N++; ДЕЛО О СОЛДАТЕ И ЕГО УБИЙЦЕ

  Кнессет Сурового Созыва решает пересмотреть дело об убийстве Солдата, представляющем значительный общественный интерес.

  – Убийца осужден первоначально за убийство Премьера, – докладывает Я. – Кнессет не намерен вмешиваться в решение суда. Повторное слушание дела назначено в связи с тем, что убитый был солдатом Армии Обороны Еврейского Государства. Факт убийства доказан предыдущим расследованием, новых данных об обстоятельствах убийства не имеется. Собственно Кнессету предлагается вынести свой вердикт.

  Б. берет слово, он краток.

  – Убийство Солдата Армии Обороны Еврейского Государства не предполагает никаких снисхождений, – говорит он. – Предлагаю приговорить Убийцу к смертной казни через повешение с использованием материальной части, применявшейся при предыдущих аналогичных экзекуциях.

  Б. знает, что такая экзекуция производилась только однажды, над Эйхманом, множественное число он применил, чтобы ослабить эффект. Он уже хотел бы взять свои слова обратно. Кнессет Сурового Созыва хоть и суров, но слов о материальной части процедуры повешения предпочитает не замечать.

  – Если других предложений нет, прошу голосовать, – говорит Я. Приговор утверждается большинством из трех голосов при воздержавшемся В., известном своей мягкотелостью, и проголосовавшей против Баронессы, не предложившей, впрочем, другого приговора.

  После вынесенного решения члены Кнессета не пьют и не закусывают. Они сидят молча, они никогда до этого не выносили смертных приговоров, они избегают смотреть друг другу в глаза, в их душах рождается смущение, смущение рождает сомнения, а уже сомнения – рождают растерянность.

  – Кто исполнит приговор? – спрашивает Баронесса.

  – Нужны, как минимум, трое крепких мужчин, он будет вырываться, – замечает В., и у троих из присутствующих мужчин возникает ощущение, что над ними издеваются.

  Они следят за руками Баронессы, оформляющей протокол. Баронесса, чисто из вредности, думает Я., делает вид, что не замечает их проблем. Но когда она хмурит брови и поджимает губы, члены Кнессета начинают догадываться о ее намерениях. Она выручит их, она поступит с этим протоколом, как Старшая Сестра поступает с резолюциями Организации Объединенных Наций, осуждающими Еврейское Государство, она  их подошьет в папку.

  Наконец, в затянувшейся тишине Я. берет слово.

  – Черт с ним, пусть живет, страстотерпец за веру. Пусть размножается. Дети не любят жить в тени своих отцов. Случается, круто разворачивают оглобли. Помните этот грузинский фильм в начале Русской Свободы? Там сын выбрасывает из земли труп своего отца.

  – Что ж, за детей-санитаров, – соглашается Кнессет.

НЕПРИГОТОВЛЕННЫЙ КОФЕ

  Я. и Баронесса достраивают второй этаж дома, оставаясь жить на первом и решив не переезжать никуда на это время. И даже заседания Кнессета Зеленого Дивана продолжаются как ни в чем не бывало, как музы не затихают в Еврейском Государстве, когда говорят орудия.

  Работы выполняет бригада Соседей из Газы, которую еврейский подрядчик привозит по утрам после того, как они ночью отстояли на пропускном пункте, а затем два часа продремали в микроавтобусе. Вопреки устоявшемуся стереотипу о “соседской работе” как синониме слова “халтура”, бригада работает отлично. Еврейский подрядчик ими явно гордится, он гордится и собой, объясняя, что главная задача строительного подрядчика как раз в том и состоит, чтобы годами подбирать в команду людей, умеющих работать хорошо и быстро. Когда они взбираются на леса, он не в первый раз кричит им: “Будьте осторожны, не упадите, хоть вы и Соседи”. Соседи не в первый раз смеются. Соседи работают, подрядчик закупает и подгоняет материалы и привозит специалистов, Я. и Баронесса отстегивают хай-тековские денежки. Все довольны друг другом. В обеденный перерыв Соседи достают из полиэтиленовых пакетов привезенные из дома питы, оливковое масло, варят кофе. В положенное время бригадир Соседей падает на колени и молится, остальные Соседи этого не делают. Видимо, все общение с вышестоящими инстанциями они передоверили своему бригадиру. Сам бригадир рассказывает с гордостью о своей дочери, у которой одни отличные оценки в школе. Эта идиллия так чудесна, так хочется верить, что катаклизмы уже позади, вот-вот восторжествует здравый смысл и наступит вечный мир, осталось сделать совсем чуть-чуть, один, два шага навстречу друг другу.

