X. УЧИТЕЛЬСТВО
Итак, Сковорода стал странником.
Мы уже говорили, что Сковорода, сживаясь с природой и уходя в нее из искусственных условий обычной человеческой жизни, был свободен от сладкого сентиментализма Руссо. Он отнюдь не думал «вываливаться из культуры» и, уйдя в пустынножительство, превратясь в нищенствующего бродягу, сделался одним из самых замечательных русских культурных деятелей XVIII столетия. Но культуру он понимал не в обычном интеллигентском смысле, как синоним европейской цивилизации, а возвышенно и глубоко, в согласии с теми великими мыслителями древности и раннего христианства, которые с юношества питали и оплодотворялиего мысль. Культура в этом высоком духовном смысле слова не только не разрушается пустынножительством и аскетизмом, но, наоборот, требует их и всегда основывается на них. Такие великие созидатели культуры как Платон, Данте, Микеланджело, Бетховен, всегда полны внутреннего пустынножительства. И истинное величие гения всегда равно силе внутренней аскезы, имманентно проникающей все движения его духа. Внутреннее пустынножительство иногда стремится принять формы внешнего пустынножительства у гениев менее цельных, у которых внутреннее пустынножительство не достаточно сильно и органично, например, у Боттичели, Гоголя, Достоевского, Гюисманса, Толстого. Иногда же внутреннее и внешнее пустынножительство вступают во внутреннее взаимодействие и органический синтез, и тогда получаются явления одинаково ценные и подлинные как с религиозной, так и с культурной точки зрения. Внешнее пустынножительство сохраняет от всякого загрязнения пустынножительство духа. Пустынножительство духа питает и оплодотворяет пустынножительство внешнее. Сюда относятся пророки в дохристианском мире, подвижники и святые в христианском, имеющие глубочайшую культурную ценность40, столь великую и исключительную, что не будь их, вся культура человеческая превратилась бы в дрянную, дешевую цивилизацию. Ибо Платон или Данте рождаются не на пустом месте, а суть благодатнейшее цветение народа или эпохи; дух же народа всегда живет подземной религиозной энергией41, обновители и проводники которой есть пророки, святые и подвижники. Сюда же относятся те пустынножители духа, которые с внешним пустынножительством соединяли специфическую культурную деятельность, например, св. Григорий Нисский, св. Максим Исповедник, замечательно продолжившие умозрение древности и двинувшие его дальше, или, например, Беато Анджелико, этот Франциск живописи, чистота и святость воли в котором смело спорят с исключительной гениальностью художника.
Сковорода как культурный работник относится к третьему типу. Конечно, он не может занять первое место среди этого исключительно героического рода людей. Но уже причислиться к ним — великая честь и слава, и Сковорода этой чести заслуживает. Пустынножительство внутреннее в нем соединяется с пустынножительством внешним в синтезе органическом, и если синтез этот недостаточно глубок и не проникает в культурную проблему до самого конца, то этот несомненный недостаток и эта ограниченность Сковороды не могут уничтожить глубокой ценности самого замысла Сковороды и героической решимости, с которой замысел свой он осуществлял.
Занявшись «снисканием ангельского хлеба» и обретением душевного покоя, открывающего «гармонию природы», Сковорода отнюдь не думал замкнуться в себе и ограничить всю свою деятельность одной своей внутренней жизнью. Не оставляя никогда заботы о своей душе и внутреннего бдения, Сковорода уже скоро после начала своего странствия, т.е. в конце 60х годов, начинает пытаться передавать другим результаты своего внутреннего опыта и снисканный «ангельский хлеб» и душевный покой старается раздавать всем желающим и нуждающимся. С энергией и уверенностью он становится проповедником своих религиознофилософских идей и, не делая различия между простым народом и образованными помещиками, всех пытается приобщить ктой культуре духа, которая творчески созидалась в нем во весь первый период его жизни.Это в высшей степени культурное деяние Сковороды направляется по трем руслам: писание философских, богословских и литературных произведений, обширная моральнорелигиозная переписка с многочисленными друзьями и знакомыми и, наконец, устная проповедь и живые беседы преимущественно с народом.
О каждом русле скажем отдельно.
. Письменные сочинения Сковороды распадаются на две части: а) песни, стихотворения (большей частью латинские), переводы, басни (и, может быть, трагикомедия1); b) произведения философские и богословские. О первом разряде, представляющем интерес для истории русской словестности, мы скажем немного.
