Это еще больше встревожило Зиновия Ильича. Он напряженно перебирал в памяти события последней недели, но ничего не мог найти такого, что могло рассердить начальство.

Справку по эффективности сборного железобетона подготовили точно в срок. Правда, Жебелев дал свои материалы буквально за полчаса до отправки, но Лаштин сводную справку скомпоновал так, что эти материалы оставалось только пристегнуть как обосновывающие к одному из разделов справки. И итоговые данные сделали приличные…

Сейчас, скрупулезно роясь в памяти, Лаштин не находил у себя никаких отклонений от норм должностной, научной и прочей этики. Но это обстоятельство, как всякая неизвестность, и тревожила его.

С Маковым надо держать ухо востро. Хоть в науке начальник и не крупный специалист, но подведомственные институты у него на строгом поводке. Выполнение плана ему подавай, каждую справку присылай точно. Но заслуги он предпочитает накапливать в индивидуальном порядке и не прочь подтянуть поближе к себе то, что плохо лежит. На экономическую науку он глядит теперь как на марочный коньяк. Понимает, что сия золушка круто в гору пошла.

Неужели какой-нибудь паразит раскопал, что вторая глава рукописи книги по теме докторской диссертации несколько похожа на научный отчет одной захудалой периферийной экономической лаборатории? Ведь никто, кроме Лаштина, не знает, что в этой лаборатории случайно обнаружился башковитый кустарь-одиночка, отлично разбирающийся в экономике строительства.

Нет, этого тоже не могло случиться. Зиновий Ильич целых три дня потратил на творческую переработку случайно подвернувшихся ему материалов.

Лаштин всегда с должным уважением относился к тесным связям, существующим между отраслями родственных наук, между центральными и периферийными учреждениями и отдельными представителями экономической мысли. Он тщательно следил за новинками, читал журналы, авторефераты, ученые записки и научные отчеты, отпечатанные на ротапринте.

Это не только обогащало его профессиональные знания, но и позволяло вовремя обнаруживать оппонентов собственной проблемы и давало возможность снимать с бумажного экономического омута отнюдь не бумажные пенки.

Надо всегда уважать чужой труд и использовать полезное, что сделали другие члены научного коллектива. Но нельзя при этом становиться плагиатором в том вульгарном смысле, как это понимает Уголовный кодекс. Нельзя из чужих работ красть параграфы, разделы и тем более целые главы. Нельзя дословно заимствовать ни одного предложения, как бы стилистически оно ни было совершенно.

Надо подходить к этому тонкому вопросу, как знаток подходит к маринованному помидору. Он не кромсает его тупым ножом на половинки и четвертушки. Он аккуратно прокусывает нежную кожицу, умело и аппетитно высасывает внутреннее содержание и откладывает на край тарелки сморщенную ненужную кожицу.

Так поступил и Зиновий Ильич с отчетом кустаря-одиночки. Проткнул отчет перышком автоматической ручки и перенес на бумагу оригинальные обоснования и выводы своим индивидуальным стилем. Прибавил в нужных местах полемическую остроту с многозначительными многоточиями и, отдавая должное требованиям времени, переложил некоторые выводы на изящный язык известных математических формул.

Никакая экспертиза не могла обвинить Лаштина в плагиате, ибо это был уже не плагиат текста, а плагиат мысли — явление, часто встречающееся и ненаказуемое.

Зачем же все-таки вызвал его Маков? Лаштин обеспокоенно крутнулся на сиденье, велел объехать еще два квартала, но в конце концов оказался у подъезда министерства. Он со смутной тревогой открыл пятиметровой высоты входную дверь, украшенную медными накладками и гранеными шляпками декоративных гвоздей, на манер старинных крепостных ворот.

На третьем этаже Лаштин вошел в знакомую приемную с панелями темного дуба, портьерами из шелкового репса и миловидной вдовствующей секретаршей Изольдой Станиславовной.

— Приветик и нижайший поклон, — произнес Зиновий Ильич обычную формулу приветствия. — Вячеслав Николаевич у себя?

