— Первый на букву «К»?

— Вообще первый, понятно?

— Да, — с некоторым сомнением проговорила Нинон. Она отправилась было к подъезду, но тут же замерла. — А как быть с этим?..

Сергей оставил тело Скворцова — теперь о нем позаботится патологоанатом — и, скрипя зубами, доковылял до двери подъезда. За ней темным мешком лежал труп, и под него натекло уже немало кровушки. Сергей ткнул тело носком ботинка — голова трупа откинулась в сторону.

— Нинон! Сними с него… — Грибман указал пустым стволом на темный лыжный шлем, натянутый до подбородка.

— Ну нет! Не могу!

— А как на кухне, курей на газу палить?! Не могу! Давай!

Нинон брезгливым движением стянула шлем с головы стрелка, и Сергей, нагнувшись, из оставшихся сил подтянул лицо убитого к свету:

— А я тебя знаю, сучья маска! Раньше надо было тобой заняться, старый ты пидор! — Грибман разжал кисть, и голова стрелка звонко стукнула в бетон. — Слушай, Нинон! Сегодня мы с тобой размножаться не будем… А вот грамм триста коньячку я бы выпил…

Глава 6

Отставному сержанту Роду Галлахеру, как многим и многим, очень нравился актер Дон Джонсон. Особенно в роли детектива Нэша Бриджеса. Нравилась его манера разрешать все спорные вопросы с помощью своего безотказного «сорок пятого». Нравилась манера одеваться — в ней не было и толики английского кондового консерватизма. И если допустить, что футболки под элегантными пиджаками вызывали у ветерана двадцать второго полка пятой бригады быстрого реагирования некоторое недоумение, то в целом образ воинствующего плейбоя был ему близок. Возможно, Роду была близка и некоторая неустроенность его телевизионного героя. Сам Галлахер был одинок, и весь его опыт, накопленный в попытках хоть как-то изменить сложившееся положение вещей, завести женщину, устроить генеральную приборку в доме, отведать рождественского гуся, запеченного заботливой хозяйкой, всегда сводился к краху. А жил Род в маленьком домике на одной из тупиковых улиц Ист-Сайда, куда пока еще не дотянулись загребущие руки застройщиков. Здесь из-под фундаментов облупленных домов таращилась совершенно марсианского цвета поросль. Здесь по ночам было так же тихо, как в прохладе старого, всеми забытого кладбища, и вся округа, казалось, умирала каждый вечер до утра, чтоб, проснувшись в который раз за последнее столетие, убедиться в собственном уродстве.

Галлахер редко подходил к окну — тратить время на обозрение покрытых коростой грязи домов ему казалось таким же неумным, как и пытаться завлечь в очередной раз в свою холостяцкую нору женщину, которую он пока или, может быть, никогда не сможет полюбить. Так же глупо, как считаться со справедливыми, быть может, требованиями возможной сожительницы не выбивать трубку о подоконник, наблюдать ежедневное мелькание нечесаных косм, сомнительную симметрию ног, прикрытых ни разу не стиранным халатом, и выслушивать стенания по поводу его, Галлахера, скупости. Нет, на это отставной сержант согласиться не мог. Оставалось одно: изредка выгребать из дому в район красных фонарей, снимать шлюху за небольшие деньги и заниматься с ней сексом в каком-нибудь укромном углу. На крайний случай для этой цели мог подойти салон его потрепанного «Ровера».

Едва ли было бы справедливым назвать отставного сержанта неказистым и бедным. Галлахер обладал отменным здоровьем и приличным счетом в банке. Накопления, сделанные как во время службы ее величеству, так и на протяжении нескольких последних лет, могли позволить Галлахеру прожить безбедно с десяток годков. И если — а это несомненно — предпринимательская жилка у Рода отсутствовала напрочь, то иные, не менее ценные качества щедро оплачивались его клиентами.

Род был человеком решительным, рисковым и в достижении обозначенной цели не знавшим ни преград, ни нравственных ограничений. Что же до внешности Галлахера — он был высок и рыж. Как и полагается Галлахерам. Все мужчины в его роду были рыжими и были солдатами, и эти качества он взращивал прежде всех прочих. А вот с целями и задачами, которые сержант непрестанно решал и достигал на протяжении нескольких лет гражданской жизни, возникли некоторые затруднения. Хотя они были так же просты и наивны, как и недоступны любому обитателю местной помойки. Галлахер страстно желал роскоши! Шикарных рослых брюнеток в красных шелковых пеньюарах. «Астон мартин» для города и «Рендровер» для вылазок на природу… Еще, если ему удавалось глубже окунуться в марево своих фантазий, виллу где-нибудь, может, на севере Италии, и… И еще чтобы осталось столько денег, чтобы их можно было тратить и тратить до конца своих дней. Тратить на женщин, на французский коньяк, дорогой табак и одежду, на…

