Ч е х о в. Как я вас понимаю.

Л ю л е ч к и н. Да… Так, что за пьеса, вы говорите?

Ч е х о в. Хорошая пьеса.

Л ю л е ч к и н. Простите за любопытство: вам об этом сообщили, или это ваше мнение?

Ч е х о в. Нет, отчего же, мне говорили.

Л ю л е ч к и н. Кто, интересно?

Ч е х о в. Коллеги, критики.

Звонок мобильного телефона. Василиса читает sms.

В а с и л и с а (подходит к Люлечкину). Мне пора идти. У меня рандеву.

Л ю л е ч к и н (не обращая на нее внимания). Да, да! Ступай!

Ч е х о в (встает, целует Василисе руку). Надеюсь, мы еще встретимся! Буду рад.

В а с и л и с а. Непременно! (уходит).

Л ю л е ч к и н. Э-э, на чем мы остановились?

Ч е х о в. Мы говорили о критиках.

Л ю л е ч к и н (встает, начинает расхаживать). Да! Так кто именно хвалит ваш труд?

Ч е х о в. О, это весьма уважаемые люди. Доктора наук, профессора, заслуженные деятели искусств…

Л ю л е ч к и н. И все же, хотелось бы конкретики.

Ч е х о в. Пожалуйста, критик! Канарейкина Ликерия Николаевна. Она в полнейшем восторге. Полагает, что я – новый Достоевский. Или, например, драматург Натан Однокамушкин. Слыхали?

Л ю л е ч к и н (многозначительно). Еще бы!

Ч е х о в. Он вообще считает, что такие, как я, рождаются раз в столетие. А госпожа Переборщевская из «Театрального журнала» готова хоть завтра печатать мою пьесу.

Л ю л е ч к и н. Невероятно! Что, все они хвалят?

Ч е х о в. Хором!

Л ю л е ч к и н. Не может быть!

Ч е х о в. Тем не менее, это так.

Л ю л е ч к и н. А что, Федор Михайлович, много пьес написал?

Ч е х о в. Одну. В юности.

Л ю л е ч к и н. Вы читали?

Ч е х о в. Нет, к сожалению. Она не сохранилась.

Л ю л е ч к и н. И как же она называлась?

Ч е х о в. Сейчас не помню... Кажется, что-то историческое.

Л ю л е ч к и н. Историческое – это хорошо... Это замечательно... Ну, а ваше диалоготворчество имеет какое-нибудь название?

Ч е х о в. Конечно. «Четная сторона Луны».

Л ю л е ч к и н (о своем). Прекрасно, прекрасно…

Появляется Лариса в том же костюме. В руках две пары лыж – новые и старые.

Л а р и с а (показывает на старые лыжи, как бы извиняясь). Вот, не взяли… Говорят, такие старые уже не принимают.

Л ю л е ч к и н (нехотя подымаясь со своего «трона»). Дорогой Платон Алексеевич! Позвольте представить: Лариса Петровна, моя супруга, актриса нашего театра. Лауреат премий «Золотой софит», «Золотая маска», «Золотая сказка», ну, и ряда других. (к Ларисе). Ларочка, а это – Платон Чехов, молодой драматург.

Л а р и с а. Очень рада. Вы знаете, муж много рассказывал о вас...

Ч е х о в. Правда?

Л ю л е ч к и н. Лариса Петровна, верно, что-то путает. Я рассуждал о драматургах вообще.

Л а р и с а. Возможно. В последнее время я вынуждена учить много текста, могу что-то перепутать... Знаете, когда на тебя сваливается такой объем информации, перестаешь понимать, где ты, где роль, и вообще, на каком свете живешь. Все переплетается, перемешивается, как фрукты в миксере.

Ч е х о в. Почему фрукты?

Л ю л е ч к и н. Моя жена – фанатка фруктовых салатов.

Л а р и с а. Это правда. Вы любите фрукты?

Ч е х о в. Наверное. Я не задумывался.

Л а р и с а. Напрасно. Надо любить растительную пищу. Овощи, фрукты. Любые. Главное – не есть мяса.

Л ю л е ч к и н. Лариса Петровна – вегетарианка со стажем. Много лет назад она вступила в общество «Гринпис», с тех пор не ест мясо животных.

Ч е х о в. А сладкое?

Л а р и с а. Сладкое – можно. Даже нужно.

Л ю л е ч к и н. В разумных количествах. От сладкого полнеют.

Л а р и с а. От сладкого добреют! Правда, не все.

Л ю л е ч к и н. Вот что, друзья мои! Вы тут пообщайтесь, а я прогуляюсь перед сном.

Ч е х о в. Но, Лев Борисович, мы ведь еще не начали! Моя пьеса!

