Петер с Эйнаром могли подтвердить это на основании собственного опыта: у них дома частенько даже и попыток не делалось сварить или изжарить что-нибудь. Ну, да планы обучения стряпне не так занимали мальчиков сейчас, — для Петера это будет иметь значение только, когда подрастет и станет ходить в школу сестренка Анна; до тех пор он может потерпеть. Но оба мальчика были страшно заинтересованы — неужто им в самом деле каждому выдадут по зубной щетке?! Эйнар, вообще не очень-то аккуратно посещавший школу, не пропускал теперь ни одного дня.
Домой из школы Петер пошел сегодня по Вольной Королевской улице, где стирала мать. Если ему посчастливится прийти во время ее обеда, то и ему перепадет кое-что. Тефтели! Господа только тефтели и кушают. Куда бы он ни пришел к матери на поденщину, везде готовили тефтели с тушеной картошкой. И Петер отлично понимал господский вкус. Будь он богат, и он бы ничего другого не кушал. А вот жена извозчика Ольсена всегда говорила господам, у которых стирала:
— Только, пожалуйста, не угощайте меня тефтелями с тушеной картошкой. Достаточно я их наелась в сотнях домов, где стирала последние годы.
Она была очень разборчива. Зато господа и брали её лишь тогда, когда не могли найти другой прачки.
Мать как раз обедала, когда пришел Петер. Тефтели с тушеной картошкой — ура! сидела на табуретке, вся съежась. Видно, ей плохо было. Петер подошел и обнял се за плечи. Так он часто делал, когда никто не видел. Под большим котлом с бельем гудело пламя. Ах, как тут было тепло! На лбу у матери выступили крупные капли пота.
— Как это славно, что ты зашел меня проведать! — сказала она и протянула ему тарелку.
Он так и накинулся на еду.
— Мама, знаешь, нам выдадут в школе зубные щетки! — заявил он вдруг, набив себе рот.
— Неужели, мальчуган?.. Ну, хоть какая-нибудь работа будет зубам, — тихо отозвалась она.
— Да, потому что у нас мало жиру на теле из-за плохих зубов.
Дитте слабо улыбнулась, но ничего не ответила, а он подтвердил:
— Да, вот как!
— Передай старухе Расмуссен, что я вернусь поздно, — сказала Дитте, когда мальчик собрался уходить, — Очень много белья сегодня. Но она придумает, чем накормить вас вечером,
И она усердно принялась за стирку, а Петер пошел домой.
— Знаешь что! Девчонки должны будут теперь учиться в школе стряпать. И всем нам выдадут зубные щетки! — восторженно прокричал мальчик, врываясь в комнату.
— Холоду-то, холоду-то напустил! — сердито встретила его старуха Расмуссен.
Она перестала благоволить к нему с тех пор, как он начал ходить в школу. Мальчик он, конечно, и теперь ничего себе, но уж больно самоволен стал.
— Должны будут стряпать! — подтвердил Петер и опять повторил все сначала.
— Ладно, ладно, верим! Не придумай только еще чего!
— Ах, ты никогда ничему не веришь! — с досадой сказал мальчик. — Так и я тебе никогда не буду верить.
— Поверить такой чепухе? Да я небось родом не с острова Моль. Нет, проваливай со своими выдумками подальше — где люди ушами кисель хлебают!
— Но если сам инспектор так сказал! По-твоему, и он врет?
Старуха сочла за лучшее сдаться.
— Оно, положим, похоже на них — завести зубные щетки и стряпню в школе. Черт коли дурит, так дурит!
Петер опять проголодался и сел за стол со всеми вместе. Он всегда готов был поесть. Когда они кончили, старуха стала собираться к участковому попечителю. Анну она брала с собой; тогда Петеру надо было смотреть только за одним братишкой, это было нетрудно.
Обыкновенно он хорошо справлялся даже с двоими, — он часто нянчил их. Но сегодня братишка все время с рук не шел. У него резались зубки, и он не выпускал пальцы изо рта, десны сильно распухли. Петер таскал ребенка по всей комнате — то к окну, чтобы он посмотрел вниз, во двор, то опять к столу, где лежали игрушки. Но братишка никак не мог успокоиться и стоило Петеру присесть с ним, начинал реветь. Приходилось опять таскать его по комнате. Дядя Карл провел ночь на рыбной ловле, и надо было дать ему теперь покой.
