Изменить стиль страницы

  – Значит, чем-то ты была лучше других?

  Пауза.

  – Я принесла в класс конфеты и раздала детям.

  – Это же коррупция чистой воды! – Слышно, как микрофон едва не падает из рук репортера, видимо, он пытается схватиться за голову обеими руками. – Ты это сама придумала?

  – Мне мама посоветовала.

  Ох эти маленькие девочки! Они так честны!

  Демократия, утверждаем мы – это здорово! А в Еврейском Государстве это не только право, это наслаждение – выбирать и быть избранным.

О ВОЙНЕ. БАНАЛЬНОСТИ. ПРОСТОТА СПАСЕТ МИР

  Война в Еврейском Государстве – вещь интимная и привычная, как голоса прохожих, доносящиеся с улицы. Кто не может жить с этим или не успел привыкнуть – давно уехал. Как объявляют о войнах в документальных исторических фильмах? “Работают все радиостанции...”, “мне нечего вам обещать, кроме пота и крови...”

  В Еврейском Государстве поверх этого традиционного горнего фона – на работе, в семье, между друзьями – об этом говорят, если вообще говорят, – мало. “Ваш ушел”? “Когда звонил в последний раз”? “Сказал откуда”?  Войну нужно прожить с минимальными неудобствами, по возможности выиграть (войны никогда не выигрываются), перемолоть последствия, жить дальше (забилась канализация – прочистить, помыть руки, забыть).

  Войны начинаются обычно всеобщим сочувствием (математическое слово “всегда” не может применяться в реальном физическом мире), даже добрые европейцы поначалу забываются и сочувствуют.

  Когда Я. возносится, возвышается до беспристрастных суждений в мелких житейских противоречиях, Баронесса спрашивает его: “Ты за кого?”

  “За тебя”, – малодушничает Я.

  “То-то же”, – констатирует она.

  Но с европейцами, конечно, все по-другому, – очень быстро их симпатии уже на стороне беззащитных индейцев, снявших всего-то пару скальпов. “Пропорциональность”. Это волшебное слово достает Европейская Совесть из глубин своей души, отрекшейся от насилия. Тут проявляется во всю силу величие ее духа. Это правильно, хотя и банально – встать на сторону жертвы. Но готика и ампир Европейской Души – в том, чтобы встать на защиту тех, кто минуту назад в массовом восторге кричал гладиаторам “Смерть Герцлии-Флавии!”, “Добейте ее!”, а вот теперь, когда их гонят с трибун, долг Европейской Совести – встать на их защиту: “Осторожно, остановитесь, они же люди, они же дети. Ими управляют одни эмоции! Будьте благоразумны!”

  – Нам так не хочется, чтобы нас поджаривали на сковородке на медленном огне, пытается играть Кнессет Зеленого Дивана на чувствительных струнах Гуманной Европейской Души. Может, вам известны милосердные способы обуздания зла? – спрашивает он с притворным смирением. Может, вы научите нас, как справиться с ним?

  За гуманных европейцев отвечает их духовный отец, лично Император Острова Пингвинов (мало ли чего они могут наболтать сгоряча!): “Mы в ваших краях чужаки, делать нам там нечего”. Очень разумный ответ.

  “Так что же, – спрашивает удивленный участник Интернет-Форума из Российской Империи, – по этой логике во Второй мировой войне мы должны были остановиться на границе Германии, а то и вовсе на своей?”

  О святая простота, воздевает руки к небесам Кнессет Зеленого Дивана, не зря храним мы в душе очаг любви к  своей Былой Родине. Простота спасет мир!

  Кнессет Зеленого Дивана тоже рад прикинуться простачком. Если бы Вторую мировую войну освещали по сегодняшним правилам, говорит он, то мы в основном видели бы страдания немцев в разрушенном Дрездене. Если бы эта война велась по правилам, соблюдения которых требует Европейская Совесть, эта война, скорее всего, продолжалась бы по сей день.

  В общем, нужно закругляться. Этого требует человеколюбие европейцев, этого требует их коллективная совесть, к которой не может не прислушаться Кнессет Зеленого Дивана.

  На фоне европейского хора становится вдруг слышно соло Аримана, любимца Соседей. “Да, сейчас пора закругляться, а при случае мы их прихлопнем на хер”, – поет он.

   Европейцы морщатся, некоторые даже готовы грохнуть скрипкой об пол, но сдерживаются. Ведь Ариман, в сущности, тоже ребенок.

  Так что закругляться придется. До следующего скальпа.

