В заключение — несколько замечаний о романе и его соответствии исторической действительности.
Джек Линдсей — английский прогрессивный писатель, известен как автор ряда исторических романов и повестей. Сюжеты этих произведений он черпает, как правило, либо из античности, либо из истории Англии. Для него, как и для многих современных исторических писателей Запада, характерно стремление в какой-то мере «осовременить» описываемые эпохи (иногда весьма отдаленные), уловить их перекличку с сегодняшними проблемами, найти в прошлом если не ответ, то хотя бы какой-то намек, применимый к событиям и запросам нашего времени.
Иногда это стремление реализуется вполне естественно и удачно, иногда — что почти неизбежно — приводит к заметным натяжкам, к слишком прямолинейной, а потому и неприемлемой модернизации. Такой типичный недостаток, несомненно, может быть отмечен в романах, а более широко — в историческом мировоззрении Линдсея, но, с другой стороны, обостренное ощущение кризиса и неблагополучия того мира, того общества, в котором живет, и работает писатель, привлекает его внимание к наиболее ярким, драматическим и «поворотным» событиям прошлого.
Все сказанное применимо в полной мере и к роману «Подземный гром». Об этом достаточно ярко свидетельствует стихотворное посвящение романа Катарине Сусанне Причард, в котором автор, правда используя довольно отвлеченную фразеологию, высказывает оптимистическую мысль о том, что проникновение в смысл событий прошлого может придать «запас несокрушимых сил» в наше время, в нашу сложную, напряженную, чреватую атомной угрозой эпоху. Роман написан темпераментно, импульсивно, а потому и «неравноценно», что, очевидно, тоже можно считать характерной чертой Линдсея как писателя и как представителя современной западной прогрессивной интеллигенции.
Историческая эрудиция Линдсея не вызывает никаких сомнений. Недаром он известен не только как романист, но и как переводчик античных авторов — Феокрита, Аристофана, Катулла, Апулея и т. п. Свободное владение материалом дает ему возможность нарисовать в романе ряд живых картин римского быта, причем это картины жизни и быта как высших слоев римского общества, так и самого «дна»: уличные сценки, кабачки, таверны. Все это несомненно создает достоверный колорит, доносит в какой-то мере аромат эпохи. Пожалуй, только автора можно упрекнуть в некотором злоупотреблении довольно однообразными натуралистическими деталями.
Роман построен таким образом, что главные действующие лица и события эпохи не выглядят главными героями и главными событиями самого романа. Уже говорилось о том, что заговор Пизона, который на первый взгляд мог бы считаться центральным звеном сюжета, на самом деле занимает автора лишь постольку-поскольку, лишь как некий предлог. Поэтому и характеристики исторических лиц несколько бледны. Так, например, сам Пизон в романе фактически не появляется и потому получает лишь косвенную характеристику, высказанную устами других действующих лиц (в частности, устами Лукана, который, кстати сказать, обрисован наиболее ярко и убедительно). Что касается Нерона, то он выступает лишь в самом конце романа, и, хотя здесь есть небольшая главка, специально Нерону посвященная, где он дает себе своеобразную самохарактеристику, все же едва ли можно признать, что этот сложный и противоречивый образ получил в романе удачное решение. В целом при характеристиках исторических лиц автор стремится придерживаться оценок Тацита, иногда только их дополняя и детализируя.
Бесспорно главным героем романа, как уже говорилось выше, следует считать молодого провинциала Луция Кассия Фирма. В уста этого вымышленного героя автору, очевидно, наиболее удобно вкладывать свои собственные мысли и наблюдения. Впрочем, не менее легко и свободно подобные соображения высказываются в застольных беседах представителями высших слоев Рима, членами того кружка, который образовался, в частности, вокруг Лукана. Излагая эти беседы, автор явно модернизирует и осовременивает проблемы, якобы волновавшие «интеллектуальные круги» римского общества того времени.
Однако наряду с проблемами, «привнесенными» самим автором, в романе правильно, на наш взгляд, отражено отношение тех же привилегированных кругов Рима к режиму Нерона. Самодержавные замашки принцепса, его самовлюбленность и нетерпимость, его тиранические наклонности претили всем. И все же существовали две точки зрения. Явное меньшинство (были такие и среди участников заговора Пизона) мечтало о восстановлении республики, более же трезвое большинство рассчитывало лишь на приемлемого правителя или, как сказано в романе, на то, чтобы «восстановить равновесие между сенатом и монархом», а заодно покончить с засилием «вульгарных, наглых выскочек» — вольноотпущенников, которые захватили при дворе почти все ключевые позиции.
Гораздо слабее отражено в романе отношение к правлению Нерона широких слоев населения Рима. Этот вопрос почти не затрагивается. Зато автор не раз — иногда устами своего главного героя — подчеркивает отношение провинций к существующему режиму. Применительно к личности принцепса оно, как правило, безразличное: для провинциала, живущего в далекой Африке или Испании, не так уже важно, жесток или добр правитель, ибо эти качества проявляются в основном по отношению к людям, с которыми правителю приходится сталкиваться лично, или по крайней мере по отношению к тем, кто находится поблизости. Поэтому прав Луций Кассий Фирм, когда он говорит, что для Кордубы едва ли имеет значение, кто будет в Риме императором — Нерон или Пизон. Однако общее отношение провинциалов к политике, которая проводится принцепсом, скорее положительное, и это тоже отмечено в романе.
Заключительная часть произведения посвящена описанию своеобразного «апофеоза» Луция Кассия Фирма. Испытав большое потрясение из-за ареста после раскрытия заговора, Фирм, отпущенный затем на свободу как лицо слишком незначительное, переживает серьезный внутренний кризис. Разгул террора, с одной стороны, и далеко не героическое, не «образцовое» поведение тех, на кого наивный провинциал взирал некогда с восторгом, и безусловным пиететом, — с другой, заставляют теперь Фирма — хотя это дается ему не легко и не просто — пересмотреть систему всех прежних ценностей. Он мучительно ищет решения своих сомнений сначала в религиозных культах — культ Изиды, христианское вероучение, — но, в конечном счете, находит решение и выход совсем в другом — в общении с «простым» народом, с рабами, в физическом труде, в том, чтобы вернуться на родину и начать новую, трудовую жизнь.
Конечно, подобное разрешение конфликта представляется довольно искусственным и даже наивным. Но зато оно подкупает своей непосредственностью и своей убежденностью. И своим оптимизмом. Пожалуй, этот же оптимизм и эта же непосредственность ощущаются и в другом убеждении автора, в том, которое высказано им в стихотворном посвящении романа, когда он выражает уверенность, что все сложные проблемы нашей эпохи — даже угроза «атомного взрыва» — могут быть успешно решены творческим и проникновенным изучением опыта прошлого, уроков истории.
Профессор С. Утченко