Крадучись, я пересек двор и остановился в тени первых ворот, выходящих на Пласа-дель-Конгрессо. В нескольких метрах от меня стояли три автомобиля: мой, Тапурукуары и «шевроле» агентов. За рулем моего «мерседеса» сидел какой-то человек.

Медленно, шаг за шагом я пробирался вдоль стены, постепенно удаляясь от автомобилей. Когда человек за рулем поворачивал голову, очевидно, оглядывая улицу, я замирал.

Внезапно на небе вспыхнуло несколько ракет, послышался шум моторов, и я увидел пикирующие самолеты; они летели очень низко, почти касаясь крыльями самых высоких домов. Последние несколько дней эти самолеты летали над всей территорией Республики.

При виде ракет я решил, что человек в «мерседесе» непроизвольно подымет голову вверх. Так и случилось. Я пробежал несколько шагов и снова замер. Передвигаясь таким образом, ни на секунду не переставая бояться, что в любой момент из ворот может вынырнуть Тапурукуара или кто-нибудь из уцелевших в перестрелке с Моникой агентов, я добрался до ближайшего угла. Только я собрался пуститься бегом, как увидел прямо перед собой шагающих вдоль стен по обеим сторонам улицы солдат с винтовками в руках. Несколько человек шло по середине мостовой. Они меня заметили.

Я услышал крик: «Стой!» — и приказание поднять руки. Пришлось остановиться и поднять руки.

Подошел начальник патруля. Солдаты с обоих тротуаров направили на меня дула винтовок. Я сказал, что я иностранец, вручил им паспорт и назвал гостиницу, в которой остановился. Офицер показал паспорт одному из солдат и велел позвонить из стоящей рядом телефонной будки и проверить.

— Что вы здесь делаете? — спросил он и ощупал меня в поисках оружия. — Объявлено чрезвычайное положение. В это время ходить запрещено.

— Я ничего не знал. Я весь день провел в гостинице и только что вышел. Что-нибудь случилось?

— Обо всем, что случится, вы прочтете в завтрашних газетах.

Из телефонной будки вышел солдат.

— Капитан, — сказал он, — все совпадает: номер комнаты и номер паспорта. Он живет в «Космосе».

С Пласа-дель-Конгрессо до нас донесся звук заводимого мотора автомобиля. Капитан вернул мне паспорт.

— Капитан, — сказал я, — не могли бы вы выделить солдата проводить меня в гостиницу?

— Я не имею права ослаблять патруль.

— Вы можете это сделать под предлогом проверки, живу ли я действительно в «Космосе»; к тому же меня, как иностранца, следует охранять.

С этими словами я сунул ему в кулак деньги.

Капитан кивнул солдату, который разговаривал по телефону.

— Проводишь этого сеньора в гостиницу.

Мы шли довольно быстро. По дороге нам все время попадались полицейские и военные патрули, но никто и не подумал задерживать штатского, шагающего в сопровождении солдата. Мы беспрепятственно добрались до ворот гостиницы. Я подумал о Гарриэт, сидящей возле Эскудеро с заряженным револьвером, и о том, что надо немедленно позвонить Этвуду и сказать, что я избежал ареста.

Перед входом в «Космос» стояло двое мужчин. Один из них загородил мне дорогу.

— Сеньор Кастаньо? — обратился он ко мне.

— Не хотелось ли бы вам с нами пройтись? — спросил другой.

— Мне очень некогда, — сказал я и попытался проскользнуть мимо них. Наверху ждала Гарриэт.

— Поторапливайся, — сказал первый, подтолкнул меня в направлении открытой полицейской машины и еще что-то крикнул удивленному солдату.

Майор Мигель Анхело Паулино вскочил с кресла и уступил место входящему в кабинет полковнику.

Аббес сел за письменный стол. У него был землистый цвет лица, вытаращенные от страха и волнения глаза были обведены синими кругами.

— Где этот человек?

— Я отправил его на перевязку. У него прострелено плечо. Кроме того, я послал врача в квартиру Гонсалес, сейчас он туда поедет. Выскочивший живым из этой бойни агент рассказал, что автоматная очередь разнесла Монику на куски. Тапурукуара получил пулю в грудь, в живот и в шею, когда нагнулся. Он мертв. У другого агента, одного из тех, кто следил за Гордоном, в двух местах прострелено легкое. Из этой игрушки, — он указал на лежащий на письменном столе маленький пистолетик, инкрустированный серебром и слоновой костью, — она выстрелила шесть раз. И шесть раз попала.

