Маков перепутал стоимость и себестоимость, а стендовое производство назвал стеновым. С каждым его ответом лица членов комиссии твердели, как уложенный в тело плотины бетон.

— Скажите, пожалуйста, Вячеслав Николаевич, как сейчас обстоит вопрос применения сборного железобетона? — спросил председатель комиссии.

Этот вопрос Маков знал. Знал даже с излишними подробностями. Но и здесь ему было трудно отвечать. Рухнула, как глыба снега, подточенная вешними водами, былая уверенность в правильности линии повсеместного и безоговорочного применения сборного железобетона, основанная на решении коллегии министерства и научных разработках, проводимых Лаштиным.

Что мог сказать комиссии начальник отдела Маков, если совещание по обмену опытом дружно настояло на оговорке, а первый заместитель министра заявил на заседании ученого совета, что нужно отменить ограничения в применении металлических конструкций?

Конечно, Иван Лукич и по должности и по опыту мог поставить вопрос о пересмотре решения коллегии, мог критически оценить развитие научных исследований.

А Вячеслав Николаевич разве был в состоянии предусмотреть такой поворот событий? Он же верил, что все здесь развивается правильно. Науке верил, авторитетному документу верил еще больше.

Маков вспомнил контору снабжения, где любой вопрос был ему ясен, как задачка по арифметике. Он поглядел на ожидающие лица членов комиссии и сказал, что ответить на заданный вопрос не может.

— Простите, Вячеслав Николаевич, какое у вас образование?

Маков выкатил на бритых скулах тугие желваки и сказал, что он заочно окончил Высшую кооперативную школу.

— Факультет товароведения, — беспощадно уточнил он.

Члены комиссии переглянулись друг с другом. Курдюмов опустил голову, подавленный губительным и прямолинейным признанием Вячеслава Николаевича.

— Но вы же курируете технические институты? — недоуменно спросил председатель.

— Вот именно, — подтвердил Маков, — технические… Я же себя на должность не назначал. Разве думалось, что так обернется?..

В подготовленной справке комиссия отвергла как необоснованное обвинение Макова в аморальном поведении, но сочла необходимым довести до сведения руководства дополнительные обстоятельства, выявленные в ходе проверки.

Приятель из управления кадров был не бог и не взялся вытащить Вячеслава Николаевича из пучины, куда он нырял с головой, выпустив вдобавок весьма крупные пузыри.

В институте провожали на пенсию одного из старейших работников, кандидата экономических наук, старшего научного сотрудника Петра Петровича Восьмакова.

После краткого вступительного слова Бортнева на трибуну, заполнив ее пышным телом, взобралась Розалия Строкина. Нервно прошелестев речью, отпечатанной на машинке, она пронзительно стала перечислять научные заслуги Петра Петровича Восьмакова.

В переднем ряду сидела Инна Замараева с букетом георгинов. Букет она должна была вручить Восьмакову после речи Строкиной. Рядом с Инной примостился Славка Курочкин, истинный виновник торжества, о чем он не догадывался. Славка поджимал тонкие, подвижные губы и шепотом комментировал речь Розалии.

— …Особенно много давал Петр Петрович нам, молодым специалистам, — говорила Строкина. — Собранная им в результате многолетнего труда цитатная картотека была открыта для нас в любое время.

— …Дорогой Петр Петрович не просто давал нам нужные карточки, он сопровождал это необходимыми объяснениями… Удивительная научная одухотворенность Петра Петровича сочеталась с поразительной силой воли. Особенно хорошо это видно на примере производственной гимнастики…

— В здоровом теле здоровый дух, — саркастически шептал Славка.

— …Наш местный комитет должен развить этот опыт по укреплению здоровья сотрудников, широко распространить его в коллективе…

— Чтобы быть красивой, надо страдать, — Славка уставился на пышный бюст Розалии.

— …Нам жаль расставаться с вами, дорогой Петр Петрович, — с надрывом в голосе выкрикнула Строкина. — Но мы надеемся, что никогда не порвутся незримые нити, которые связывают нас друг с другом. Мы хотим видеть вас, получать вашу неоценимую помощь!

