Машина завернула за дувал и уткнулась в отвесную стену. И только тогда мы заметили, что в стене вырублен круто поднимающийся вверх узкий коридор. Наша машина втиснулась в него с трудом. Чиркая бортами по стенкам коридора, она медленно взбиралась вверх, окутанная облаком пыли, чихая и откашливаясь.

Выбравшись из щели, мы остановились на небольшой площадке. Перед нами лежала азиатская Помпея...

Мы оказались в мертвом городе Яр-Хото.

Он умер тысячу, а может быть, и более тысячи лет назад. Что стало причиной его смерти, неизвестно. Быть может, враги, опустошив его, увели за собой всех уцелевших жителей? А может быть, исчезла вода из рек, окружавших остров, и люди сами ушли, чтобы не погибнуть от жажды? Никто этого пока не знает.

Мы стоим под сводами огромного храма. Упавшие с потолка глыбы образовали подобие древнего жертвенного стола. Он обрызган еще теплой кровью растерзанного дикого голубя: войдя в храм, мы спугнули огромную хищную птицу. Взлетев с шумом вверх, она исчезла в широком проломе. Лучи солнца освещают храм. На стенах его сохранились едва заметные следы цветной росписи. Через арку главного входа открывается вид на вырубленную в толще земли прямую неширокую улицу, постепенно поднимающуюся вверх. Она выводит на просторную лестницу второго храма.

Крутые ступени лестниц ведут в боковые улицы, к остаткам домов и к мельнице, где можно найти обломки каменных жерновов и осколки глиняных сосудов для зерна, похожих на древнегреческие амфоры.

Печет солнце. Тихо. Мы бродим по лабиринту мертвых улиц, взбираемся на башни, снимаем еще никем и никогда не запечатленные на пленку кадры.

Почему был покинут людьми этот город, неизвестно. Но к началу X века он уже опустел, и столица Уйгурского княжества была перенесена на восток от современного Турфана.

(Окончание следует)

Владимир Шнейдеров

Конакрийское лето

В начале февраля, в самый сухой и жаркий месяц гвинейского лета, я приехал в Конакри, столицу Гвинейской республики. В Москве стояли трескучие морозы, а здесь теплый морской ветер мерно шелестел верхушками кокосовых пальм на городской набережной; в кронах громадных манговых деревьев невидимые птицы насвистывали какие-то сложные и очень непривычные мелодии; всепроникающее солнце плавило асфальт мостовых. Ветви бугенвилий, отяжелевшие от алых и розовых цветов, склоняли свои головы так, как это делают у нас ветки сирени в самый разгар лета. Итак, конакрийское лето, 1960 год.

Город невелик. Он расположен на острове Тумбо и узким перешейком соединен с полуостровом Калум, где раскинулись пригороды.

Как-то раз, когда я поднялся на крышу одного из самых высоких зданий столицы, «Отель де Франс», и взглянул вниз, мне показалось, что подо мной раскинулись джунгли, — густой тропический лес почти целиком поглотил Конакри, и за сплошным зеленым покрывалом с большим трудом можно было различить толевые и черепичные крыши домишек. Они, как маяки, сигнализировали: «Внизу город».

Пыль незамощенных тротуаров, унылые ряды однообразных, похожих на бараки строений. В тени манговых деревьев — торговки апельсинами и бананами. Переговариваясь, они чистят ножами апельсины, как у нас чистят картошку. Из-за спин женщин выглядывают курчавые головы малышей.

В одном из дворов трое ребятишек лет десяти. В больших деревянных ступах они толкут зерно. Рядом с ними шимпанзе. Зажав в лапах какой-то тяжелый предмет, обезьяна, подражая детям, делает вид, что тоже толчет что-то.

Конакри делится на ряд кварталов. И каждый из них имеет свое лицо, свои черты.

Вот один из кварталов — Бульбине. Здесь живут рыбаки. Ранним утром я часто видел, как на вырубленных из ствола дерева пирогах или на сколоченных из досок лодках они уходили в океан. Медленно исчезали за горизонтом квадратные желтые паруса.

