У жертв, в свою очередь, было другое отношение к оправданиям обидчиков, которое можно обобщить так: „Неужели? Никакого вреда? Хорошие друзья? Расскажите это своей бабушке“. Обидчики мотивированы как можно быстрее оставить эпизод в прошлом и завершить его, но жертвы долго его помнят — событие, представляющееся тривиальным и канувшим в забвение для первых, может всю жизнь вызывать гнев или боль у вторых. Только в одной из 63 историй о жертвах признавалось, что у обидчика были основания так поступить, и никто не соглашался с тем, что обидчики „ничего не могли поделать“. Соответственно, большинство жертв сообщает о длительных негативных последствиях размолвки или ссоры. Более половины респондентов сказали, что это нанесло ущерб взаимоотношениям. Они сообщили о сохранившихся враждебности, утрате доверия, оставшихся негативных чувствах или даже об окончании прежней дружбы, о чем они, очевидно, обидчику не сообщили.

Более того, если обидчики думали, что их поступок в то время имел смысл, многие жертвы сказали, что они так и не смогли понять намерений обидчиков, даже спустя долгое время после события. „Почему он так поступил?“. „О чем она думала?“. Непонимание мотивов обидчика — это центральный аспект индивидуальности жертвы и истории жертвы. „Он не просто сделал ужасную вещь — он даже не понял, как это было ужасно!“. „Почему она не может признать, как жестоко обращалась со мной?“.

Одна из причин, по которым „он не может понять“, а она „не может признать“, заключается в том, что обидчики заняты оправданием того, что они сделали, но вторая причина в том, что они на самом деле не знают, что чувствует жертва. Многие жертвы первоначально подавляют свой гнев, залечивая свои раны и размышляя о том, что делать. Они месяцами, а иногда годами переживают свою боль и обиды. Один наш знакомый мужчина рассказал, как после 18 лет их совместной жизни его жена „ни с того, ни с сего за завтраком“ заявила, что хочет развестись. „Я пытался выяснить, что я сделал не так, — сказал он, — и я сказал ей, что хочу загладить свою вину, но у нее обиды копились восемнадцать лет“. Его жена размышляла и копила обиды 18 лет, а иранцы — 26 лет. К тому времени, когда многие жертвы решают высказать свою боль и гнев, особенно относящиеся к событиям, о которых обидчики давно забыли, обидчики оказываются в растерянности. Неудивительно, что они думают, что реакция жертв — чрезмерная, но немногие жертвы с ними готовы согласиться. Жертвы думают: „Чрезмерная реакция? Но я думал/а об этом месяцы, перед тем как заговорить. Я считаю это еще слишком слабой реакцией!“.

Некоторые жертвы оправдывают свой постоянный гнев и нежелание от него отказаться тем, что гнев для них — это возмездие, способ наказать обидчика, даже если обидчик хочет помириться, давно сошел со сцены или умер. Такова мисс Хэвишем, персонаж романа Чарльза Диккенса „Большие надежды“ („Great Expectations“). После того как ее ограбил и бросил в день свадьбы жених, она посвящает всю свою оставшуюся жизнь роли профессиональной жертвы, одетая в свое пожелтевшее от времени подвенечное платье и исполненная праведного гнева, она растит свою воспитанницу Эстелу, намереваясь сделать ее оружием мести всем мужчинам. Многие жертвы не могут избавиться от негативных чувств, потому что они бередят свои раны, постоянно задавая себе вопрос: „Как такая дурная вещь могла случиться со мной, хорошим человеком?“. Это, вероятно, наиболее болезненный, вызывающий диссонанс вопрос, с которым мы сталкиваемся в нашей жизни. Это причина публикации бесчисленных книг, предлагающих духовные или психологические рекомендации, призванные помочь жертвам разрешить их проблему и обрести душевную гармонию или „консонанс“.

Будь то проблема Джима и Дайан, семьи Шиаво и Шиндлеров или кризис с заложниками в Иране, противоречие между обидчиками и жертвами и вызванные им привычки к самооправданиям можно выявить, сравнивая, как каждая из сторон рассказывает одну и ту же историю. Обидчики — индивиды или страны, создают версии истории, в которых их поведение было оправданным, так как его спровоцировала другая сторона; их собственное поведение было разумным и осмысленным; если даже они допустили ошибки или зашли слишком далеко — по крайней мере, в долгосрочной перспективе, все обернулось к лучшему; и, в любом случае, это все теперь уже в прошлом. В версиях жертв поступки обидчиков предстают вздорными или бессмысленными, или, хуже того, намеренно злобными и жестокими; а возмездие со стороны жертвы — безупречным, уместным и морально оправданным. Ситуация с тех пор вовсе не „обернулась к лучшему“ — напротив, все стало еще хуже и по-прежнему вызывает раздражение или боль.

Таким образом, американцы, живущие на Севере и Западе США, узнают о гражданской войне в США как о событиях древней истории, в которой наши смелые северяне-юнионисты заставили южан отказаться от отвратительного рабства, мы победили изменника Джефферсона Дейвиса и сохранили единство страны. (Мы не будем упоминать о том, что сами были рабовладельцами или пособниками рабства — все это было так давно). Но большинство белых американцев-южан рассказывает совсем другую историю, в которой гражданская война — все еще „живое“ и актуальное событие, значимое и сегодня. Наши смелые солдаты-конфедераты стали жертвами жадных и жестоких северян, победивших нашего благородного вождя, Джефферсона Дейвиса, разрушивших наши города и традиции и все еще пытающихся нарушать права наших южных штатов. У нас, южан, и у вас, проклятые янки, нет ничего общего, пусть гордо реет наш флаг конфедератов, это наша история. Рабство, возможно, и унесено ветром [§§§], но не наши обиды. Вот почему историю пишут победители, но зато их жертвы пишут мемуары.

Осознавали ли Чарльз Грейнер и Линди Ингланд, что они делали, не говоря уже о понимании того, что они „делали зло“, когда намеренно причиняли боль и унижали своих заключенных-иракцев, смеясь и издеваясь над ними? Нет, и вот почему Амос Оз заблуждается. Оз не считается с силой самооправданий: мы ведь хорошие люди. Следовательно, если мы намеренно причиняем боль другим людям, они заслужили это. Таким образом, мы не совершаем зло — как раз наоборот. Мы делаем добро. Относительно небольшой процент людей, которые не могут или не станут уменьшать диссонанс подобным способом — платят за это высокую психологическую цену, переживая вину, боль, тревожность, ночные кошмары и бессонные ночи. Боль, которую они должны испытывать, переживая ужасы, которые они совершали, но не могут принять с точки зрения морали, будет невыносимой, вот почему большинство людей будут искать любые оправдания, чтобы ослабить диссонанс. В предыдущей главе мы видели (хотя, конечно, масштаб несравним), почему многие пары в процессе развода оправдывают боль, причиняемую ими Друг другу. В ужасающих расчетах самообмана, чем больше боль, которую мы причиняем другим, тем выше потребность оправдать свои поступки, чтобы сохранить самоуважение и считать себя приличным человеком. Поскольку наши жертвы заслужили то, что они получили, мы ненавидим их даже больше, чем до того, как причинили им вред, что, в свою очередь, побуждает нас причинить им еще больше боли.