Петер совсем изнемог, ребенок сползал все ниже и ниже и готов был выскользнуть из РУК- Тогда Петер бросился с ним в кухню и затворил за собой дверь, чтобы Карлу не слышно было рева. Но в кухне оказалось слишком холодно, и малютка весь посинел. Под конец Петер прямо не знал, что делать, и сам разревелся.
Пришел Карл.
— Вот так концерт! В два голоса! — весело сказал он и забрал их обоих в теплую комнату. Скоро ему удалось развеселить малютку.
— Отчего ты не позвал меня, малыш? — спросит Карл.
— Зачем?.. Я и сам могу справиться, — хмуро ответил Петер.
Оп был сконфужен. Карл заметил это.
— Ты вообще молодчина! Я не понимаю, как ты можешь таскать такого тяжелого мальчишку!
Это помогло.
Пришел Эйнар и спросил, протискиваясь в дверь, можно ли Петеру выйти во двор поиграть?
Он был низенький, но плотный мальчуган, с чудесным, смелым личиком, но уж очень сопливый.
Петер отрицательно закачал головой и сделал знак Эйнару.
— Старухи Расмуссен ведь нету дома, — прибавил он, исполненный чувства ответственности.
— Проваливай! — смеясь, сказал Карл. — Ты думаешь, я не справлюсь с братишкой?
Оба мальчугана кубарем скатились с лестницы, затем Эйнар стрельнул из ворот прямо за угол. Там он остановился и подождал Петера. Он боялся, что его кто-нибудь увидит и остановит, пошлет по какому-нибудь делу. Кому бы он ни попался на глаза, всякий норовил послать его куда-нибудь.
— Теперь давай побродим немного, — весело сказал он, радуясь, что удрал-таки. — На озера! Живо!
Петер слепо следовал за ним и только уже на мосту Мира вспомнил, что дал матери какое-то обещание, но какое именно — запамятовал. Да и поздно было — они уже спускались на лед.
«Лед не прочен» — написано было на всех дощечках на набережной. Но Эйнар с Петером и внимания на них не обратили. Всеми этими объявлениями норовят только испортить тебе всякое удовольствие! Мальчики сбежали вниз и заскользили по льду.
Кто-то закричал им с берега — полицейский! Он грозно приказал им вернуться. Петер хотел было послушаться.
— Ты спятил? — сказал Эйнар и пустился бегом по направлению к мосту Королевы Луизы.
Полицейский шел за ними по набережной, а затем тоже спустился на лед.
Петер, утекая, ревел во все горло: «Мама, мама!»
— Замолчи! — сказал Эйнар, схватив его за руку.
Они направились к противоположному берегу, но туда бежал другой полицейский, чтобы сцапать их. Мальчики, однако, оказались проворнее его, выскочили на озеро Сорте дам и пустились переулком в обход. У Павильона они вынырнули опять, по-прежнему не убавляя рыси и держась за руки, и вдруг оба разом остановились и замерли, не дыша.
— Ага! Гляди! Гляди! — закричал Петер. Он весь вспотел и раскраснелся.
Здесь, должно быть, лед был прочный. Весь этот конец озера огорожен и обсажен елками. Сотни нарядно одетых людей бегали по льду на коньках, или их катали на креслах-санках под звуки духового оркестра. Почти у всех были меховые шапки и меховая опушка на одежде, а у дам топорщились в руках муфты, щечки же алели, как самые спелые яблоки. Петер никогда еще не видал, как катаются на коньках!
— Гляди! Гляди! Летит! — кричал оп, указывая на одного конькобежца. — Еле дотрагивается ногами до льда!
Попасть бы теперь туда, на ледяной круг!
— Не пристегнуть ли вам коньки, барышня? — спросил Эйнар молодую даму в сером, которая сидела у самого барьера, возясь с коньками.
Спасибо, — ответила она, и он мигом очутился около нее.
Петер поглядел-поглядел и тоже прыгнул за барьер. Подошел сторож.
— Они помогают мне… Это мои кавалеры! — сказала молодая дама.
Сторож вежливо притронулся к козырьку и отошел.
Дама сделала круг, потом вернулась и повела их обоих в маленькую беседку, где заказала им по чашке шоколада, горячего-прегорячего, и по две пышки. Покончив с угощением, они пошли по льду, любуясь на конькобежцев. Молодая дама каталась с каким-то господином, — они взялись за руки и словно играли в «кто кого перетянет». Увидев мальчиков, она приостановилась, и Петер взял протянутую дамой руку.