РЕЧЬ ЛОРДА ЧЕМБЕРЛЕНА В РЕСТОРАНЕ СТАНЦИИ ПЕТУШКИ

  А знаете ли вы, что именно сказал лорд Чемберлен, премьер Британской империи, поднявшись с полу после своего известного падения в ресторане станции Петушки, где он поскользнулся на чьей-то блевотине, по свидетельству такого авторитетного источника как поэма господина Е.? Не знаете? Неудивительно. Речи этой просто никто не услышал. Помощники премьера были заняты тем, что отирали с его костюма бефстроганов и вымя. Официантки ресторана слушать его могли, но не хотели, посетители же жаждали послушать, но были не в состоянии. А зря. Ведь это была не просто речь, это была речь-провидение.

  – Наступят времена, – говорил лорд, известным всему миру жестом поднимая над головой счет, оплаченный им в ресторане Курского вокзала, – и жидяры, которым, как известно, кроме себя и своей Хайки, ни хрена на свете не жалко, наденут каски, бронежилеты и пойдут крушить все вокруг, невзирая ни на белые лица, ни на черные жопы. Для того и оплатил я этот долбаный счет на Курском вокзале (обратите внимание – ведь не сказал же “еханый счет”, как любой из нас сказал бы)... оплатил я счет за вымя и херес, которые и попробовать не успел в Петушках, поскользнувшись нечаянно (конечно, нечаянно, – кто же в Петушках станет блевать специально?) вовсе не на выходе из ресторана, как обо мне несправедливо написано, а еще на входе в него, оплатил, чтобы не вызвать международный скандал, проявив государственную мудрость и сдержанность, а вот лорд Черчилль, мудила (не удержался все-таки – съязвил), этот ни от чего не удерживался, никакой мудрости не проявлял, и пришлось моему народу утюжить Гамбург и Дрезден.

  – Разве утюжить Гамбург и Дрезден благороднее и чище, чем скользить на блевотине и платить по счету за невыпитый  херес, спрашиваю я вас? – применил Чемберлен ораторский прием, который в школьном учебнике по литературе именуется риторическим вопросом. (На следующий день счета Чемберлену пришли со всех станций ветки Москва – Петушки, не исключая Есино, в котором, как известно, ни один поезд никогда не останавливался).

  – Вот и жидяры (excuse me – евреи) повадятся в свою звезду вставлять портретик Черчилльмана, как октябрята вставляют в свою красную звездочку портретик маленького ильича, когда у него еще не только сифилиса, но даже мыслей о мировой революции не было, когда он еще понятия не имел, как отличить Троцкого от Бронштейна. Они всем в нос тычут, будто рав Черчиллис предрек мне: “У тебя был выбор – выпить хересу или заплатить по счету, ты остался трезвым и испачкаешь костюм”.

  – Благоразумие и сдержанность при любых обстоятельствах – вот девиз цивилизованного человека! – вскричал Чемберлен и, опьяненный испарениями вымени, снова упал со словами: “Черчилль, ты не прав”. 

  Вот что может случиться даже с лордом Чемберленом, если его достать, как достали этого великого человека на станции Петушки.

ДВА ПОРТРЕТА ИЗ ГАЛЕРЕИ ПРЕКРАСНОДУШИЯ

  – Для утилитарных побуждений идеальным маскировочным покрытием является демонстрация нравственной чистоты, – отвечает Я. Баронессе на ее вопрос, о чем он задумался, пропустив начало новостей. – За прекраснодушием, например, интуитивно угадывается брезгливость.

  О причинах широкой распространенности прекраснодушия в интеллектуальной среде Б. однажды утверждал также, что оно является порождением либерального конформизма. Страх остракизма в своей среде довлеет над либеральными интеллектуалами. Смена отживших ориентиров прекраснодушия происходит медленно, незаметно. От них избавляются с оглядкой друг на друга, тихо и стыдливо. Все вместе делаем вид, будто ничего не помним, например, о величии красных знамен. Да? Это когда-то было? Оставим эту тему. Вот права индейцев – это по-настоящему свято! Выше голову! Бросьте слова обвинения в лицо мракобесам, не любящим стрелы и цветные перья в волосах! Но вот – пройдет время, вырастет новое поколение самих индейцев и обрушится с гневом на своих отвратительных предков, выщипывавших перья ни в чем не повинных птиц. Привычка к собственной святости рождает вокруг либеральных интеллектуалов некий словно прозрачный купол, отгораживающий их от не посвященных в таинство прекраснодушия. Отсюда и парадокс, утверждал Б., создающий ощущение надменности и недоступности людей, проповедующих всеобщую любовь и братство, в то время как консерваторы, сепаратисты и прочие реакционеры выглядят земными и симпатично глуповатыми. “Благие намерения – блаженное прибежище ущербных душ”, – как обычно, пересаливает Б. свои обобщения.