Яна не было видно в замке, хотя он там жил. Если кто шел ему навстречу, он сейчас же поворачивал и шел в другую сторону. Только Матоуш Куба имел право входить к нему, но и тот мало с ним разговаривал, боясь его мрачного вида.

В пятницу, накануне свадьбы панны Бланчи, в Страж съехалось много народа. Невесте предстояло на другой день утром ехать в Врбице, где и должна была состояться свадьба. Венчать был приглашен кдыньский приходский священник отец Йошт. Жених приедет в субботу на рассвете, а свадебный поезд тронется в восемь часов. Венчанье было назначено на вечер, в присутствии многочисленных гостей. Принимать их должен был пан Боржек Боржецкий в Врбицах: это было его первое выступление в роли хозяина замка и поместья.

Множество незнакомых женщин бегало по лестницам и коридорам стражского замка: невесте примеряли подвенечный наряд; у пани Кунгуты тоже было новое платье, на котором знаки вдовства, насколько это допускало приличие, были приглушены; замок ходуном ходил, а челядь потихоньку выпивала.

В десять часов, когда суета вдруг сменилась ночной тишиной, Ян поспешно закрыл книгу и вышел из залы. Уверенно прошел по коридору, где никто в темноте его не видел. Постучал в дверь Бланчиного покоя.

— Открой, Бланчи! Это Ян! — тихо промолвил он.

Бланчи открыла. Села на постели в ожидании. На стульях и сундуках был разложен ее свадебный наряд. Ян на мгновенье остановился. Потом движеньем руки смахнул со стула часть подвенечного платья и сел. Бланчи ушла под одеяло, вперив в Яна испуганный взгляд. Ян молчал.

Это молчанье длилось нестерпимо долго. Наконец Ян промолвил:

— Завтра венчаешься с Богуславом из Рижмберка?

Бланчи кивнула.

— Но ты знаешь, что дала мне слово еще в детстве. Так что теперь же станешь моей женой! — твердо сказал он.

Бланчи следила за Яном и его движениями. Они были необычно медленны и сосредоточены. Он встал и, подойдя к Бланчи, мгновенно сдернул с нее одеяло. Бланчи не крикнула. И Ян, словно боясь потерять хоть одно драгоценное мгновенье, взял Бланчи так уверенно и просто, как если б давно был ее мужем.

Бланчи, стиснув зубы, чтоб подавить боль, страстно и нежно обхватила голыми руками его шею. И, задыхаясь, промолвила:

— Какие у тебя страшные, какие прекрасные глаза!

Но Ян освободился, встал и ушел.

В дверях еще раз обернулся и кивнул ей:

— Прощай, Бланчи, и помни!

XII

Такой разгульной свадьбы свет еще не видел!

Ян с утра объявил, что здоров и, вопреки своему первоначальному решению, поедет в Врбице, чтобы присутствовать при торжественном бракосочетании Бланчи с паном Богуславом из Рижмберка. Пани Кунгута обрадовалась.

Ян надел самую лучшую свою одежду, велел, чтобы его причесали, и цирюльник брил его целый час. Надев на голову бобровую шапку с золотым галуном, опоясавшись короткой сабелькой, Ян сел на коня и первый выехал из ворот, так что казалось, будто он едет во главе свадебного поезда.

Светловолосый пан Богуслав, в то утро особенно бледный, был рад, что Ян примирился с ним, и поблагодарил его за то, что тот, как только выздоровел, сразу едет к нему на свадьбу, на что Ян со смехом промолвил:

— Сестра ведь!

Бланчи в свадебном наряде была менее хороша, чем обычно. По крайней мере так показалось Яну. Он пожал ей руку, когда она уже сидела в своей разукрашенной повозке, и улыбнулся ей — таинственно, но весело. Бланчи была бледней жениха, и под сладкими очами ее легли бледно-голубые полукруги.

Ян ехал среди апрельского ландшафта, посвистывая. И прилетали птицы, садились к нему на плечи, на шапку, на седло и на голову лошади. Два особенно смелых воробья колыхались на поводьях. Конь шел весело, и Ян, покачиваясь на нем, напоминал рыцаря, который идет на дружескую попойку. Так беззаботно было выражение его лица, так свободно и непринужденно каждое движение. Пан Богуслав, ехавший тоже верхом, — а в повозке вместе с Бланчи сидела пани Кунгута, — несколько раз старался догнать Яна и поговорить с ним. Но каждый раз, заслышав у себя за спиной лошадиный галоп, Ян давал шпоры и увеличивал расстояние между собой и паном Богуславом. Так въехали они в Врбице под веселые звуки рогов и радостный трезвон на колоколенке святой Людмилы, В воротах обновленного замка стоял в новой одежде рыцарь Боржек Боржецкий. Он подал Яну руку, озабоченно заглянув ему в глаза.

