Возвращаясь к летучим листкам 1858 года, надо сказать, что сейчас они, разумеется, чрезвычайно редки. Ну кто же собирал подобную литературу? Конечно, только специалисты — литературоведы. Коллекция, собранная именно таким специалистом — П.А.Ефремовым, и попала в мою библиотеку. После мне удалось пополнить ее: изредка листок-другой еще попадались на книжном рынке. Я приведу здесь их список, так как самые названия листков характеризуют в достаточной степени содержание и направление этих летучих изданий. Вот он:
«Смех № 0», «Смех № 00», «Смех под хреном», «Смех смехович», «Пустозвон» (три номера), «Смех и горе» (три номера), «Ералаш» (два номера), «Шутник», «Потеха» (два номера), «Пустомеля», «Рододендрон», «Щелчок», «Дядя шут гороховый, со племянники чепухой и дребеденью», «Бесструнная балалайка», «Юморист», «Раек» (два номера), «Сплетни», «Литература в ходу» (два номера), «Правда деда Федота», «Фантазер», «Сплетник», «Фонарь», «Смех» («Чудеса в решете»), «Русский мужичок-говорун», «Смех и горе-горемыка», «Смех и горе», «Бардадым», «Бессонница», «Попугай», «Всякая всячина», «Новейшие юмористические рассказы» (два номера), «Картинки с натуры» (три номера), «Не журнал и не газета», «Разгулье на петербургских островах», «Говорун», «Муха», «Юбки кринолины», «Турусы на колесах» (два номера), «Правда в стихах и прозе». Вероятно были и другие, но не много.
Авторами и, в большинстве случаев, издателями этих листков являлись следующие лица: А.К.Фриде, С.И.Турбин, Е.Вернет, Г. П.Надхин, П. И. Пашено, Б. И. Корзон, Е.С.Щукин, Н. Н. Герасимов, А. Узанов, К. Т. Козлов, А. К. Нестеров, М. Евстигнеев, А.Балашевич, И. К. Зейдель, А.Троицкий, Танеев, Л. Пивоваров, Н. Брусков.
Часть этих людей — писатели, которые стали участниками листков случайно, часть — профессионалы лубочной литературы.
Труд и тех и других в летучих листках не внес в литературу какого-либо мало-мальски ценного вклада, но и не нанес ей существенного вреда. Можно вполне согласиться с цензором А. В. Никитенко, записавшим у себя в дневнике следующее: «Поутру был у князя Щербатова. Неутешительный разговор о современных делах. В Главном правлении училищ, генерал-губернатор напал на несчастные листки, которых развелось ныне множество и которые продаются на улицах по пяти копеек. Это его пугает. Между тем, в этих листках нет ничего ни умного, ни опасного. Им строго воспрещено печатать что-нибудь относящееся к общественным вопросам. Это пустая болтовня для утехи гостинодворцев, грамотных дворников и пр. Один господин литератор и мне говорил, что их следовало бы запретить. Зачем? — отвечал я.— Конечно, это вздор, но он приучает грамотных людей к чтению. Все-таки это лучше кабака и харчевни. Между тем, от вздорного они мало-помалу перейдут и к дельному. Ведь и хлеб вырастает из навоза. Да и что это за система — все запрещать. К чему только протянет руку русский человек самым невинным образом, тотчас и бить его по рукам. Ведь и в старину издавались же для народа лубочные картины с разными рассказами и сказками! Но наши великие администраторы во всем видят опасность»9.
Повторяю, что с этими суждениями о летучих листках цензора Никитенко можно было бы согласиться, если бы в их число не внес и своего «вклада» интересующий нас сейчас Борис Михайлович Федоров. «Вклад» его был, разумеется, просто подлый, и листки его резко отличны от всех других листков 1858 года.
В приведенный выше список летучих листков я нарочито их не включил, так как считал, что подобные «опусы» Бориса Федорова заслуживают быть представленными отдельно. «Листков» у него было всего два и назывались они: «Басня ороскоп кота (акростих)» и «Моим трутням совет».
