Но хозяйка однокомнатной квартиры еще два часа была обязана пребывать на служебном посту руководителя отдела смазки и гидравлики, а у Андрея Алексеевича не хватало духу склонить ее к грубому нарушению производственной дисциплины.

Неожиданный взгляд на уличные часы подал вдруг мысль, что заводская смена оканчивается на два часа раньше. Андрей Алексеевич остановился возле первого же телефона-автомата и, не очень понимая себя, набрал знакомый номер заводского коммутатора и попросил соединить его с участком, где работала бригада Готовцевой.

Если к телефону подойдет мать, он просто положит трубку.

Но голос откликнулся молодой, звонкий, с задиристой девчоночьей смешливостью.

— Какую Тамару?

— Новенькую… Она неделю назад пришла ученицей в бригаду Готовцевой…

— У нас по личным вопросам во время работы к телефону подзывать запрещается.

— Через десять же минут смена кончится… Очень прошу.

— Ладно уж… В порядке исключения…

Минуты две трубка молчала. Через стекло потный толстяк показывал Андрею на часы, напоминая о правилах пользования таксофоном.

— Слушаю, — раздался наконец знакомый голос.

— Тамара, это я… Пожалуйста, слушайте и отвечайте только да или нет.

— Кто говорит?

— Я… Готовцев.

— Андрей Алексеевич? Что случилось?

В голосе было удивление. Андрей представил себя на месте девушки и подумал, что удивиться есть чему.

— Ничего не случилось… Захотелось увидеть вас. Просто увидеть.

— С чего бы?

— Не телефонный это разговор… Я просил отвечать только да или нет.

— Значит — просто увидеть? — переспросила Тамара, и голос ее обрел знакомые колючие нотки. — Да или нет… А у вас большой опыт. Опасаетесь, как бы на коммутаторе не подслушали, что вы назначаете свидание?.. Вы не бойтесь, за такое ведь не расстреливают.

У Андрея возникло желание кинуть на рычаг телефонную трубку, но Тамара неожиданно опередила:

— Да.

Сказала так, словно поставила штемпель на конверте.

В назначенное место она пришла вовремя, независимая и озабоченная. Лишь по учащенному дыханию и по румянцу на смугловатых щеках можно было догадаться, что она или спешила, боясь опоздать, или встревожена неожиданным звонком.

— Ну, вот и я… Что дальше?

— Не знаю.

— Не знаете… Дальше надо взять такси и поехать в ресторан… Или в случайно пустую квартиру приятеля, где можно послушать диски Бони-эм или записи битлов на магнитофоне. Так полагается по утвержденной технологии.

— Не надо, Тамара, — попросил Андрей Алексеевич, ощутив вдруг мальчишескую неловкость рядом с девушкой, легко и беспричинно переходившей от мягкости слов к их обидной насмешливости. Не будет ни такси, ни Бони-эм. Будет просто так. Или это вы исключаете?

— Не исключаю… Однако не в таком варианте. Зачем вам нужны сложности и телефонные звонки. При вашем-то положении стоит лишь свистнуть… Или пальчиком поманить. Вот так!

Тамара вытянула руку и, насмешливо поглядывая на Андрея Алексеевича, призывно пошевелила указательным пальцем.

Андрей должен был разозлиться, обругать самого себя за глупость с телефонным звонком, вежливо извиниться, спасая достоинство, и уйти прочь. Но злости не было, и не возникало желания ни извиняться, ни уходить.

— У вас получается, Тамара.

— Что получается?

— Вот так… Пальчиком… Очень похоже. Может, зря вы после десятилетки ударились в парикмахерское училище. Надо было пробовать на актерский.

— Это уже не ваша забота… Так на чем мы остановились?

— На «просто так».

— Значит, пока только выдаете кредит.

Тамара шутила, а шутить ей было трудно. В зеленоватой глубине глаз затаились растерянность, злость, любопытство, недоверчивость и настороженность. Пожалуй, и сама она не могла сейчас сообразить, что из того главней.

— Польщена, Андрей Алексеевич, но — увы! И просто так не получится.

Девушка подняла знакомую хозяйственную сумку.

