Все это создавало какую-то совершенно свободную и в то же время напряженную (ведь неполадки и неисправности следовали одна за другой) бесконтрольную обстановку. Дело дошло до того, что за полчаса до катастрофы ведущий конструктор А.А. Полысаев буквально уговаривал, приглашая желающих уехать на автомашине со старта.

Полностью была забыта одна из истин техники безопасности при проведении работ по подготовке ракеты к пуску, гласящая: "Все, закончившие свои операции, должны покинуть опасную зону". И, несмотря на то, что соответствующие службы в меру своих возможностей пытались проявить активность, эффективность их действий была мала. Составить строгий регламент прохождения технологических операций для первой, еще не летавшей, ракеты невозможно. А посему время, когда надо было покинуть стартовую площадку, определяли сами исполнители операций. Следует учесть, что коллектив испытателей был молодой и, конечно же, дала о себе знать бравада по отношению к опасности, подкрепленная желанием "самоутверждения через сопричастность" — непосредственно присутствовать на старте при пуске ракеты.

Как отметил впоследствии командир боевого расчета пуска ракеты А.С. Матренин, "общая организационная ошибка состояла в том, что у руководителя работ не хватило мужества или элементарной требовательности объявить, чтобы все присутствовавшие, кроме боевого расчета, покинули стартовую позицию". Все это привело к тому, что в момент взрыва на стартовой площадке присутствовало до ста пятидесяти человек.

Вот как оценивает сложившуюся обстановку по прошествии трех с половиной десятков лет цитировавшийся выше инженер В.И. Кукушкин, с начала и до конца находившийся в самом эпицентре событий:

— На старте получилось много неполадок, когда пошли самопроизвольные команды, отличные от штатных. Несомненно, анализ происходившего делался, но, в основном, на ходу, на открытом воздухе в непосредственной близости от стартового стола. А нужно было обстоятельное обсуждение с участием всех специалистов — гидравликов, электриков, эксплуатационщиков. Но все было подчинено единому порыву — пустить как можно быстрее первую ракету нового межконтинентального образца. И это не было проявлением ни безумия, ни бесстрашия. Мы были просто так воспитаны. Раз приняли решение, значит его надо выполнить, и делали это сознательно и продуманно. И лишь набравшись опыта, понимаешь, что всегда надо вовремя остановиться, встряхнуться. Но это, к сожалению, приходит тогда, когда набьешь себе шишек. А мы были молодые и зеленые. Несомненно сыграла свою роль и невольно появившаяся определенная эйфория, связанная с успешными испытаниями двух первых ракет Р-12 и Р-14. Прошли два рубежа, и довольно легко; пройдет и третий так же успешно! И это дает какое-то право каждому на внутреннее оправдание самого себя, что теми ракетами, если даже на них и были недоработки, нам все прощалось. В итоге все оказалось намного сложнее и обратилось большой трагедией.

Что ракета может "самопроизвольно" запуститься — до этого уровня недоверия к новой технике еще не доросло сознание руководителей испытаний. Раз ведется подготовка к пуску, значит, могут быть выявлены недоработки. Это естественно, поскольку ракета должна стартовать впервые. Предполагалось, конечно, что она может "проявить свой норов", но в тех разумных пределах, в каких это представлялось на том уровне понимания. Могли выходить из строя приборы, системы, коммуникации. Но пуск еще впереди, ради этого и проводятся все проверки. И только после того, как человек даст добро, нажав на кнопку "пуск", только тогда она покажет свою могучую силу и может стать опасной для окружающих, как джин, выпущенный из бутылки.

Иначе, как можно было объяснить, что старт был не в меру перенаселен и особенно военными всех рангов. Это неоднократно отмечали многие находившиеся в тот момент на старте, и впоследствии все были единодушны во мнении, что особенно с утра народу вблизи ракеты была "тьма-тьмущая".

— После объявления часовой готовности, — вспоминает инженер В.С. Фоменко, — я должен был покинуть стартовую позицию. Но так как перед этим получил "втык", а шли испытания системы управления, и моя злополучная цепочка готовности аварийного подрыва ракеты могла подвести, я задержался на старте. В это время подъезжает автобус, и ведущий инженер ракеты Полысаев говорит:

— Слава, поехали.

Я ему объяснил, что подожду окончания испытания системы управления и уеду по получасовой готовности. Он мне:

— Слава, уходит последний автобус, остались "Волги" для руководства, остальные специалисты пойдут в бункер.

И с этими словами, прямо взяв за руку, буквально увел в автобус и тем самым спас мне жизнь…

Впрочем, полная уверенность, конечно же, была и у всех присутствовавших при подготовке ракеты. В противном случае вряд ли кого можно было заставить, да и вряд ли бы кто решился подвергать опасности людей, проводивших заключительные операции. Ведь приведение в исходное положение программного токораспределителя при определенном стечении обстоятельств с таким же успехом могли проводить и раньше, поскольку эта операция не вызывала ни у кого никаких опасений. В этом случае трудно даже представить, насколько могли увеличиться масштабы трагедии, которая и без того превзошла по последствиям все, что было до и произошло после в бывшем Советском Союзе.

Во всем этом много было от традиционной русской безалаберности, заквашенной на лихости, и просто "плевого" отношения к дисциплине, обусловленной соблюдением норм техники безопасности. Свидетельство тому: по заправленной ракете с прорванными мембранами и задействованными бортовыми батареями, как выразился один из участников подготовки пуска, "лазали как по телеграфному столбу, да еще с паяльником в руках".

Ну и, наконец, что давало постоянное присутствие М.И. Неделина вблизи ракеты? Разве он решал оперативные вопросы, возникавшие в процессе проведения подготовки к пуску? По фактическому состоянию дела это была прерогатива заместителей и главных конструкторов систем, лично М.К. Янгеля и испытателей полигона, участвовавших в подготовке ракеты. К Главному конструктору ракеты стекались все нити происходящих работ. Решением технических вопросов занимались все, но принимал решения практически только лично он. Внешне М.К. Янгель, как всегда, был уравновешен, только более сосредоточен, на месте не сидел и много курил.

Нахождение же маршала на старте обуславливало неизбежное наличие большого окружения — свиты из командиров различных рангов. Поэтому-то в числе погибших так много лиц командного состава армии. О том, что маршал абсолютно был уверен, что именно до пуска ничего не произойдет, свидетельствуют следующие факты.

23 октября в монтажно-испытательном корпусе проводились работы по подготовке второй машины к пуску. Неожиданно в монтажном зале появился председатель Государственной комиссии. Подошел к ракете и поинтересовался, чем заняты люди. Старший группы инженер Е.А. Ерофеев рассказал, в какой стадии находятся работы и чем конкретно в данный момент заняты представители промышленности. Маршал внимательно выслушал и предупредил, чтобы в момент пуска в МИКе никого не было.

— Ракета новая, должна стартовать в первый раз и может полететь в любом направлении, — резюмировал М.И. Неделин. И, обращаясь к дежурному по корпусу офицеру, приказал проследить, чтобы все в положенное время покинули монтажно-испытательный корпус.

Практически аналогичная картина повторилась на следующий день.

По просьбе разработчиков системы управления инженер А.А. Вередченко поехал в монтажно-испытательный корпус, чтобы доработать держатель наземного прибора, с помощью которого производился контроль бортовой аппаратуры ракеты. В испытательном корпусе уже никого не было. Согласно регламенту предстартовой подготовки по громкой связи прошла команда на эвакуацию всего персонала, находившегося в расположенных в нескольких километрах от старта гостиницах, МИКе и других строениях.