— Езжайте, я приду, — сказал он нам, когда мы собрались на аэродром.

Мартынов чувствовал себя неловко, будто извинялся, что приехала жена.

Потом мы увидели его сутуловатую, медленно приближающуюся к стоянке фигуру. А вдали, у обреза кукурузного поля, — женщина с прижатыми к груди руками… Мы тогда еще не знали, что она не послушала мужа. Сказала, будет ждать дома, а сама не выдержала, бросилась вслед за ним. Надеялась, вернется, не полетит ради нее. Ради их встречи. Так давно не видели друг друга! Он все тот же. Мечтательно-задумчивый взгляд, неторопливые движения, скупые, но непременно с улыбкой сказанные слова. Но ее почему-то встревожил голос мужа.

Наверное, дольше всего память хранит звуки. Бывает, многое в человеке забудешь, а голос, кажется, и сейчас слышишь, Голос Мартынова, ровный, тихий, зовущий, отличишь от тысячи других. Но что-то жесткое она уловила теперь в нем. А может, ей это только показалось? Или встревожили его слова: «Лечу на задание, Аня. На очень ответственное задание, понимаешь?»

Нет, она ничего не хотела понимать. Она хотела, чтобы муж был с ней, а он ушел. Почувствовав себя одинокой, Аня побежала за ним. Она была готова кричать, звать его, чтобы только обернулся. Хотела еще раз увидеть его лицо, услышать хотя бы одно слово…

Солнце легло за горизонт, расплылось, будто расплавилось. Текли по земле багровые, обжигающие струи, тускнея и остывая вдали.

Аня стояла в этой вечерней тишине окаменелая, немая. Стояла, пока на аэродроме не взорвалась тишина. Загудели десятки машин, задрожала земля. Взлетали тяжелые бомбардировщики.

Потом она сидела у раскрытого окна и всю ночь до рассвета не сомкнула глаз, прислушиваясь к небу: не возвращаемся ли мы…

Командир полка Дмитриев о приезде к майору Мартынову жены узнал, когда комэск был уже над Попрадом.

— Чего же от него еще ожидать? — многозначительно сказал Дмитриев. — Вернется, отчитаю на чем свет стоит.

Дмитриев вспомнил, как Мартынов появился в полку. Зарулил на стоянку Ил-4, вышел летчик, представился:

— Капитан Мартынов. Командир эскадрильи. Доставь ли очередную группу бомбардировщиков.

— И не надоело гонять самолеты?

— У каждого свое дело.

Дмитриева подкупила серьезность Мартынова. В полку была большая нужда в комэсках. Разрасталась авиация дальнего действия. Молодых много пришло, а бывалых — раз, два и обчелся. Командир полка обратился к командиру дивизии, тот — к командующему АДД. Для Мартынова все разрешилось неожиданно и просто.

Не забудет Дмитриев и ту тяжелую ночь, когда комэск не вернулся с боевого задания. Две недели ничего о нем не слыхали. А потом пришел. Обросший, исхудалый, а на лице все та же сдержанная улыбка. «Куда же мы денемся? Воевать ведь надо». И Мартынов воевал.

…Самолеты вернулись с задания. Выслушав доклад Мартынова о боевом вылете, Дмитриев объявил ему меру взыскания:

— Пять суток ареста.

— За что, товарищ командир?

— Знаешь, за что…

— А какой арест?

— Надо бы строгий, но ограничусь домашним.

— Как это понимать?

— А так — пять суток ни на какое задание не полетишь.

— Это сурово, товарищ командир. А эскадрилья как же?

— Эскадрилью будешь готовить. Ну иди. Успокой жену…

А утро было тяжелым. Штурман Павел Клочков шумно распахнул дверь и сорвал с меня одеяло:

— Груз сбросил?

Голос его дрожал. Глаза, всегда добрые, сияющие, были усталы. Значит, не спал. И это после шести часов работы на борту тяжелого бомбардировщика.

— Ты что не отдыхаешь, Павел?

— Груз сбросил? — упрямо и зло повторил Клочков.

— Сбросил, а что?

— Гитлеровцам сбросил! Вот что!

Будто стена обрушилась. В груди что-то дрогнуло и оборвалось. Какую страшную весть он принес!