Первый листок напечатан в Петербурге, в типографии X. Гинце и имеет цензурное разрешение от 10 апреля 1858 года. Это — второе издание листка. Первое вышло в феврале того же года. Весь текст напечатан на одной стороне листа и представляет из себя стихотворение-акростих следующего содержания:
«Кот Васька, желчный и кривой
Отсюда в Альбион забрался,
Ломать придумал край родной,
Он в чуже, знать, ума набрался:
К мадзиновским рядам пристал.
Онучки с полушубком тертым,
Лежанку на которой спал,
Ь................................................................................ .
Щипать, да рыть не уставал
И весь тот сор — в журнале издавал!
Как вдруг молва о том идет
У бриттов alien bill — в закон войдет!
Пришельцу Ваське стал грозить
Европы общий приговор:
Таких как он велят ловить,
Ловить, чтобы печатный вздор,
Ясновельможный кот и вор,
Гремучим наполняя сором,
Отважно не бросал в людей!
Тут, Ваську, как освищут хором,
Отправят вдруг в Ботанибей,
Велят: за полюса—звезду повесить,
А колокол коту к хвосту привесить.
И выйдет тут такой трезвон,
Что мыши, крысы и педанты,
Сулил которым гибель он,
Не попадут уж в арестанты!»
Вся эта галиматья подписана «Ижицын», расшифрованным ныне псевдонимом Бориса Федорова.
Из первых букв этого, с позволения сказать, акростиха получается фраза: «Колокольщику петля готова». Не трудно догадаться, что под «Колокольщиком» подразумевался издатель «Колокола» А. И. Герцен. Злобная пена тупорылой шавки брызжет на него и в самом содержании стихотворения.
Несколько загадочными казались последние четыре строки стихотворения, из начальных букв которых получается непонятное
Листок этот, несомненно, издан с благословения и при помощи Третьего отделения, в котором Борис Федоров считался своим человеком. Популярность летучих листков была использована охранкой в целях своеобразной агитации против А. И. Герцена, Н.А.Некрасова и Н.Г.Чернышевского. Имя Герцена не было полностью названо, так как существовало запрещение даже упоминать эту фамилию в печати. Охранка не хотела нарушать своих же собственных постановлений.
Пасквиль не мог нанести Герцену какого-либо вреда, и он высмеял его у себя в «Колоколе» (1858 г., № 17), перепечатав целиком. «Наконец-то,— писал Герцен,— разрешено в России говорить о «Колоколе», хотя для начала только по-китайски, читая буквы сверху вниз...»
Н. А. Добролюбов написал ироническую рецензию в «Современнике», прикинувшись ничего не понимающим в содержании акростиха, но так, что читателям было все ясно. Рецензию эту цензура из журнала вырезала, но с текстом познакомила Федорова, подбивая его на ответ.
До Н. А. Добролюбова против пасквилянта выступила «Иллюстрация» В. Р. Зотова, разумеется, тоже в крайне осторожной форме.
В ответ Б. Федоров выпустил второй листок, так же под псевдонимом «Ижицын», с названием «Моим трутням совет». Здесь был напечатан акростих, из начальных букв которого выходило «Обезьянам трезвона», подразумевая «подражателей» А. И. Герцена. В содержании самого акростиха заключалась беспардонная брань по их адресу. На обороте листка напечатано несколько рисунков, изображающих колокол, петлю, обезьян-подражателей и так далее. Листок напечатан в типографии Академии наук и разрешен цензурой б июня 1858 года.
Надо ли говорить, что оба пасквильных листка Бориса Федорова сделаны бездарно, без тени остроумия. Но они представляют несомненный интерес как документы, свидетельствующие о борьбе лагеря крепостнической реакции с революционным демократом А. И. Герценом.
Подловатая физиономия пасквилянта Бориса Федорова выглядит отвратительно, и можно еще раз подивиться, как В.А.Верещагин, рассматривая его же, федоровский, «Кабинет Аспазии», нашел возможным с умилением говорить, что альманах этот «благоуханными цветами усыпает свою дальнюю дорожку»? «Дорожка» эта была, отнюдь не дальней и вела издателя альманаха Бориса Федорова прямо в Третье отделение.
ТЕТРАДЬ ПЕТРА КАРАТЫГИНА
Примерно в 1935 году, в руках одного московского
букиниста оказалось несколько старинных книг «по театру» и небольшая связка рукописных тетрадей и бумаг, приобретенных, по его словам, у дальних родственников известного историка театра А. А. Чебышева.