— Кира Владимировна сидит без еды, а забота о ближнем — это высший человеческий долг… Наши пути расходятся. Вам — «просто так», а мне топать в ближайший гастроном, а потом ехать на Каширку… Зачем вы позвонили мне? Разные мы, Андрей Алексеевич. Во всем разные. К тому же вы будущий, а я сегодняшняя…

Тамара говорила серьезно, утратив наигранную колючесть и грубовато-откровенную насмешку. В голосе ее теперь слышались боязнь и тревога.

— Сами подумайте, зачем я вам нужна?.. Просто так, как вы сказали… А ведь просто так тоже ничего не бывает.

Она говорила расхожие слова, которые ей самой казались умными и убедительными, не замечая, что собеседник слушает их с той снисходительностью, с какой порой великовозрастный второгодник принимает наставления молодой и наивной учительницы, старательно вычитанные ею в пособиях по педагогике.

— Высказались? — спросил Андрей, когда Тамара замолчала. — Вот и хорошо. В жизни действительно ничего не бывает просто так… Пошли!

— Но мне в самом деле нужно купить продукты и ехать на Каширку… Я же обещала.

— Раз обещали, непременно нужно сделать… Я пойду с вами в магазин, а потом поеду на Каширку.

Тамара с явным недоумением повела плечами. Не выразила согласия, но и не воспротивилась.

— Больше всего мне нужен телефон, Андрей Алексеевич, но кто будет ставить его в доме, обреченном на снос? Обещают переселить. В моем положении я просто задыхаюсь без телефона. Тамара уже пятый год ездит по моим делам в архивы и учреждения.

— Четвертый год, Кира Владимировна. Мы познакомились, когда я в девятом классе была…

— Ей нужно поступать в институт, Андрей Алексеевич, а она мотается по архивам и почтам.

— Загорулько молчит? — спросила Тамара, перебивая разговор. — Столько времени уже прошло.

— Молчит… Три месяца, как я сообщила, Андрей Алексеевич, человеку, что его отец, пропавший без вести, похоронен на окраине Новгорода, возле железнодорожного моста. Все написала, а он молчит.

— Может быть, письмо потерялось…

Было странное чувство освобождения, какого уже давно не испытывал Андрей Готовцев, и пришло оно в тот момент, когда оказалось нужнее всего. Он не понимал, что принесло ощущение облегчения.

Может, оно пришло само собой, как приходит вдруг к человеку во время прогулки по росному прибрежному лугу, где от разноцветья трав рябит в глазах и кружится голова от слитного живого запаха их короткого и буйного цветения.

— Сама ушла, — сказала Тамара. — Не могла там жить… Два года назад папа погиб в аварии. Он был водителем-дальнерейсовиком. Даже в Польшу ездил. А потом такое случилось… Мама привела нового мужа. У нас одна комната. Друг у друга на виду. Им трудно, и мне. Мамин муж снял со стены фотокарточку папы, а я собрала вещи и ушла к тете Маше. Она с папой из одной деревни… Земляки, в общем…

— Может вам размен сделать?

— Размен? — переспросила Тамара, и лицо ее стало отчужденным. — Вы бы стали размен делать? Стали бы?

— Извини.

— Ну вот… Зачем такое говорите?.. Вы, наверное, сами себе очень нравитесь? И советы любите другим давать… А я не люблю, когда мне советуют. Человек должен сам решать. Сам должен попробовать, что он стоит.

Неужели Андрей Готовцев нравится сам себе и любит давать советы?!

Признаться, не замечал он такое за собой. Может, верно говорят, что со стороны виднее?

На перекрестке возникла неоновая буква «М». Тамара протянула руку. Рука оказалась упругой и неожиданно сильной.

— Я провожу вас.

— Спасибо. Дорогу сама знаю.

«Вот и кончилось «кино», — с насмешливой неприязнью к самому себе подумал Андрей Алексеевич. Правильно Тамара дала сдачи… И поделом.

День, столь щедрый на неожиданности, закончился еще одной. Возвращаясь домой, Андрей увидел во дворе на угловой скамье под знакомым ему до каждой веточки кленом Ольгу. Сестра сидела, одиноко прижавшись затылком к шершавому стволу доброго дерева, под которым выросло и возмужало не одно поколение жильцов старинного четырехэтажного дома с фигурной парадной дверью, изрезанной мальчишескими перочинными ножами.