  Только однажды не удалась идиллия по вине Я., когда подрядчик, сидя за обедом вместе с рабочими, позвал его.

  – А свари-ка нам хорошего кофе, – сказал он торжественно, и было ясно, что Я. надлежит выполнить какой-то важный дипломатический ритуал, принятый на Востоке.

  Я. вспоминает журналиста Еврейского Государства, забравшегося брать интервью к лидеру радикальной исламской организации. Этот журналист вообще имеет склонность забираться в такие места, и чем глубже забирается, тем меньше делает выводов. Из него, наверное, и инженер получился бы дельный, заявил однажды Я. под одобрительный смех других инженеров. Он бы не сидел на совещаниях, вырабатывая правильные решения, которые инженерами уже и без этих совещаний приняты. Этот журналист (где мы только его не встречали, вот он в Ираке беседует с шиитами, а вот в Ливане снимает штурм дома и раненных солдат, а вот в студии – замолкает, не провоцируется на скороспелые обобщения), так вот он исламским лидером принят ласково, пьет чай.

  “Ну да, мы вас уничтожим, – говорит лидер, – но это будет не сейчас, это будет позже, а пока пей, будь гостем, чай вкусный”.

   “Правда, так непохоже на то, как это было в Германии? Это и есть аромат Ближнего Востока!“ – рассуждает про себя Я.

  – Мы не варим кофе дома. Если и пьем, то растворимый, а в основном пьем чай, – отвечает он подрядчику.

  Какая вожжа попала под хвост Я.? Ну сходил бы к приятелю, тут, рядом. Он кофе готовит. Попросил бы помочь, сварил бы кофе для людей, которых он действительно уважает. Ну не хочет он, видите ли, корчить из себя Императора Острова Пингвинов.

ПИСЬМО ХОРОШЕМУ СОСЕДУ

  Я. любит кошек. Но эта скребет у него на душе. И он садится писать письмо Хорошему Соседу. Честному, незлому, пришедшему к нему с открытой душой. Такому, почти честному и почти незлому, каким представлялся он самому себе, пока жил в Российской Империи. Своей способностью к самоиронии Я. чрезвычайно гордится.

  Этот Хороший Сосед обращается к Я., потому что ему душно. Давайте жить вместе в мире и дружбе, не нужно никаких границ между нами, предлагает он.

  “Дорогой Хороший Сосед, – пишет Я., – как я тебя понимаю! Как знаком мне твой благородный порыв!” Эти строки пишет Я., сидя на кухне, и когда он поднимает глаза, взгляд его упирается в зеленые венецианские жалюзи на окне. “Как много лет этот взгляд на мир казался мне таким простым и естественным. Увы, если бы я сохранил его по сию пору, то, возможно, не оказался бы здесь и мы вряд ли были бы сегодня знакомы”.

  Я. оторвался от листа бумаги, снова посмотрел в окно и оторопел. Через стекло и жалюзи на него смотрел, не видя его, Хороший Сосед. Сейчас он нажмет кнопку неработающего звонка, затем постучит в дверь.

  Хороший Сосед нажал кнопку звонка. Еще раз. Не услышав отзвука изнутри, он постучал в дверь. Я. затаился. Сосед вытащил из кармана сотовый телефон и стал набирать номер. Я. лихорадочно схватил свой мобильник и неловкими пальцами перевел его с “ринга” на “вибратор”. Телефон почти сразу затрясся у него в руке.

  – Алло, – отозвался Я.

  – Это я, – сказал Хороший Сосед, – я стою перед дверью твоего дома.