а) «Песни» складывались Сковородой в разное время. Некоторые из них помечены 50ми годами (например, 26я относится к 1750 г., 1я — к 1757 г., 25я — к 17 58 г.), другие же — 80ми (например, песнь 29я сложена в 1758 г.). Сковорода сам собрал их в одну тетрадку и дал им общее заглавие: «Сад божественных песней, прозябший из зерн священного писания».
Стихотворения Сковорода писал преимущественно для своего друга Ковалинского. Они находятся по большей части в письмах к Ковалинскому. Обыкновенное прозаическое содержание, иногда назидательного характера, Сковорода облекал в дактилический гекзаметр, который формально ему всегда удавался. Его латинские стихи звучат гораздо строже и чище, чем русские. Весьма возможно, что, облекая свои религиознофилософские мысли в стихотворную форму, Сковорода преследръълмнемонические цели (например, четырехстишие для сына Курдюмова в письме 84м).Переводы Сковороды вполне соответствуют его вкусам. Он, естественно, переводил то, что выражало его собственные мысли. В письме к Ковалинскому он перечисляет семь переводов: о старости Цицерона, о смерти, о божьем правосудии, о хранении от долгов, о спокойствие душевном, о вожделении богатств, — все из Плутарха, и оду об уединении Сидрония. Их этих семи переводов до нас дошло четыре.
Басням своим Сковорода придавал серьезное значение. Посылая их приятелю своему в середине 70х годов, он писал: «Друг мой! Не презирай баснословия!.. Сей забавный и фигурный род писания был домашний самым лучшим древним любомудрцам. Лавр и зимой зелен. Так мудрые и в игрушках мудры и во лжи истинны». Мы же должны констатировать, что в литературном отношении «харьковские» басни Сковороды не имеют значения и интересны лишь тем, что в них иногда встречаются блестки свойственных именно ему мыслей.
b) Исключительный интерес представляют сочинения Сковороды, носящие философский и богословский характер. Это уже не забавы Сковороды и не пробы пера, а настоящие творения его духа. В них пытается он запечатлеть результаты всего своего жизненного опыта, выразить свои заветные мысли и через них приобщить других к тому высокому и творческому взгляду на жизнь, который был выработан им в борьбе с самим собой и с господствующими типами миросозерцания.
Изложению религиознофилософских и этических взглядов Сковороды будет посвящена вся вторая часть книги. Мы увидим, какой законченный плод многолетних и глубоких размышлений представляют из себя философские и богословские писания Сковороды. Теперь же скажем несколько слов о том, в какой обстановке, в каком порядке и как писал Сковорода свои произведения.Вот как описывает Ковалинский начало литературной деятельности Сковороды.
«Сковорода, побуждаясь духом, удалился в глубокое уединение. Близ Харькова есть место, называемое Гужвинское, принадлежащее помещикам Земборским, которых любил он за добродушие их. Оное покрыто угрюмым лесом, в средине которого находился пчельник с одною хижиною. Тут поселился Григорий, укрываясь от молвы житейской и злословий духовенства. Предавшись на свободе размышленьям и оградя спокойствие духа безмолвием, бесстрастием, бессуетностью, написал он тут первое сочинение свое в образе книги, названное им «Наркисс», или «О том познай себе». Прежние его, до того писанные милые сочинения были только отрывочные, в стихах и прозе».
Проф. Багалей правильно замечает: «Вот в какой обстановке начал свою философскую деятельность Сковорода! Ученым кабинетом ему служила хижина, помещавшаяся возле пасеки: тишина этого уголка нарушалась только гудением пчел и звуками его собственной флейты; вся его библиотека состояла из греческой или еврейской Библии и, может быть, нескольких любимых классических авторов на латинском и греческом языке. Пища была простая деревенская, крестьянская; сама бумага, на которой писался трактат, находилась в полном соответствии со всей этой обстановкой. В наших руках имеется та самая подлинная рукопись, над которой трудился Сковорода в пасеке у Земборских: это несколько тетрадок, из грубой разношерстной и синеватой бумаги. Работал Сковорода исключительно летом. «Спешим произвести, — пишет он в письме к свящ. Правицкому, — пока есть время, ибо наступает, вернее, стоит у дверей враждебнаямузам зима. Скоро надо будет уже не писать, а руки греть». Рукопись свою Сковорода писал необычайно четким почерком, разборчивость которого по