Дэвид молча последовал за своим другом; он уже понял, что в долине Ноктарлити, так же, впрочем, как и во всем мире, тоже бродит дух недовольства и огорчений. Он был настолько поглощен изысканием средств, которыми можно было бы заставить Дункана вести себя с подобающим приличием во время богослужения, что совсем забыл поинтересоваться, был ли Батлер приведен к присяге государству.

Некоторые намекают, что его забывчивость по данному вопросу была до некоторой степени умышленной, но я думаю, что такое толкование не соответствует прямодушному характеру моего друга Дэвида. Мне тоже не удалось выяснить, несмотря на мои старания, потребовалось ли от Батлера соблюдение той проформы, которая вызывала такое противодействие со стороны Дэвида Динса. Протоколы церковных советов могли бы пролить свет на это дело, но, к сожалению, в 1746 году они были истреблены неким Донаха Ду Дунагом по указанию, как тогда говорили, или даже при содействии самого доблестного Дункана Нока, стремившегося уничтожить следы запротоколированных похождений некоей Кэйт Финлейсон.

ГЛАВА XLVI

Обильное угощение, заказанное за счет герцога Аргайла, было приготовлено для духовных лиц, принимавших участие в процедуре введения Рубена Батлера в сан, и наиболее уважаемых прихожан. Почти все яства были добыты здесь же, в этом краю, ибо то, что требовалось для «полного обеда на всех», находилось всегда в распоряжении Дункана Нока. Пастбища на склонах поставляли говядину и баранину; реки, озера и залив — свежую и соленую рыбу; в герцогских лесах, болотах и лугах водилась любая дичь, от оленей до зайцев; а что касается выпивки, то эля наварили столько, что его можно было пить вместо воды; бренди и юсквебо в те счастливые времена доставали без пошлин; и даже белое и красное вино ничего не стоило, ибо в распоряжении герцога благодаря его неограниченным правам адмирала поступали все бочки с вином, выбрасываемые при кораблекрушениях на восточные берега и острова Шотландии; короче говоря, угощение это, как хвастался Дункан, не стоило герцогу и ломаного гроша и было тем не менее не только достаточным, но даже обильным.

Была провозглашена здравица в честь герцога, и сам Дэвид Динс, присоединившись к восторженным возгласам, встретившим этот тост, выкрикнул, возможно, первое «ура» в своей жизни. Да что там! Он был так взволнован всеми этими знаменательными событиями и так милостиво настроен, что не выразил никакого протеста, когда трое волынщиков заиграли «Кэмбелы идут». Тост за здоровье почтенного пастора Ноктарлити был встречен с не меньшим энтузиазмом, и раздался взрыв хохота, когда один из его собратьев по профессии с лукавой усмешкой добавил:

— Пожелаем нашему собрату хорошую жену, чтобы в доме его всегда царил порядок.

При этом пожелании Дэвид Динс разразился первой шуткой в своей жизни; очевидно, ему было не так легко разрешиться ею, ибо лицо его совсем искривилось и он без конца запинался, пока наконец не произнес:

— Раз парня обвенчали сегодня с небесной невестой, то просто жестоко грозить ему в тот же день еще и земной. — И он засмеялся хриплым, коротким смехом, а потом вдруг стал сразу молчаливым и серьезным, словно устыдился своего оживления.

Еще после двух тостов Джини, миссис Даттон и те из женщин, которые удостоились чести присутствовать на празднестве, удалились в новое жилище Дэвида в Охингауэре, оставив мужчин за выпивкой.

Празднество продолжалось вовсю. Разговор, которым заправлял главным образом Дункан, не всегда носил строго благопристойный характер, но, к счастью, Дэвид Динс не слышал никаких скандальных высказываний, так как обсуждал в это время со своим соседом по столу бедствия, причиненные Эрширу и Ланаркширу тем, что называли тогда «вторжением горного хозяина». Благоразумный мистер Майклхоус время от времени предупреждал их о том, чтобы они говорили потише, ибо «отец этого Дункана Нока участвовал в нападении и немало поживился за его счет, и, насколько мне известно, дело не обошлось и без самого Дункана».

