бедной, как и я. Мы решили объединить нашу нищету, не зная, что ноль плюс ноль равняется нулю.

В течение двух лет наша любовь проходила проверку в лачуге в квартале Белльвилля. Когда мы встречались вечером, усталые после рабочего дня, запыхавшиеся от подъема по лестнице на шестой этаж, к нашей мансарде, нужно было действительно испытывать большую нежность, чтобы демонстрировать друг другу те чувства, которые связывают мужчину и женщину. Недавно, во время рутинного расследования, я узнал, что в районе площади Бланш освободилась маленькая двухкомнатная квартирка, сдававшаяся за три тысячи франков в месяц и оборудованная газовой плитой, шумевшей, как дизельный мотор. С бьющимся сердцем я предстал перед домовладельцем, который, узнав, что я полицейский, охотно подписал контракт. Вскоре мы переехали, перевезя в тележке все наши пожитки, уложенные в картонные ящики. После переезда мы с Марлизой каждый вечер работали, как каторжные, пытаясь превратить эту трущобу в райский уголок. Возвращаясь с работы, Марлиза надевала на голову платок и прятала свой стройный стан в робу механика. Я нырял в свои солдатские брюки, затягивал их на талии веревкой. Я заделывал щели, она стирала. Она сдирала старые обои, я штукатурил. Мы молча вкалывали до поздней ночи: глаза у нас были красными и усталыми, лица осунулись. Но результат налицо: комнаты «заиграли», и только раковина сохранила свой затхлый запах, которым она пропиталась с тысяча восемьсот восемидесятого года.