Рыбным промыслом в Бульбине занимаются сенегальцы — уольф, выходцы из соседней Сьерра-Леоне, пришельцы из Западного Судана — бозо.

Днем на набережной, между биржей труда и рыбным рынком, мужчины — те, кто остался на берегу, — чинят сети или плетут новые в тени громадных манговых деревьев.

Стучат топоры. Это группа молодых ребят вырубает из толстого ствола пирогу. Проходит неделя-другая, и на рассвете новая пирога уже выходит в море.

Вокруг водопроводных колонок — стайки девушек. С тазами и ведрами они пришли сюда за водой и в ожидании своей очереди о чем-то спорят, смеются. Некоторые стирают белье, купают ребятишек. Эти колонки — своеобразные девичьи клубы. Здесь узнаются последние новости.

На самом берегу расположился небольшой рыбный рынок. В плетеных корзинах можно увидеть плоских квадратных скатов с тонкими и упругими, как стальной прут, хвостами, серебристо-синих мелких акул, рыбу «бонга» (ее ловят ночью, когда она поднимается со дна на поверхность), рыбу с морским именем «капитан» — ее очень любят местные жители. Только поздним вечером пустеет рынок, рассеивается многоязыкая толпа.

Перед закатом возвращаются с моря рыбаки. По голубому простору океана разбросаны золотистые пятна парусов, словно ветер гонит осенние листья. На берегу собираются рыбачьи семьи, быстро вытаскиваются на песок лодки, выгружается улов. Ночь наступает мгновенно, словно кто-то набрасывает на небо черное покрывало. Перед домами женщины зажигают керосиновые лампы. Освещенные их мерцающим пламенем, люди отдыхают от зноя, от дневной усталости.

* * *

Как возникли многие города в Африке южнее Сахары? К купцу, обсчитывающему туземцев, присоединялся священник-миссионер, который обворовывал их души. Затем для «защиты» купца и священника прибывали солдаты и чиновники, они отбирали у населения то, что не смогли или не успели прикарманить купцы и миссионеры. На базе торговой фактории, церкви, военной казармы и канцелярии колониального чиновника и возникли многие из современных африканских городов.

Так родился и город Конакри. В 1889 году корвет «Горячий» получил приказ аннексировать остров Тумбо и полуостров Калум, где уже расположились торговые фактории и миссионеры. Не заставили себя ждать и чиновники.

С тех пор вместе с ростом города богатели, становились все влиятельнее, все сильнее торговые компании. Они раскинули паутину своих отделений по всей стране, проникли в самые глухие деревни. В столице же разместились их крупные магазины, склады. Тесно связанные между собой, компании диктовали крестьянам закупочные цены, монополизировали продажу предметов первой необходимости.

Французская компания Западной Африки (СФАО), Торговая компания Африканского Запада (СКОА), компания Французского Нигера, «Шаванель и сын», «Петерсон и Законис» — эти торговые монополии долгие годы хозяйничали в Гвинее.

Родилась независимая Гвинея, но они не сложили оружия. Экономические мероприятия молодого гвинейского правительства встретили яростное сопротивление этих компаний. Опираясь на банки, они попытались взвинтить цены в деревне, сорвать установленные государством закупочные цены на основные экспортные культуры — бананы и кофе. Но это экономическое наступление закончилось полным провалом.

Однажды вечером я встретился в кафе «Перрон» со знакомым французом, работавшим в компании СФАО. Я спросил у него, не собираются ли владельцы компании менять ее название,— ведь оно звучит несколько странно в Западной Африке, где появляются все новые и новые независимые государства. Он улыбнулся.

— Насколько я знаю, вопрос этот обсуждался. Но какое это имеет значение? В Гвинее, я думаю, нам все равно не удержаться, как бы мы ни назывались, а в других африканских странах мы еще очень сильны.

Мой собеседник рассуждал трезво. Но его хозяева не хотят отрываться от гвинейского пирога. Выведенные аршинными буквами не крупнейших зданиях названия торговых монополий продолжают оставаться характерной чертой Конакри. Кто знает, надолго ли?