Трансильвания. Река Олт.

Штаб генерал-лейтенанта Таля.

Часом позже.

Не смотря на то, что солнце нещадно палило, по вискам и шее командующего армией Священной Римской империи катились ледяные капли пота. Двадцати девяти летний Игорь Таль пребывал в состоянии шока. Все те тома, что он изучал по тактике и стратегии оказались пылью под ногами малочисленного противника.

Кто бы мог подумать, что подкрепление едва ли насчитывающие пять полноценных полков, без поддержки кавалерии, сможет вынудить четырех кратные силы отступить. И ладно бы в обороне — так ведь русские сами атаковали и потом еще через реку переправились, на глазах у его войска!

По трудам Цезаря и Макиавелли следовало сразу сбросить неприятеля с захваченных позиций, чем Таль и озаботился — думал, что хватит полка кирасир Лоренца и полка Крайца. Уж чего-чего, а каждый вменяемый генерал знает что пехота без укреплений — смазка для конницы. Так было и так будет.

Однако русские опять порушили все планы. Мало того, что каким то жутким колдовством смогли выстоять под натиском бравых воинов императора, так потом вовсе перешли в наступление. И ладно бы только эта горстка бешенных, так еще и окруженные войска, готовые сдаться в любую минуту показали свое варварское начало и вышли на бой.

И как, мерзавцы, пошли, ох как пошли! Игорь даже на секунду пожалел, что сам не идет в шеренгах среди зеленых мундиров. Но это сейчас, а совсем недавно казалось, что исход сражения предрешен!

Генералу казалось будто русские наступают неорганизованно — словно в отчаянье. Таль решил осуществить дерзкий контрудар. Он приказал генералу Горану Варкусу атаковать со своими солдатами прямо через лес. Тем более, колоны противника двигались по большой поляне. Упускать такой шанс было нельзя.

Варкус вывел своих прямо из-за деревьев и кустов, надеясь ударить во фланг. Однако русские будто знали наперед что враг появится именно там от правого крыла навстречу трансильванцам наперерез вышли два полка, а малочисленные драгуны начали готовиться к атаке клином.

Горан решил, что его численное превосходство решит исход боя в его пользу и бросил солдат на русских. Вот только стоило пяти полкам построиться в боевой порядок как по ним открыли огонь. И ладно бы враг был рядом, но до него оставалось не меньше трех сот шагов! Вести стрельбу из мушкетов на таких расстояниях сущее безумие. Правда русским на это плевать — солдаты Варкуса падали один за другим, щедро одаривая скудную землю своей кровью.

— За Империю! — закричал генерал.

Ударил барабанный бой. С новой силой запели трубы. Одетые кто во что горазд солдаты строевым шагом тронулись на противника, который не шел встречать их таким же строем, а рассыпался на мелкие группы.

Варкусу сначала казалось, что стоит подойти ближе и враг будет повержен, но стоило шеренгам подойти на расстояние выстрела как 'островки' отступили, не забывая стрелять по неприятелю. Трижды повторялось подобное, а затем неожиданно перед поредевшими трансильванцами возник монолитный зеленый строй.

Залп! Залп! Залп!

Три волны свинца обрушилось на солдат Трансильвании. Смывая и без того невеликий воинский дух…

А когда слева раздалось 'Ур-ра!' и эскадроны драгун влетели в не успевших перестроиться пехотинцев, строй посыпался, будто карточный домик от легкого дуновения ветерка…

Пять полков в одно мгновение превратились в безумное стадо бросившееся бежать куда глаза глядят, кинув на поле брани все свои штандарты. Толпы ломанулись в лес, а разгоряченные драгуны рубили и топтали обезумевших врагов между деревьев. Генерал Варкус был ранен пистолетным выстрелом в голову, в последний момент его адъютанты успели вывести его бессознательное тело к своим позициям.

Это случилось пятнадцать минут назад и командующий не знал, что теперь делать. Фактически, после этой контратаки русских бой превратился в бесконечную перестрелку, переходящую кое-где в отчаянные штыковые схватки.