Иногда, именно в этом месте, фантазии Галлахера иссякали. Очень неопределенно, где-то маячил дворецкий в смокинге. Или парикмахер, непременно француз, и широкие кровати из резного дерева, под покрывалами которых в каждой из несуществующих спален ожидала его Марлен Дитрих. Ожидала обнаженная и сгоравшая от нетерпения. Впрочем, место Марлен могла занять любая иная прелестница, желательно из аристократической семьи. Жеманная. Испорченная и по возможности слегка слепая. Потому как даже образам своих фантазий Галлахер не доверял ни на грош. Тем более что над его продавленной тахтой размещалось приличного размера зеркало, так и не научившееся лгать своему хозяину.

Ну не был Галлахер красавцем, не был! Но и не был настолько некрасив, чтоб его именем соседские мамаши пугали бы своих неразумных отпрысков. Обычного цвета для рыжих людей лицо с крупным, словно все еще формирующимся носом, светлыми глазами и широким тонким ртом. На подобной физиономии редкий прохожий задержит свой взгляд… Под носом — тонкая щеточка коротких усов. Еще присутствовал довольно заметный подбородок, рассеченный вдоль неким подобием глубоких морщин. Это шрамы, приобретенные Галлахером в начале своей воинской службы, в учебных лагерях. О природе возникновения этих шрамов Галлахер вспоминал при бритье, и всегда с раздражением. Он в то время и не предполагал, что в армейской среде, как и в гражданской жизни, окружающие недолюбливают рубак, готовых за нашивку капрала круглосуточно стучать на своего сослуживца начальству.

Кроме этих шрамов, у Галлахера на память о воинской службе осталось несколько побрякушек, украшающих его парадный мундир, воспоминания о дальних странах и людях, их населявших, и небольшая пенсия, которой в самый раз хватало на погашение ежемесячных счетов от газовой, телефонной и прочих компаний. Хотя, если по совести, звонить Галлахеру было некуда. Некуда и некому. Лишь невероятно малое количество соплеменников желали по собственной воле поддерживать отношения с отставным сержантом, человеком спесивым и недружелюбным. И этому качеству Рода тоже есть объяснение: сам Галлахер, всю свою жизнь проведя в подчинении, ждал одного момента — дня, когда он сможет продемонстрировать всем силу собственной власти. Силу и власть денег. А пока что у него присутствовала одна только физическая сила да нашивки сержанта. Но и этот убогий набор Галлахер пытался использовать в полной мере. Это только первый шаг к могуществу. Пусть короткий, нескорый, но, по мнению сержанта, приближавший к сформулированной им самим цели: «Владеть, обладать, чихать!» Пожалуй, подобный девиз можно было бы начертать не только на галлахеровском родовом гербе.

И все же гражданская жизнь почти не давала удовлетворения амбициям отставного сержанта. Людишки, его окружавшие, по его мнению, были слишком мелки в своих притязаниях. Физически несовершенны и, как казалось им, людишкам, полностью защищены от различного рода неприятностей существующим законодательством. Они считали, что их безопасность — единственная задача того государственного строя, который они, неизвестно по каким причинам, называли демократией. Галлахер же, несмотря на свою врожденную ограниченность, прекрасно разбирался в структуре реализации государственной власти — недаром же он верой и правдой отслужил двадцать лет в элитных подразделениях британских вооруженных сил и, исходя из накопленного боевого опыта, был вынужден изыскивать точку опоры, или отсчета, в среде таких же, как и он, оставшихся не у дел, но не оставивших идеалов дисциплины и чинопочитания бывших солдат. Возможно, в силу вышеизложенных обстоятельств Галлахер пригрел подле себя двух шибздиков турков, чей срок службы во славу короны подошел к концу одновременно с его отставкой. Эти два недомерка были ему достаточно знакомы — они оказались под его непосредственным началом в дни высадки британских войск под Дарвином, где развлекались тем, что пугали несчастных аргентинских солдатиков своим необычным видом, дикарской неустрашимостью и способностью просачиваться в любые щели. Что же до жестокости, с которой его непальские подданные стремились овладеть позициями неприятеля, то Галлахеру и всем его бледнолицым собратьям по оружию было далеко до дикарей соратников: ради забавы они умели одним взмахом своего ножа — кхукри отделить голову врага от его туловища и радовались этому как дети.