– В смысле, потому что за городом безопасно? Не знаю, правда ли это.

– Тибики-сан говорит, что, скорее всего, правда.

– Хммм. А как они это проворачивают? Что, рассказывают предкам, что происходит?

– Не исключено. Но вообще-то рассказывать об этом запрещено, даже родным, так что… непонятно.

– Хммм.

Наморщив переносицу, Тэсигавара наконец выплюнул:

– Фиг их знает.

Потом повернулся к Мей и добавил:

– А вообще ты странная, Мисаки. Ты ведь тоже во всем этом по уши, а ведешь себя так спокойно, как будто тебя не касается.

– Да?

– Мне почти даже кажется, что ты… – Тэсигавара замолчал, но после паузы продолжил нарочито небрежным тоном: – Может, на самом деле в этом году ты и есть «лишняя».

– Я? – тень улыбки мелькнула в правом глазу, не закрытом повязкой. – Не думаю, что это я.

– …Ну конечно.

– Да… Но знаешь – говорят, «лишний», который в классе, сам не знает, что он «мертвый». Так что, может быть…

Мей сейчас явно шутила, однако я вспомнил, что, когда этот вопрос всплыл у нее дома, она совершенно бесстрастно сказала нечто совершенно другое.

«Я знаю, что я сама не "мертвая"».

Почему? Как она может говорить с такой уверенностью?

Этот вопрос не давал мне покоя.

– Может быть, это и ты, Тэсигавара-кун, – заметила Мей с еще одной микроскопической улыбкой. – Как ты думаешь?

– Я… я? – Тэсигавара вылупил глаза и указал пальцем себе на нос. – Да не… слуш, кончай так шутить.

– А ты уверен, что «да не»?

– Эй, я живой! У меня офигенный аппетит по части еды и прочих радостей жизни, и я без понятия, с чего бы мне было помирать. Не то чтобы я хвастался, но я суперчетко помню всю свою жизнь, с самого детства.

Глядя на отчаянно оправдывающегося Тэсигавару, я не смог подавить смешок. Но все же…

Отбросить возможность, что он действительно «лишний» в этом году, действительно было нельзя. Я изо всех сил старался обдумать все спокойно.

Кто «мертвый»?

Я понимал, что вопрос, написанный на парте Мей, приобретает все большее значение.

3

Конечно, неожиданная смерть Кубодеры-сэнсэя послужила темой для разговоров у меня дома в Коикэ.

Еще с мая бабушка на каждую смерть вокруг класса 3-3 реагировала бурным потоком фраз типа «как страшно-то». Когда я вкратце пересказал ей историю самоубийства Кубодеры-сэнсэя, она сменила пластинку на «как жалко-то». Я, как всегда, понятия не имел, многое ли из этих разговоров понимал дедушка. Более-менее остро он реагировал, только когда слышал слова «смерть», «умер». Тогда он говорил свое обычное «не хочу больше ходить на похороны». Или вдруг у него на глазах выступали слезы, и он начинал тихо хныкать… Так все и шло.

Что до Рейко-сан, то она проявила достаточную тактичность, чтобы ограничиться фразой: «Для вас всех это было такое ужасное потрясение». В остальном она на этот счет не произнесла ни слова. Думаю, этого следовало ожидать. Это я понимал, но все же…

– Ты так и не вспомнила ничего про пятнадцать лет назад? – не удержался я от того, чтобы в очередной раз задать этот вопрос. – Ты тогда была в третьем классе средней школы; ты сказала, что «катастрофы» начались, а потом на полпути прекратились. Почему? Что их остановило? Неужели не помнишь?

Сколько бы я ни спрашивал, однако, Рейко-сан лишь угрюмо качала головой.

– Ты сказала, что на летних каникулах что-то произошло. Что это было?

– …Хороший вопрос, – Рейко-сан оперлась щекой на ладонь и погрузилась в размышления. Потом неуверенно нахмурилась и пробормотала, будто самой себе: – В то лето… умерла Рицко. Это значило, что оставаться дома ничуть не лучше… да, и тогда я поехала в лагерь на Йомияму…

– Лагерь?

Об этом я слышал впервые. Невольно я подался вперед.

– У вас они были? Лагеря на летних каникулах? Типа школьных выездов в горы?

