— Хорошо. Ради вас прощаю.

Один только Хашо и знал, скольких трудов, и не только трудов, это стоило. Но что поделаешь? Без труда не вытянешь и рыбку из пруда.

Весь товар быстрехонько вывезли со склада и тут же благополучно на двух мотоциклах переправили через границу. То, что не удалось сделать за двадцать пять тысяч, прекрасно получилось за сто пять. Как говорили в таких случаях наши предки, славные своими великими деяниями: «Не жалей, что денег потрачено много: дело вышло — и слава богу!»

О результатах исследования вскоре узнал весь Антеб: весь город, все махалле, Паарбаши, Шехрекюстю, Чамлык, Каваклык, кофейни, рынки, пограничные посты. Это известие будто молнией шарахнуло Абдюлхалима из Байрактепе. Как и товарища его, Мустафу. Целую неделю не могли они опомниться, боялись, как бы их не хватил удар. Но потом все-таки опомнились. И стали размышлять.

Сначала они советовались вдвоем. Потом пригласили третьего — сторожа Мухаммеда из Кефердиза. День и ночь шептались, не ели, не пили, все шептались.

— Слепцы мы, слепцы, мой эде. Видно, так и уродились слепцами.

— Не пора ли открыть глаза да посмотреть, что кругом делается?

— Но почему?

— Зачем спрашивать, мой эде? Верно говорят: «Сколько ни жмурься, брат, течет и течет Фырат». Такова жизнь. Не откроем глаза, все провороним. Сами не откроем, другие нам откроют. Только поздно будет.

— Правильно.

— Ох как правильно.

Они перемигнулись, покивали головами.

С тех пор они действовали без малейших колебаний. Поймают контрабандистов с товаром, «похожим на хну», сдерут с них двадцать пять — тридцать пять тысяч, а то и все пятьдесят. Да и других возможностей хватало. Даже на контрабандных пуговицах можно подзаработать. И пятьсот, и тысяча лир — тоже деньги. Зарываться они не зарывались, знали меру. Но и своего не упускали. Поймают контрабандиста с мешком на спине — выкладывай, голубчик, лир двести пятьдесят — триста. Но теперь они уже не вспоминали о том, что квашню, где свой хлеб замешиваешь, надо держать в чистоте, перестали заботиться о пополнении государственной казны. Дотуга набили себе мошны. Припасов в кладовых — ешь не хочу. Отгрохали себе доходные дома на двадцать две квартиры. И где? В самом Стамбуле. Сторож Мухаммед велел написать на своем доме: «Молния». Очень уж он любил все в таком роде. Мустафа выбрал другое название: «Море». А вот Абдюлхалим, сколько его ни отговаривали, приказал, чтобы на его доме написали: «Хна».

— Пусть народ видит, что я ненавижу продажность и взяточничество, — говорил он. — Если государство когда-нибудь захочет отобрать у всех незаконно нажитое имущество, я возвращу свое с радостью. Умные люди, конечно же, сразу поймут, откуда я взял деньги на постройку такого домины.

Это название — «Хна» — так и красуется на его доме.

Из сборника «Калекале» (1976)

Старый Шемистан

Медовым сотом плыл месяц над темным Дербентским ущельем. Просачиваясь сквозь листву тополей, его теплое сияние лилось на луговую траву и цветы, на густые заросли мяты по обоим берегам реки. И ярко сверкали побеленные стены геджеконду.

По светлеющей ленте Мамакской дороги, переваливая через небольшой холм, стремительно мчались снопы лучей. У моста единый поток света делился на два больших рукава: один направлялся в сторону Мамака, другой — к Саимекадын. Едва мелькнет освещенный задний номерной знак — и очередной автомобиль, грузовик или автобус уже исчез вдали. Но поток света продолжает перехлестывать русло шоссе. Яркими, цветистыми искрами вспыхивали букашки. В ночи шла какая-то таинственная, непостижимая игра.

Сладостное перешептывание тополей заглушалось отдаленным шумом машин, а запах выхлопных газов грубо вторгался в половодье ночных ароматов.