По мере того как веселье становилось все разгульней и безудержней, более серьезные члены общества начали понемногу расходиться. Дэвид Динс уже успел удалиться, и Батлер с нетерпением ожидал подходящего случая, чтобы последовать его примеру. Однако Нокдандер, желая, как он говорил, проверить, из какого теста сделан новый пастор, не собирался так быстро отпускать его, а держал возле себя, не спуская с него глаз, и с предупредительной навязчивостью наполнял его стакан до краев, как только находил для этого удобный предлог. Наконец уже поздно вечером один из почтенных священнослужителей спросил Арчибалда, когда они увидят герцога в Розните — tom carum caput note 101, как он это выразил. Дункан Нок, представления которого к этому времени успели уже значительно спутаться и ученость которого не простиралась особенно далеко (чему легко поверить), услышав эти непонятные слова, решил, что говоривший проводит параллель между герцогом и сэром Доналдом Гормом из Слита, и, найдя, что подобное сравнение отвратительно, трижды фыркнул и приготовился впасть в ярость.

Когда же почтенный священнослужитель попытался разъяснить ему, в чем дело, капитан ответил:

— Я сам, своими ушами слышал слово «Горм». Уж не думаете ли вы, что я не отличаю гэльского от латыни?

— Очевидно, не отличаете, сэр, — холодно ответил оскорбленный пастор и взял понюшку табаку.

Медно-красный нос доблестного Дункана запылал, словно бык Фалариса, и, пока мистер Арчибалд лавировал между спорящими сторонами, а внимание собравшихся было отвлечено этим диспутом, Батлеру удалось выскользнуть.

Придя в Охингауэр, он застал там женщин, с нетерпением ожидавших конца этой веселой пирушки, ибо было условлено, что, хотя Дэвид Динс останется в Охингауэре, а Батлер в этот вечер переедет в пасторат, Джини, для которой не все еще было готово в доме отца, должна вернуться на день или два в Рознит: лодки для переправы были уже готовы. Поэтому они ждали возвращения Нокдандера, но уже наступили сумерки, а он все не показывался. Появившийся Арчибалд, веселость которого, как человека благовоспитанного, не выходила за пределы приличий, настоял на том, чтобы они отправились на остров в его сопровождении: судя по состоянию капитана, тот едва ли сможет выкарабкаться из-за стола, не говоря уже о том, что он является сейчас совсем неподходящей компанией для женщин. «Двуколка» в их распоряжении, прибавил он, и будет очень приятно совершить эту прогулку по воде в наступающих сумерках.

Джини, относившаяся с большим доверием к благоразумному Арчибалду, сейчас же согласилась, но миссис Долли Даттон категорически отказалась ехать в маленькой лодке. Если можно достать большую лодку, тогда она отправится; если нет — она скорее согласится спать на полу, чем сделает хоть один шаг. Спорить с Долли было бесполезно, и положение, по мнению Арчибалда, не было таким сложным, чтобы принуждать ее. Он заметил, что было бы невежливо лишать капитана его «запряженной шестеркой кареты», но, так как она находилась в распоряжении дам, вежливо добавил он, «они позволят себе воспользоваться ею». Кроме того, «двуколка» скорее пригодится капитану, так как она может передвигаться в любое время прилива, и поэтому большая лодка к услугам Долли.

И в сопровождении Батлера они все направились к берегу. Прошло некоторое время, пока им удалось собрать всех гребцов, и еще до того, как они отправились в путь, бледная луна показалась над холмом и отражение ее закачалось на широких и блестящих волнах. Но вечер был так тих и спокоен, что Батлер, прощаясь с Джини, не испытывал никаких опасений за нее, и, что еще более удивительно, миссис Долли тоже не опасалась за свою судьбу. Чистый воздух над прохладными волнами был напоен летними запахами. Едва различимые в лунном свете мысы, заливы и широкая синяя цепь гор являли собой прелестное зрелище, и каждый удар весел по водной поверхности заставлял ее искриться и сверкать тем ослепительным светом, который известен под названием «свечения воды».