– Ну, не в таком масштабе. Кажется, только наш класс поехал.

– А что такое этот «лагерь на Йомияме»?

– Я…

Рейко-сан замолчала, пытаясь подобрать слова. Бабушка, которая все это время сидела в стороне, слушая наш разговор, вдруг сказала:

– Она имеет в виду гору Ёми.

– …Что?

– Йомияма – так называлась гора. По ней и город назвали, когда он появился.

А… ну да, я вспомнил: к северу от города была гора, которая правда называлась «Йомияма». Мне это сама Рейко-сан рассказала. Точно – в апреле, когда навестила меня в больнице.

– Ее здесь так называют? «Гора Ёми»?[4]

– Да, – довольно кивнула бабушка. – В молодости мы с твоим дедом постоянно там лазали. С вершины виден весь город – потрясающее зрелище.

– Уааа, – вырвалось у меня, после чего я снова повернулся к Рейко-сан. – Значит, у вас на летних каникулах был лагерь на горе Йомияма. И ездил туда только класс три-три?

– …Да, – ее лицо оставалось напряженным. Она продолжила, запинаясь: – Там у подножия есть маленькая гостиница. Ее владелец раньше учился в Северном Ёми и подарил ее школе. И поэтому время от времени ее занимали для школьных выездов и разных других целей. Когда мы туда поехали, классный руководитель собрал ребят и…

– И что произошло? – нетерпеливо спросил я. – Там что-то произошло, в лагере?

– …Кажется, да, – Рейко-сан убрала руку от щеки и медленно покачала головой. – Я просто не могу вспомнить. Я уверена, что-то там было, но что именно…

– Вот как…

– Разочаровала я тебя, да? Извини, – и Рейко-сан испустила страдальческий вздох.

– Не, ничего, – прошептал я, не в силах произнести вслух: «Пожалуйста, не извиняйся».

Я испытывал в отношении всего этого самые разные чувства, но когда я видел, как Рейко-сан страдает, мне тоже становилось больно. Кроме того…

В конце концов, все это было пятнадцать лет назад, тем более – те события относились к «катастрофам». Поскольку Рейко-сан была вовлечена в них непосредственно, ничего удивительного, что у нее такой туман в памяти.

Расспрашивать ее дальше, похоже, бесполезно. Однако у меня все равно появилось слабенькое, но ощущение, что я подбираюсь к разгадке.

Надо будет расспросить Тибики-сана. И узнать его мнение.

С этим планом в голове я снова обратился к Рейко-сан:

– Все в порядке, можешь не волноваться, – и я неуклюже улыбнулся. – Не напрягайся так сильно, Рейко-сан. Все нормально.

4

Утро пятницы, 17 июля.

Накануне мои ночные кошмары наконец-то прекратились. Может, из-за саркастичных слов Тэсигавары, а может, я сам чуть успокоился. В любом случае, перед Тэсигаварой за мной должок.

– Вы Сакакибара-кун, да?

Кто-то обратился ко мне, когда я шел в школу и уже приближался к ее воротам.

Голос был незнакомый, мужской, доносился он спереди. Я удивленно взглянул на человека, которому он принадлежал. Ко мне направлялся мужчина средних лет; я его раньше уже видел. Его лицо расплылось в доброжелательной улыбке, и он приветственно взмахнул рукой.

– Эээ, а вы… – быстренько покопавшись в памяти, я извлек оттуда его имя. – Оба-сан, да? Из полиции Йомиямы.

– Польщен, что вы меня запомнили.

После гибели Мидзуно-сан меня в учительской допросили два следователя. Этот круглолицый был старшим из них.

– Ээ… я могу вам чем-то помочь?

– О, нет, я просто увидел знакомое лицо и подумал, ну вы понимаете.

– Вы здесь из-за того, что случилось с Кубодерой-сэнсэем в понедельник? Вы это тоже расследуете, да? – я задал вопрос в лоб.

Улыбка исчезла с круглого лица следователя, и он кивнул.

– Да. Вы ведь были свидетелем того происшествия, верно?

– …Угу.

– Должно быть, для вас это было настоящим потрясением. Чтобы ваш учитель так внезапно…

– Да.

– Мы рассматриваем случившееся как самоубийство. Обстоятельства не оставляют места для подозрений. Под вопросом остается лишь мотив самоубийства.