— Прелестно. Но я все-таки ничего не понимаю. Какая-то сумасшедшая история. Гонсалес работала превосходно. Зачем только Тапурукуаре понадобилось туда ехать? Кто ему приказал?

— Может быть, Моника вызвала его по телефону?

— Зачем?

— Оба агента — тот, что уцелел в перестрелке, и тот, который ждал в «мерседесе», — рассказывают, что они остановились у ворот дома Гонсалес, потому что туда вошел Гордон. Неожиданно явился Тапурукуара. Одного из этих парней он оставил внизу возле машины, а двоих взял с собой.

— Но ведь ты велел Монике продолжать поддерживать связь с Гордоном. Могла она сама дать ему свой адрес?

— Не знаю. Она разговаривала с ним днем в «Космосе» и принесла оттуда несколько важных известий. Во-первых, она узнала, что Гордон живет в гостинице под именем Андреа Кастаньо. Во-вторых, сообщила сенсационную новость о Кастельфранко, которого мы сняли сразу же после приземления на аэродроме; он, кстати, упорно твердит, что он настоящий профессор… Загадочная история, господин полковник. А та, с капитаном де ла Крус…

— А что еще он может говорить? Подтвердить, что он шпион? Смешно. Ты слишком многого требуешь от работников разведки.

— Мнимый профессор утверждает, что он друг семьи генералиссимуса. Может быть, настоящий Кастельфранко действительно с ними знаком, но я голову даю на отсечение, что у этого типа всего лишь документы профессора. Но ничего, мы его немножко пощекочем, тогда сразу размякнет. Надо бы еще сегодня начать… А в том деле, капитана де ла Крус… Вы…

— Да пропади все пропадом! И как раз в такой день!

— Эта история может быть связана с тем, что произошло вчера…

— Возможно… Кто такой Кастаньо?

— Наверно, Кастаньо и есть Гордон. Мы знаем всех людей, которые входят и выходят из посольства, но никто не видел никакого Гордона. Зато Кастаньо видели.

— И я так считаю. Операция с участием Гордона и Кастельфранко была задумана с большим размахом. Поэтому я и не понимаю, что Монике взбрело на ум! С ее помощью мы парализовали деятельность целой группы — и вдруг такой эпилог…

— Должно быть, кто-то неверно информировал Тапурукуару. Я знаю только, что ему позвонили, и он немедленно поехал к Монике. О содержании разговора он никому не рассказывал.

— Жаль старика, — сказал Аббес. — Выдающийся был человек, исключительной силы характер. Благодаря ему мы увидели, какое действие оказывают на людей великие идеи генералиссимуса, насколько они их потрясают и на какие поступки вдохновляют. В нашей Республике следует говорить не «верный как пес», а «верный как Тапурукуара». Больше того, Мигель, я бы сказал, что его смерть и смерть Моники символичны. Они оба погибли именно теперь…

— Да, господин полковник, это поистине символическая гибель. Я слышал, что женщины какого-то индейского племени бросались в пылающий костер, на котором сжигали их умерших или погибших мужей… А как обстоят дела с капитаном де ла Крус?

В кабинет со всех сторон то и дело долетали крики и стоны истязаемых людей. Под окнами грохотали подкованные сапоги, на лестницах раздавались тяжелые шаги. Во всем здании беспрерывно трещали телефонные звонки, перекликались друг с другом полицейские. Со двора время от времени доносились отголоски отдельных выстрелов… В городе строчили пулеметы.

— Ну и ночка, — сказал полковник Аббес. — Ну и ночка, ну и ночка, — тупо повторял он. Потом взглянул на майора. — Ты хотел о чем-то спросить?

— О подробностях трагедии, конечно, если можно, господин полковник. О деле капитана де ла Крус… Я тяжело это пережил, такой болезненный удар…

— Что ж, — сказал Аббес. — Он жил, как герой, и погиб, как герой. Когда черный «паккард» преградил им путь, генералиссимус, несмотря на полученные раны, выскочил из машины и открыл огонь по этим мерзавцам. Де ла Крус пытался заслонить его своим телом, но упал сам с пятью пулями в груди. Прежде чем потерять сознание, лежа на шоссе, он успел увидеть, что генералиссимус застыл, как мраморное изваяние, и стоит под градом пуль, не падая на землю. Заговорщикам пришлось выстрелить двадцать семь раз, чтобы обезоружить генералиссимуса… Представляешь себе? Двадцать семь пуль! В этом есть что-то сверхъестественное.