— Слышь, блин, задупли свою шнягу отсюда.

Когда молодая пара вышла, дама с букетом возмутилась:

— И это наша молодежь…

— Молодым везде у нас дорога, — хотела было затеять разговор общительная женщина в вельвете.

— Молодыми бывают все, а старыми — только избранные, — отрезала дама и углубилась в чтение.

А Павел Петрович снова закрыл глаза.

…Женились они в разное время. Сергей много позже Паши, уже в пору хрущевской оттепели. Несмотря на красный диплом и пять статей, опубликованных еще на студенческой скамье, он долго и безуспешно искал работу. В конце пятьдесят второго года, когда Сергей окончил университет, время было противоречивое. С одной стороны, гениальный вождь, страдавший склерозом, еще был жив. С другой стороны, кремлевские врачи, лечившие его, уже сидели в тюрьме и давали признательные показания. Сергей ходил по объявлениям. В объявлениях говорилось, что требуются физики всех специальностей. После предъявления паспорта выяснялось, что пришел он поздно: все вакансии уже заняты. Паша помогал как мог. Давал деньги, привозил продукты. Однажды Сергей набрел на объявление, в котором говорилось, что срочно «требуются работники с хорошей физической подготовкой». Паспорта в отделе кадров не потребовали. Сергей обрадовался, но преждевременно. Это была центральная овощная база. Несколько месяцев Сергей разгружал вагоны с картошкой, капустой и яблоками.

Наконец академик Семенов, нобелевский лауреат, которому Сергей принес свои работы (их было уже семь), взял его в свой институт. Было лето пятьдесят четвертого года. Время было смутное, но менее противоречивое. А академик был смелым человеком старой закалки.

— Поймите, — сказал академик, — ведь это готовая диссертация. Как вам удалось так быстро разобраться в теории электронной адсорбции? Послушайте моего совета: не тяните, защищайтесь.

Сергей послушался и через полгода защитил кандидатскую. А еще через два года женился на Жене Шаховской, студентке консерватории по классу фортепиано.

Паша женился рано, еще в институте. Ему тогда не было девятнадцати. Случилось это так. На вечеринку по поводу Дня Победы собралась вся группа. Время было послевоенное, и в группе училось много бывших фронтовиков. Девочек не хватало, и Гриша Зеликман, всю зиму ходивший во фронтовой шинели и офицерской папахе, пригласил свою сестру Беатриче. Беатриче была зрелой девицей с черными глазами навыкате и необъятной грудью. Первый тост пили стоя за товарища Сталина. Парторг пил последним, стараясь быстро и незаметно оглядеть стол. За Сталина полагалось пить всем и до конца. Потом завели патефон, начались танцы. На белый танец «рио-рита» Беатриче пригласила Пашу. От нее терпко пахло потом и духами «Красная Москва». Она крепко прижала Пашу к своей груди и разворачивала его крутым бедром. Паша не помнил, как они оказались на кухне, где стоял широкий диван. Там все и произошло.

Паша происходил из семьи партработников, случайно уцелевшей в тридцатые предвоенные годы. После института благодаря связям отца попал на работу в Госплан. Беатриче нигде не работала и лечила щитовидку. Детей не было. При Беатриче Паша сделал карьеру, стал начальником строительного отдела в Совмине. Теперь они круглый год жили на казенной даче в Серебряном Бору, и Павел Петрович ездил на работу в черной «Волге». Потом у Беатриче начались неприятности по женской части, и она по многу месяцев пропадала то в кремлевке, то в санаториях четвертого управления. За Павлом Петровичем смотрела старая нянька, жившая еще у его родителей. А сами родители умерли почти в один год и теперь лежали за оградой Донского монастыря.

Однажды летом в подмосковной Дубне, где Павел Петрович занимался какими-то строительными делами, он встретил художницу Веру. Вера была дочерью известного физика и после смерти отца жила в его коттедже. Коттедж стоял среди сосен недалеко от центральной улицы, шедшей к ускорителю. Вере удавались волжские закаты: черные силуэты сосен на фоне золотой предзакатной реки. Их роман начался тем же летом. Однажды они засиделись в саду допоздна. От луны и звезд было совсем светло, а сосны были похожи на те, что рисовала Вера. Павел Петрович долго молчал.