Мертали выбрал себе место для геджеконду на Серпмелер, под домом своего земляка Халиса. Он уже ухлопал на материалы больше трех тысяч. Нельзя медлить ни дня. Деньги, если их сразу не истратить на дело, растают бесследно. Он и так уже безработный. Не хватало еще навсегда остаться бездомным. Пора обзавестись своим жилищем. Надоело ютиться вместе с женой, сыном и дочерью в одной из трех комнат чужого геджеконду. Старший сын служит в армии, скоро вернется. Где же ему и жить, как не вместе со своей семьей! Не в деревне же!

Правда, в деревне и строиться легче. Можно самому обжечь кирпичи. Привезти на арбе или грузовике битый камень. Угостишь хорошенько лесника — он тебе разрешит срубить несколько деревьев. Подкинешь деньжат старосте — черпай сколько хочешь воды из колодца. Намешай глины, позови двоих мастеров — и начинай строить. Вскоре и стены уже стоят, и крыша настлана. Оштукатурить можно и потом. Нет потолка — и ладно. Главное — дом уже стоит. Недаром сказывают люди: «Имей семерых братьев или семь тысяч в кармане. А если у тебя нет ни братьев, ни денег, семь лег провозишься, пока дом построишь».

В деревне — трудно, а в городе — еще труднее. Где взять помощников? Не на чужого же дядю надеяться! Тут вообще никому помогать не принято, даже и обижаться нельзя. Что спросишь с равнодушного? Хоть бы несколько добрых слов молвили — и на том спасибо. А на большее и не рассчитывай.

«Аллах, благослови Халиса! Помог мне подмазать кого надо. И деньги помог собрать. Без него у меня ни черта бы не вышло. Столько времени делился со мной жильем! И жену его благослови, Аллах! Вытерпела все неудобства. Моя бы не стала терпеть».

Он же, Халис, и присоветовал позвать на помощь земляков. Только где они? Вот уж и месяц взошел, а никого еще нет. Мастера ждать не будут. Для них время — деньги. Как только рассвело, повернулись и пошли. Плевать им, что дом еще не кончен. Какой закон в этом деле? «С захода солнца до восхода солнца!» Приготовь все, что понадобится, и засучивай рукава. Другие успевают — и ты должен успеть.

— Вставай, Мертали, — сказал Халис. — Вас четверо, нас двое да еще двое мастеров. Не дворец, не доходный дом строим — двухкомнатный геджеконду. Третью, четвертую комнаты потом сам достроишь, дело нехитрое, было бы за что зацепиться. Вставай!

Работать должны были все, включая и детей. Орудовать лопатами и кирками. Таскать воду в жестяных бидонах. Замешивать глину. Подавать камни для фундамента, доски. А уж кто совсем мал — пусть держит фонарь, светит.

Мухаррем-уста[108] из Бейпазары проверил рукой глубину выемки под фундамент. Оказалось что-то около тридцати сантиметров, чуточку поменьше.

— Подтаскивайте камень, — распорядился он. — Дом у вас будет одноэтажный. Чуть подкопаем — и хватит.

Он прошелся киркой по дну выемки.

— Ну а теперь тащите камень и раствор. Бисмиллях! Бисмиллях!

Он мастер, ему и карты в руки. Мертали приходилось видеть, как строятся дома в деревне. Камни и раствор — больше ничего не надо. Но в городе все по-другому. И мастера здесь такие — ничего им не скажи!

«Ах, если б земляки подоспели! Хоть двое! — вздыхал Мертали. — И если б хоть один из них смыслил в этом деле».

Мастера — их двое: Мухаррем-уста и Исмаил из Гюдюля — работают как черти. Они в два счета возведут дом, побелят его — и поминай как звали.

Глядя на них, Мертали страшно тревожился, как бы не напортачили.

«Нет-нет, — успокаивал он себя, — все будет хорошо. Иншаллах, сработают и быстро, и добротно. Да и чего тянуть: мертвеца и то долго обмывать не положено».

Песка он не достал, цемента не купил. Все строительные материалы вздорожали так, что не подступишься. Вот почему раствор пришлось замешивать на глине.

Мухаррем-уста, проведя мастерком по камню, громко кричит:

— Раствор!

Дочка еще слабенькая. Жена не может нагнуться: поясница болит.

«Ах, земляки, почему вы до сих пор не пришли? — продолжал сокрушаться Мертали. — Ведь и я вам могу сгодиться. Мало ли случаев, когда моя помощь может понадобиться. А у меня какой-никакой дом будет. Живи в нем, радуйся. Уж не полиции ли вы испугались? Стыд и срам!»