Л ю л е ч к и н (собирает бумаги). А зачем я? Вот, Лариса Петровна, у нее отменный вкус, уверяю вас. Почитайте ей вашу пьесу. И если Ларочке понравится, я с удовольствием присоединюсь. Кстати, там есть для нее роль?

Ч е х о в. По-моему, да...

Л ю л е ч к и н. Вот видите! Я скоро. (уходит).

Л а р и с а (после долгой паузы). Тайа! Тайа!

Входит Тайа.

Л а р и с а. Дорогая, принеси мне чай!

Т а й а. Зеленый?

Л а р и с а. Да. Некрепкий.

Т а й а. Хорошо. (уходит).

Л а р и с а. Не обижайтесь, пожалуйста. Муж не читает новых пьес. Это делаю я. Можно сказать, я его личный секретарь по творческим вопросам. Так что вы написали?

Ч е х о в. Не знаю... Теперь не знаю.

Л а р и с а. Как это, теперь?

Ч е х о в. Теперь все изменилось...

Л а р и с а. Вы не доверяете мне? Боитесь моей рецензии?

Ч е х о в. Не то, чтобы не доверяю... Мне очень неловко, Лариса Петровна, вам говорить...

Л а р и с а. Почему?

Ч е х о в. Вы человек тонкий, это видно.

Л а р и с а. Господи, да что за проблема! Ведь я не ребенок. Я прочла сотни пьес, сыграла тысячу ролей, о чем речь?!

Ч е х о в. Вы меня не поймете.

Л а р и с а. С ума вы сошли! Ну, как не пойму? Она что, эта пьеса, на санскрите, что ли?

Ч е х о в. Почти. Она написана на языке любви.

Л а р и с а. Ну, и прекрасно! Читайте!

Входит Тайа.

Т а й а (ставит поднос, наливает чай). Ваш чай.

Л а р и с а. Спасибо!

Тайа уходит.

Ч е х о в. Какая она странная, ваша служанка.

Л а р и с а. Обыкновенная. У нее только имя странное – Тайа.

Ч е х о в. Тая?

Л а р и с а. Нет, Та-йа. Ну, вот, смотрите: (выкладывает имя из печенья). т, а, й, а. Видите?

Ч е х о в. Подумать только! Никогда не слышал.

Л а р и с а. Я тоже... Ну, так что?

Ч е х о в. Что? Ах, да. Прямо, как на экзамене. Давайте, я лучше своими словами.

Л а р и с а. Ну, разумеется, своими.

Ч е х о в. Лариса Петровна, я не буду читать пьесу, я хочу сделать вам признание.

Л а р и с а. Какое признание?

Ч е х о в (берет чашку, она падает, разбивается). Ой, как же это я... (принимается собирать осколки).

Л а р и с а. Да Бог с ней, оставьте!

Ч е х о в. Я очень волнуюсь, вы должны правильно понять...

Л а р и с а. Вы меня совсем с толку сбили.

Ч е х о в. Да я и сам уже запутался. А тут еще чашка...

Л а р и с а. Ну, ничего, ничего... Не страшно. Если бы она была меховой...

Ч е х о в. Вы знаете про меховую чашку?

Л а р и с а (смеется). Да! А так же про блюдце и ложку, как не странно.

Ч е х о в. Мерит Оппенгейм. 1936 год. Я думал, это невозможно: встретить родственную душу...

Л а р и с а (слегка смутившись). Ну, хорошо. Давайте сначала.

Ч е х о в. Давайте.

Л а р и с а. Зачем вы пришли?

Ч е х о в. Я пришел, чтобы показать мою пьесу Льву Борисовичу.

Л а р и с а. Так...

Ч е х о в. А Лев Борисович... ушел.

Л а р и с а. Ну...

Ч е х о в. Лариса Петровна, я больше не могу. Вы... в общем, я вас люблю. (надевает мотоциклетный шлем, замирает).

Л а р и с а (после паузы, подходит, стучит по шлему). Эй, где же вы, Алексей...

Ч е х о в. Платон. Меня зовут Платон.

Л а р и с а. Простите, но это... в том смысле, что вам нравится моя игра, мое искусство, то есть, как я это делаю...

Ч е х о в (снимает шлем). Как вы это делаете?

Л а р и с а. Ну, конечно!

Ч е х о в. Я не видел.

Л а р и с а. Вы не были на моих спектаклях?

Ч е х о в. То есть, нет, я был. Давно. Господи, Лариса Петровна, ну, какое это имеет значение? Я вас люблю, понимаете? Вас, а не вашу Раневскую, Офелию, Катерину...

Л а р и с а. Я, признаться, удивлена. Что же вы хотите?

Ч е х о в. Вас!

Л а р и с а. В каком смысле?

Ч е х о в. В прямом, в переносном, в любом! Вы мне нравитесь, и я хочу жениться!