— О чем ты думаешь? — спросила Вера.

— Мне пятьдесят третий, — отвечал он. — Жизнь почти что прожита. И только сейчас я встретил любовь. А мог бы и не встретить. Не дожить.

— Не говори так. У нас еще все впереди. Мне — двадцать девять. Года три тому назад я думала, что полюбила. Но это был обман. Любовь надо уметь ждать. Вот, дождалась…

Павел Петрович молча смотрел на нее.

— Ты смотришь так, будто в первый раз меня видишь. Любопытно узнать, что было? Банальная история. Отец еще жил тогда. В его лабораторию приехал из Болгарии молодой физик, Эмиль. Вот с ним все и случилось. Эмиль у нас дневал и ночевал. Рассказывал про Болгарию, про родной Пловдив. Про гору Мусала, которая выше Олимпа, кажется, на десять метров. Про Несебор — город на острове, где улицы уходят прямо в море. Он уезжал на пару месяцев в Церн, ядерную лабораторию в Женеве. Сказал, что когда вернется, мы поженимся и уедем в Болгарию. Там я буду рисовать закаты не на Волге, а на море. Через полгода после его отъезда отец умер, а недавно в институте узнали, что он перебрался в Гренобль и уже три года работает там на синхротроне.

— И ни разу не написал?

— С тех пор как умер отец, ни разу…

Павел Петрович вел двойную жизнь. Конец недели и праздники проводил в Дубне. Когда Беатриче возвращалась из санатория, врал ей, говорил, что едет в командировку. Врать было противно, но что делать он не знал. Через год Вера родила дочь Аню. В Аннушке Павел Петрович души не чаял. Теперь ночами он плохо спал. Все думал. Думал, что жена наверняка догадывается. По некоторым признакам он понимал, что судачат и на работе в Совмине. Во всем он полагался на своего шофера Колю, человека проверенного. Сергей все знал и говорил:

— Уйди. Не мучай ни себя, ни Веру.

Так, может быть, рассказать обо всем Беатриче и уйти? А вдруг это ее убьет? Вера молчала. Она все понимала и жалела его. Так прошел еще год.

Как-то летом он купил и приладил к двум соснам качели. Аннушка их полюбила и качалась целый день. Однажды Павел Петрович, сидя рядом в шезлонге, читал ей сказки. Из окна он услышал голос Веры, звавшей их к обеду. И тут же к калитке подошел мужчина в модном летнем пиджаке и соломенной шляпе. Спросил Веру. Павел Петрович пригласил его в дом. Но Вера сама вышла на голос. Это был Эмиль. Все трое встретились у качелей в каком-то молчаливом стеснении. Первой очнулась Вера и пригласила Эмиля к столу. После обеда Павел Петрович ушел с дочкой гулять, а Вера с Эмилем остались в доме. Когда через полчаса Павел Петрович вернулся, гостя уже не было.

В тот день он ни о чем не расспрашивал Веру, а она сама об Эмиле не говорила. На следующее утро, в воскресенье, она неожиданно вынесла к завтраку альбом Ренуара.

— Посмотри на эту картину. Она называется «Качели». Здесь сказано, что Ренуар написал ее в своем саду на Монмартре в 1876 году. Больше я о ней ничего не знаю. Скажи, она тебе ничего не напоминает?

Павел Петрович вспомнил картину. В альбомах он видел ее не раз. И вдруг неожиданно узнал в женщине, стоящей опершись на качели, Веру Сходство поразило его. У Веры такие же светлые, чуть рыжеватые волосы и синие ренуаровские глаза. Женщина на картине смущена, растеряна. На нее в упор смотрит мужчина в легком пиджаке и соломенной шляпе. Чуть заметно улыбаясь, она отвела от него взгляд. У дерева стоят высокий бородатый мужчина и маленькая девочка. Оба с любопытством смотрят на мужчину в пиджаке.

— Только вот бороды у меня нет.

Вера засмеялась.

— А этот, в пиджаке, на Эмиля совсем не похож. Героиню с ним связывает какая-то тайна. А что меня связывает с Эмилем? Так… Ничего.

— Правда, ничего? — спросил Павел Петрович.

— Правда, — ответила Вера. — А солнечные зайчики, которые перебегают по ее платью и траве, такие же, как и сегодня. Посмотри, какое солнце.