— У себя, — ответила Изольда Станиславовна, грациозно сидевшая за тонконогим столиком с импортной пишмашинкой. — Но, кажется, не в духе.

— Что же случилось?

— Ума не приложу, — вздохнула Изольда Станиславовна, обратив к Лаштину ухоженное личико с мягкими обещающими глазами. И призывно опустила накрашенные ресницы.

— Цейтнот, милая Изольда Станиславовна… Дичайший, дорогуша, цейтнот, — торопливо сказал Зиновий Ильич и шагнул к двери, обитой пластиком.

Вячеслав Николаевич Маков был высок, остролиц и поджар. У него был большой нос с нежными закрылками, гладкая прическа, украшенная нитью бокового пробора и сединкой на висках. Маков носил хорошо сшитый костюм в мелкую клетку и ослепительной белизны рубашку с твердым воротничком. У него был шишковатый сократовский лоб и крупные руки с натруженными венами.

Пять лет назад Маков стремительно вынырнул из многоликого моря аккуратных причесок с пробором и занял руководящую должность в министерстве.

Случай, которому Вячеслав Николаевич был обязан такой индивидуализацией собственной личности, не был простым везением или рядовым стечением благоприятных обстоятельств. Вячеслав Николаевич создал его сам. Это свидетельствовало о недюжинном уме и способности трезво оценивать обстановку.

В некие времена Маков был рядовым и. о. управляющего периферийной конторой снабжения министерства. При очередной кампании по сокращению административно-управленческого аппарата над конторой нависла угроза сократиться на двадцать пять процентов. Трезво подумав об очередном взмахе меча сокращения, Маков сообразил, что два-три подобных удара приведут к ликвидации конторы, а следовательно, к ликвидации места и. о. управляющего, которое он честным трудом выслужил к тридцати восьми годам, начав карьеру рядовым экономистом.

Вячеслав Николаевич сделал гениальный ход. Он выступил инициатором за перевыполнение спущенных процентов сокращения численности административно-управленческих работников. Он внес предложение сократить штаты подведомственной ему конторы не на двадцать пять процентов, как ориентировали, а на пятьдесят два и три десятых процента. Он призвал работников всех органов снабжения и сбыта последовать его примеру.

Статья Макова была напечатана на первой полосе областной газеты и снабжена «шапкой», набранной самым крупным кеглем, какой только отыскался в типографии. Почин был замечен, подхвачен и распространен. Макова упомянули в ответственном докладе, назвали его «маяком» в проведении мероприятия, имеющего государственное значение.

Всем сразу стало ясно, что такой широко мыслящий и прогрессивный товарищ, как Вячеслав Николаевич Маков, не может дальше оставаться на должности и. о. управляющего конторой снабжения да еще с сокращенной численностью работников.

Вячеслава Николаевича пригласили на работу в центральный аппарат министерства. Вакантных руководящих должностей в снабжении не нашлось, и Макову предложили стать начальником отдела научно-исследовательских учреждений в техническом управлении. Хоть такое предложение и было не по профилю прежней работы, Маков не стал отказываться. В конце концов не боги горшки обжигают, те же люди…

Может быть, в этом назначении была заложена глубокая мысль, что в один прекрасный день Вячеслав Николаевич снова выступит инициатором в животрепещущем вопросе сокращения излишних звеньев управления. Предложит, например, сократить наполовину штаты подведомственных ему научно-исследовательских институтов. Тем более что практика показала полную реальность его ценной инициативы в области снабжения и сбыта. Произведенное перевыполнение сокращения штатов снабженческой конторы не принесло вреда. Из одного гвоздя никогда не сделаешь двух, даже если на это дело посадить десять снабженцев вместо пяти.

Но Маков не сделал в науке того, что сделал в снабжении. Человек не должен повторяться. Он должен всегда творчески оценивать обстановку.

Вячеслав Николаевич систематически читал периодическую печать и усвоил истину, что в современных условиях наука выросла в собственную производительную силу. Какой же здраво мыслящий человек кинется с дубинкой на закономерно выросшую силу? Наоборот, он постарается приобщиться к этой силе, подружиться с ней, припасть к ее животворной груди.