— Ты думаешь, Боржек, я еще болен? — сказал Ян. — Я выздоровел!

— Не сердишься на нас? — спросил Боржек.

На это Ян ничего не ответил; спешившись, он поцеловал Боржека в обе щеки. Боржек был немного старше Яна. Но за последние месяцы он так возмужал, что Ян казался перед ним желторотым птенцом.

На дворе он поцеловался с бабушкой Аполеной, явившейся в нарядном чепце приветствовать жениха с невестой, а когда все засмеялись, сказал, что поцеловал бы еще крепче, если бы Аполена велела сбрить себе усы. Он сам отвел лошадь в конюшню и там заговорил по-звериному, так что всюду поднялось ржанье, мычанье и топот. Конюх пана Богуслава так разозлился, что кровь бросилась ему в лицо. Но не осмелился ничего сказать. А Ян весело обратился к нему:

— Тебе досадно, бессловесное существо, что не умеешь говорить со скотиной, как я? И то сказать: удивительно, как это ты не понимаешь себе подобных!

Потом Ян остановился перед кучкой слуг пана Богуслава и насмешливо их приветствовал, так что они не знали, как к этому отнестись. Когда в воротах происходила встреча невесты с женихом и отец Йошт особенно почтительно поклонился пану Богуславу, Ян стал петь громким голосом соблазнительные стихи из «Песни песней» Соломоновой. Женщины, прислушавшись к его пению, краснели, а некоторые отходили подальше. Йошт с удивлением глядел на своего ученика, который как ни в чем не бывало продолжал свое занятие, не смущаясь его укоризненного взгляда.

К вечеру во дворе собрались семья и челядь Рижмберкских, стражские и врбицкие соседи, швиговские мелкие помещики и несколько домажлицких горожан с женами, прижимающими к могучим грудям вышитые платки и поминутно поправляющими свои чепцы, чтобы из-под них не выбивались локоны.

Наконец в семь часов, когда уже стало смеркаться, процессия подошла к часовне, и началась такая давка, что Ян предпочел остаться во дворе. Из-за тесноты не заметили, что в храме его нет, и обряд был совершен пред алтарем святой Людмилы в его отсутствие. Да он и не хотел видеть, как Бланка дает клятву… Отец Йошт в тот вечер охрип и потому весь обряд совершал шепотом. Бланчи тоже прошептала свое согласие на брак еле слышно, а пан Богуслав, как человек благовоспитанный, последовал примеру невесты. Так что в часовне царила тишина, прерываемая лишь тяжкими рыданиями Богуславовой матери — пани Беты из Рижмберка, да покашливанием Богуславова дяди — пана Менгарта из Рижмберка.

Когда процессия стала выходить из часовни, зрители ужаснулись синеве Бланчина лица. Даже свет факелов не мог скрыть ее бледности. Пан Богуслав растерянно улыбался, теребя свою светлую бородку.

Бланчи оглянулась. Она искала Яна. Но Ян был уже в разукрашенной и ярко освещенной парадной зале, осматривал накрытые столы, на мгновенье остановился возле места, предназначенного для невесты, подходил к лютникам и флейтистам, настраивавшим свои инструменты, и разговаривал с ними. А когда свадебная процессия, с невестой и женихом во главе, вступила в залу, Ян встал перед музыкантами, властно поднял руки и продирижировал торжественный туш в честь свадебных гостей. Многие из них благосклонно рукоплескали рыцарю, не погнушавшемуся ради сестры стать на один уровень с лютниками и флейтистами. Когда все утихло и пажи стали разносить кушанье на блюдах, присланных по приказу Богуслава из трех замков — его собственного и двух, принадлежащих его родственникам, — Ян широким шагом подошел к своему месту, которое было неподалеку от невестиного. Рядом с Бланкой сидела пани Кунгута, рядом с Богуславом — пан Менгарт из Рижмберка, рядом с паном Менгартом — Боржек, рядом с пани Кунгутой — мать жениха, Бета из Рижмберка. А рядом с пани Бетой было место Яна.