«Ничего не знаю, я тоже был в Шиллинске».

Ифнесс не стал выяснять подробности. Этцвейн поднялся на ноги, выбрался из ложбины и попробовал разглядеть, что делается вокруг, но увидел только ночную тьму. Прислушиваясь, он не уловил ни звука. По-видимому, предстояла мирная ночь — им не угрожали ни чумпы, ни дикие ахульфы. Другое дело — проводники-сорухи. Та же мысль пришла в голову Ифнессу. Тот встал на колени перед костром, подбросил хвороста в огонь и, плавно помахивая разведенными в стороны руками, заставил пламя то шумно разгораться столбом, то расползаться языками, прижимаясь к земле в такт движениям рук. Сорухи наблюдали в изумлении. «Что вы делаете?» — с почтительным ужасом спросил Гульше.

«Заурядное заклинание против напасти во сне. Теперь огненный дух начнет пожирать печень любого, кто вздумает причинить мне вред, пока я сплю».

Шренке дернул себя за кольцо в носу: «Так вы и вправду колдун?»

Ифнесс встал и рассмеялся: «Сомневаетесь? Протяните руку!»

Шренке осторожно вытянул руку. Ифнесс выставил указательный палец — из него с треском вырвалась голубая искра, прыгнувшая на ладонь соруха. Шренке издал испуганный блеющий смешок и отпрянул, чуть не свалившись на спину. Гулыне вскочил и поспешно отошел от костра.

«Пустяки, — заявил Ифнесс Иллинет, — детские забавы! Вы целы и невредимы, не так ли? Теперь вы помните о заклинании — значит, мы все будем спать спокойно».

Этцвейн расстелил одеяло и улегся. Побормотав между собой, Гульше и Шренке устроились чуть поодаль — там, где щипали мох стоявшие на привязи быстроходны. Ифнесс не торопился — он сидел еще полчаса, неподвижно глядя на тлеющие угли. Наконец землянин вздохнул и тоже лег. Этцвейн наблюдал еще некоторое время за мерцанием глаз сорухов, напяливших на ночь кожаные колпаки, похожие на капюшоны, но веки его смежались: он спал.

Второй день почти не отличался от первого. После полудня третьего дня на равнине появились крутые горбы — здесь начинались отроги хребта Кузи-Каза. Проводники совещались, указывая друг другу на известные им ориентиры. Поздно вечером всадники поднялись на пустынное плоскогорье, усеянное известняковыми утесами и останцами. Заночевать решили у огромной карстовой воронки, заполненной зеркально-неподвижной темной водой. «Мы во владениях хальков, — сообщил Ифнессу Гулыие. — Если они нападут, лучше разъехаться в разные стороны. Впрочем, вы, наверное, полагаетесь на колдовство».

«Поступим согласно обстоятельствам, — ответил Ифнесс. — Где кости медных бесов?»

«Недалеко, за первым хребтом. Разве вы не чувствуете эсмерик великой битвы, дух средоточия смерти?»

Историк отвечал спокойно и размеренно: «Рациональный интеллект, способный к полному самоконтролю, вынужден, к сожалению, поступиться инстинктивной чувствительностью, свойственной примитивному суеверному уму. В общем и в целом такой компромисс, на мой взгляд, оправдан, и представляет собой эволюционный шаг вперед».

Шренке дернул себя за кольцо в носу, будучи не уверен, следует ли воспринимать замечание Ифнесса как презрительный отзыв о его умственных способностях. Сорухи-варши озадаченно переглянулись и пожали плечами. Расстелив походные одеяла, они легли и о чем-то бормотали еще полчаса. Возникало впечатление, что Шренке настаивал на каких-то действиях, а Гулыпе упирался. Шренке прорычал пару ругательств, Гулыне отозвался примирительной фразой. Оба, наконец, замолчали.

Этцвейн тоже завернулся в одеяло, но не мог уснуть, одолеваемый бессознательной, необъяснимой тревогой. «Надо полагать, — сказал он себе, — мой ум примитивен и суеверен».

Ночью он то и дело просыпался, прислушиваясь. Как-то раз издали донеслось тявканье повздоривших ахульфов. В другой раз, отражаясь многократным эхом от гигантских каменных столбов, ночь над плоскогорьем наполнило медоточивое, прерывисто-сладострастное уханье. Этцвейн не мог угадать происхождение этого звука, но у него почему-то мурашки побежали по коже. Он не помнил, как после этого заснул, но когда открыл глаза снова, небо уже озарилось сиреневым предвестием восхода трех солнц.