И вспомнился мне весь наш необычный полет. Перед глазами — ночь и горы. Над Попрадом время от времени разрывается темнота. Мартынов с Петровским сбрасывают светящие бомбы. Сверяем свои расчеты, берем курс в долину Грона. Вспоминаем совет комэска: «Поглазастей будьте… Проморгаешь — и с горой поцелуешься. За Грон цепляйтесь, за Грон».

Впереди — черная громада Татр. Кажется, вот-вот врежемся. Но после Попрада Высокие Татры уплывают вправо и растворяются в ночи. Теперь перед нами Низкие Татры. Они-то и самые опасные. Надо лететь ниже вершин. Идем на снижение. В долине с трудом угадывается серебристая ниточка Грона. В дымке возникают призрачные огоньки. Они должны быть выложены в виде конверта, но конверта не получается.

Кто же под крылом: друзья или враги? И точно ли мы вышли в местечко с романтическим названием «Три дуба»? Времени на уточнение расчетов нет. Впереди опять горы. И если сейчас же не пойдешь с набором высоты, столкновения не миновать. «Не мог экипаж Мартынова ошибиться в обозначении Попрада, — подумал я, — и, значит, мы тоже не могли ошибиться». Я открыл люки, и боеприпасы юркнули в темноту.

— В набор! — скомандовал я, охваченный сомнением.

Понятны переживания и Павла Клочкова. Но кто же рассудит, кто скажет нам, выполнено ли задание?

Командир полка был мрачен. Он весь день провел в штабе. Запрашивал дивизию — нет ли подтверждения из штаба восстания? Уже поступил приказ о новом полете в Татры, а о результатах первого неизвестно.

Только к вечеру все стало на свои места: груз попал по назначению. И у нас было хорошее настроение. Но опознавательные огни на земле были неточны. Потом оказалось — гитлеровцы помешали. Они обстреливали с неба. А по этой причине некоторые экипажи задание не смогли выполнить.

Мартынов познакомил нас с женой. Аня оказалась веселой, общительной женщиной. Чем-то была похожа на комэска: светловолоса и голубоглаза, проста.

Когда увидела нас, искренне удивилась:

— Это вот они воюют? Такие молодые?

Нам тогда стало немного не по себе. Ведь уже по двадцать!

— Они, а кто же? Орлы ребята! — похвалил нас комэск. А мы незаметно выпячивали грудь, вытягивались, хотели казаться взрослее.

Летали мы в эти сентябрьские ночи часто. Днем — отдыхали, купались в прудах. А как зайдет солнце, взлетаем и берем курс на запад.

Командир полка старался посылать на задания молодые экипажи. Скоро начнутся грозы, туманы, а там и обледенение — хуже вражеских, зениток! Дмитриев готовил нас к этому.

…Аня свыклась с фронтовой жизнью мужа. Провожала его в полет, желала благополучного возвращения.

В очередную боевую ночь Мартынов не должен был идти на задание. Вместо него собрался лететь сам Дмитриев. Он решил проверить, как летает второй пилот комэска. Не пора ли ему пересесть на командирское сиденье? Была трудная цель — военный объект на территории хортистской Венгрии.

На Дунай мы прокладывали маршрут первый раз. Рассчитав путь, складывали полетные карты-простыни.

Аня молча наблюдала за нашей обычной работой перед вылетом на боевое задание.

— Ты что такая задумчивая? — спросил Мартынов, когда они остались вдвоем. Он заметил — жена переменилась в лице, была взволнована.

Аня вздохнула и, глядя на мужа, спросила:

— Вася, скажи, только честно, трудный сегодня полет?

— Полеты все трудные.

— Нет, сегодня?

— Трудный, Аня.

Аня коснулась рукой его плеча, обеспокоенно посмотрела на него, и Мартынов заметил тревогу в ее глазах.

— Ты что, Аня?

— Я просто так, Вася, просто так.

Аня не могла и самой себе объяснить свое состояние. Она не могла представить, как это мы без командира пойдем в дальний и опасный полет.

Она, конечно, не знала, что каждый из нас самостоятельно выполнял задачу. Преодолевал дальний маршрут, уходил от вражеских истребителей, выпутывался из ослепляющих лучей прожекторов, огня зениток и в назначенное время наносил бомбовый удар во вражеском тылу. Аня ничуть не ошибалась — когда в небе Мартынов, мы себя чувствовали увереннее.

Аня не могла понять, что с ней происходит.

— Что все-таки с тобой, Аня?

— Вася, а как же они без тебя, как?

— Не беспокойся, тут народ обстрелянный.