Славка вдруг перепугался.

— Слушай, Инка, — ерзнув на стуле, сказал он, — как бы Розалия не перестаралась. Поверит Восьмаков и будет нас через день навещать.

— Отвадим, — решительно ответила старший инженер Замараева и заботливо оправила букет пламенеющих георгинов.

Под аплодисменты, раздавшиеся после речи Строкиной, она грациозно выпорхнула к столу, за которым под охраной администрации и профактива сидел Восьмаков. Инна искусно ткнулась подбородком в сухую щеку Петра Петровича, изобразив трогательный поцелуй. Оцарапала брошкой шею пенсионера и сунула ему в руки букет.

— Отдыхайте, Петр Петрович, — с чувством сказала она. — Отдыхайте и о нас не тревожьтесь.

Затем Восьмакову был преподнесен сверкающий транзистор. Вручая подарок, кадровик довольно прозрачно намекнул, что в коллективе есть еще много товарищей, имеющих право на заслуженный отдых. Если они надумают использовать это право, он вручит им не только транзистор, но и кое-что посущественнее.

Иван Михайлович Казеннов голосом диктора всесоюзного радио зачитал адрес. В нем были так умело переплетены стандартные слова новогодних поздравлений и торжественные обороты некрологов, что Петр Петрович расчувствовался и украдкой раздавил слезинку в правом глазу. Только теперь, слушая величественные адреса, он осознал, какую огромную и плодотворную работу он совершил за свою тридцатипятилетнюю научную, преподавательскую и общую сорокапятилетнюю деятельность, без остатка отданную людям.

— Подсчитать бы зарплату, которую ему за это время выплатили, — шепнул Инне Курочкин, — Еще неизвестно, что чего дороже.

— Замолкни, Славочка, — благоразумно утихомирила Инна старшего техника-лаборанта. — Можно ведь и тебе подсчитать.

Петр Петрович поблагодарил собравшихся за теплые слова и торжественно заявил, что и в пенсионном состоянии будет бескорыстно отдавать все силы и знания любимому институту.

— Достукалась Розалия, — не удержался Славка. — Нет, пусть теперь сама и расхлебывает.

Далее Петр Петрович (по прямому указанию кадровика) изложил заманчивые планы пенсионной жизни: систематическое посещение концертов и художественных выставок, занятия в оздоровительной группе, широкие туристские поездки (лично он, например, решил посетить Шотландию и Аргентину) и шефство на общественных началах над молодыми перспективными научными работниками.

— Об этом мы уже договорились с товарищем Строкиной, — с улыбкой уточнил Восьмаков.

Потом он заявил, что оставляет в дар любимому институту цитатную картотеку. Он попросил реставрировать ящики и произвести пересмотр карточек с учетом достижений экономической мысли.

— Надеюсь, что мой скромный дар будет посильно содействовать развитию научных исследований.

Петр Петрович еще раз поблагодарил руководство института и общественные организации, собрал цветы и подарки и проследовал в голубую «Волгу», ожидавшую у подъезда. В сопровождении выделенного для этой цели работника отдела кадров свежеиспеченный пенсионер отбыл из института на заслуженный отдых.

Новых заявлений об уходе на пенсию не поступило. Никто из остепененных, находящихся в соответствующем возрасте сотрудников института, больше не решился оторваться от широкой груди коллектива…

В очередную субботу Лида Ведута и Лешка Утехин смотрели балет «Спартак». Они сидели на балконе четвертого яруса, восхищались мастерством артистов, блеском декораций и взволнованной жизнеутверждающей музыкой.

В антракте Лида не вытерпела и рассказала Лешке о посещении министерства. Утехин понял наконец, почему появился на заседании ученого совета первый заместитель министра.

— Ну и пролаза же ты, Лидуха, — сказал Лешка крохотной большеглазой приятельнице. — С тобой надо уши торчком держать.