С каждой минутой положение зажатой между двух сторон армии Таля становилось все хуже и хуже. А численное превосходство, казавшееся панацеей от русских варваров, обратилось в яд гадюки — паника отступающих, а если быть правдивым, то и бегущих войск первой линии, подорвала дух трансильванцев настолько, что они готовы броситься наутек при первой возможности! Сдерживало солдат только одно — полки в бело-черных мундирах…

Два дня спустя.

Проводник русской армии — Горус Пискалис, чудесным образом переживший все перипетии скоротечной военной операции могучего северного соседа, а теперь наверняка еще и хозяина, пребывал в простодушном неведении о том, что на его глазах произошли события, напрямую влияющие не только на внутреннюю политику России, но и на внешнюю.

Хотя потомку греческой полукровки и валашского кватерона по большему счету на это плевать — лишь бы русские выполнили то, что обещали…

До Онешти остался всего один дневной переход — меньше полутора дюжин верст. Однако из-за каменистой почвы и множества мелких камней, выбивающих подковы быстрее кузнечного молота, дойти до своих в срок оказалось не так просто. И ладно бы свободно завершить поход, так ведь наседают проклятые имперцы, вот-вот перекроют единственный проход к городу. А надеяться на то, что баварец генерал-майор Зигмунт Хельц сможет найти еще один отряд для новой помощи — смерти подобно.

Вот и гнал Митюха всех вперед не взирая ни на стоны, ни на жалобы, ни на приказы более старших по званию соратников, которые вздумали проявить ослиное упрямство в тот момент, когда дорога каждая минута!

Прохор взирал на разгромленный штаб противника со смесью удовлетворения, гордости и щепотью печали. И вроде его братья совершили очередной воинский подвиг: не одни конечно, но и вклад внесли ощутимый — прорвали заслон кирасир, отбили две из трех артиллерийских батареи и вдобавок одними из первых ворвались на холм, где располагался вражеский штаб. Любой согласится — перечисленное выше немалый повод для гордости, если бы не одно 'но' — фельдмаршала Шереметьева во время контратаки кирасир ранило в голову. Будь они в Корпусе, под приглядом знахарок или вовсе императрицы, то за жизнь именитого воина и полководца удалось бы побороться, но в этих условиях, когда через полчаса потребуется спешно ставить на ноги изможденных бойцов и гнать вперед, не считаясь с усталостью — это подобно смертельному приговору…

— На все воля Господа нашего, — прошептал Прохор и перекрестил едва дышащего фельдмаршала тремя перстами.

— Следует покамест вражина не вернулся, занять этот холм и держаться. Там глядишь и фельдмаршал в себя придет, скажет как дальше быть, — заметил кто-то совсем рядом.

— Мало сил на экзерции эти, — неуверенно возразил второй голос.

— Плевать! Меньшим числом осман гоняли, да и швед в случае чего отступать не гнушался, — продолжил давить первый.

Голоса становились все громче. И стало ясно, что шли они именно в палатку к раненому Шереметьеву. Митюха с интересом прислушался, уловив на грани голос третьего говорившего — знакомый говор, с новгородскими нотками, принадлежащий Ефиму Петровичу Вартанову.

— Людей у нас побили изрядно, да и запасов к артиллерии почти не осталось — едва контратаку поддержать сумели. А о тягловой животине и говорить не след, без меня знаете в каком состоянии — считай пушчонки на своих руках придется нести…

— Эка беда! Да бросить их в реку, куда поглубже и вся недолга, нечего над ними чахнуть, — продолжил 'первый'.

От такого выверта мозга пока что невидимого генерала Митюха онемел — во время государева заказа и множества приказов по обобщению артиллерии к единому ряду, предлагать подобное все равно, что занемогшему бойцу руку отсечь дабы тот поправился. Тут не о глупости уже речь идет, а о вредительстве, да таком, что впору дыбу готовить или пару березок.