Угрюмо позавтракав сушеными фруктами с чаем, четыре всадника отправились дальше, постепенно набирая высоту между осыпями стен широкого известнякового каньона, потом выехали на суховатый альпийский луг, местами поросший группами висельных деревьев, и стали снова подниматься по каменистой безжизненной долине. Над ними высился почти двухсотметровый отвесный утес с остатками кладки бруствера разрушенной крепости на вершине. Проводники задержались, с сомнением разглядывая тропу впереди.

«В замке кто-то есть?»

«Кто его знает? — ворчал Гульше. — Свято место пусто не бывает. Всякая нечисть водится — разбойники, людоеды... Того и гляди сбросят камень на голову — держи ухо востро!»

Шренке указал скрюченным пальцем: «В развалинах гнездятся лироклювы — можно ехать».

«Место сражения еще далеко?» — спросил Ифнесс.

«Час езды, осталось перевалить через бугор — его уже видно... Подстегните волов, давайте-ка теперь поживее. Лироклювы гнездятся где попало, а от старого бандитского логова добра не жди».

Искатели костей резво пустились вскачь вверх по тропе, но древняя крепость не нарушила молчания — только вспорхнули недовольные лироклювы.

Скоро они уже спускались с перевала. Гулыые показал вперед на темнеющую массу горы, прикорнувшей над обширной долиной подобно гигантскому спящему зверю: «Медные бесы подступали к Шахфе — туда, на север — если присмотреться, уже частокол видно... Рано утром на них напали люди, занимавшие позиции ночью. Бесов окружили. Сражение длилось два часа — всех бесов перебили... вместе с чертенятами и пленными женщинами, а победители построились и ушли на юг... больше их не видели... Таинственное дело! Смотрите: здесь было стойбище медных бесов. Значит, поле битвы где-то рядом... А! Чуете? Трупный запах!»

«Костей там видимо-невидимо! — Шренке лукаво ухмылялся. — Что же получается? Оправдались ваши ожидания?»

Ифнесс молча двинулся вперед, рассматривая останки погибших. Всюду валялись трупы рогушкоев, оцепеневшие в предсмертных судорогах, с неестественно вывернутыми конечностями. Разложение началось давно. Нескольким ахульфам пришла в голову блестящая идея полакомиться черной плотью рогушкоев — отважные экспериментаторы расползлись по склонам и сдохли, свернувшись мохнатыми клубками.

Ифнесс сделал большой круг, объезжая поле сражения и внимательно приглядываясь к телам. Время от времени он спешивался, подробно изучая очередную груду вонючей красновато-черной падали. Этцвейн отъехал чуть в сторону, чтобы без помех наблюдать за обоими сорухами. Ифнесс вернулся и натянул поводья рядом с Этцвейном: «Ну, что вы обо всем этом думаете?»

«Я в замешательстве — да и вы тоже».

Ифнесс покосился на музыканта, неодобрительно вскинув брови: «Почему вы считаете, что я в замешательстве?»

«Потому что раны нанесены рогушкоям не саблями и не палицами».

«Хм. Что еще вы заметили?»

Этцвейн протянул руку: «Вон тот, в нагруднике из кольчуги — явно из атаманов. У него выжжена грудь. Поселившаяся в нем асутра уничтожена. На поле еще несколько мертвых атаманов с такими же ранами. Люди, убивавшие этих рогушкоев, знали о существовании паразитов».

Землянин хмуро кивнул: «По всей видимости».

Проводники-сорухи подъехали с натянутыми улыбками. Шренке гостеприимно обвел рукой мрачный пейзаж: «Что скажете? Уйма отборных костей — никто и не думал их растаскивать!»

«Некондиционный товар! — отрезал Ифнесс. — До тех пор, пока кости не будут очищены и высушены, пока их не доставят в пригодных к погрузке связках к причалу в Шиллинск, я не могу предложить определенную цену».

Опечаленный Гулыне теребил пушистый ус. Шренке не отличался сдержанностью: «Я так и думал! Мошенничество! — закричал он. — Никто не гарантирует нам прибыль — мы впустую потратили время и средства. Ваши условия неприемлемы, я не позволю их навязывать!»

Ифнесс холодно отвечал: «По возвращении в Шиллинск я вдвойне возмещу расходы вам и вашему товарищу. Не спорю: вы сделали все возможное. Тем не менее, не могу обещать, что скуплю поле полуразложившихся трупов только для того, чтобы удовлетворить вашу алчность. Вам придется найти другого покупателя».