Тапурукуара выругался. Не зная, с кем говорит, он сказал:
— Я это подозревал… Но откуда же я теперь возьму людей?
— Вы можете снять их из-под дома Моники Гонсалес. Они внизу.
— Они там ждут того… — заколебался он.
— Он уже ускользнул. Ждать больше некого. Приезжайте немедленно.
— Кто говорит? Откуда? Где вы находитесь? Алло! Алло!
Я повесил трубку.
Моника сказала:
— Я должна была прийти сегодня в «Космос» и показать им вас. Вы ввели их в заблуждение, казалось, что Гордон действует, не покидая посольства. Но его просто там нет. И я указала на вас. Убейте меня, потому что они будут меня мучить…
— Вы этого не допустите.
— Я должна разгрызть ампулу?
— Я отдам вам пистолет. Оставьте входную дверь открытой и не выходите на звонок. Ждите здесь, за шкафом, направив пистолет на дверь. Когда войдет Тапурукуара, — если вы не ответите на звонок, он наверняка войдет первым, — вы выпустите в него всю обойму. Тогда агенты вас застрелят. Не так уж это страшно. Из-за вас тоже стреляли в людей. Верно? Пришло время расплатиться самой…
— Я никак не могла себе раньше представить, как это бывает, когда нужно умереть. А теперь знаю.
— Ваше время пришло. Но у вас есть возможность умереть с пользой. Простите меня за откровенность. Можно еще раз позвонить? Вам все равно не придется платить по счетам.
Моника усмехнулась: она все еще была спокойна.
— Ни за квартиру, ни налоги за этот месяц. Вот, пожалуй, единственное утешение.
Я позвонил Этвуду. Он сам подошел к телефону.
Я попросил его через час приехать за мной в управление полиции…
— Зачем я туда иду? Я полагаю, что вскоре буду арестован… Нет, без оружия, без единого доказательства против меня. Ни посольство, ни комиссия не будут скомпрометированы… Еще одно: сегодня вечером на аэродроме Дженерал Эндрьюс доминиканская полиция арестовала профессора Кастельфранко.
— Вы шутите! Но почему?
— Они получили ложное донесение о том, что сегодня из США прилетает человек с документами профессора, который на самом деле является крупнейшим шпионом разведки и собирается организовать в Республике диверсию.
— А мы тут страшно беспокоимся из-за отсутствия известий от профессора Кастельфранко. Госпожа Трухильо звонила нам уже два раза и спрашивала о нем. Каким образом его могли арестовать?
— Все аресты, естественно, согласованы с господином Трухильо. Его полиция может представить полную информацию.
— У меня как раз сидит генерал Эспайат, и мы наконец-то начинаем находить общий язык. Мне, вероятно, назовут имя водителя санитарной машины, на которой Галиндеса привезли в Эмитивилль. Генерал Эспайат считает, что его похитили члены какого-то тайного общества.
— Финансируемого генералиссимусом Трухильо.
— Но у нас нет никаких доказательств, которые можно было бы представить суду. Мы должны довольствоваться тем, что раздобыли здесь и что обнаружено в Нью-Йорке… Где мисс Клэр? Ей ничего не грозит?
— Она в безопасности. Ну, мистер Этвуд, пора кончать. Если генерал Эспайат у вас, пусть даст приказ об освобождении профессора Кастельфранко и его ассистента Андреа Кастаньо, которых задержали по недоразумению в результате провокации. Оба имени должны быть названы в одном письме в управление полиции, как относящиеся к одному делу, и адресовать письмо майору Паулино.
— Я тотчас же расскажу обо всем генералу.
— Это исключено, мистер Этвуд! Я еще не арестован. Прошу вас, через час выйти из комнаты, где находится генерал Эспайат, под предлогом, будто вам принесли срочное донесение. Вернувшись, вы скажете ему об этом аресте и потребуете вмешательства. В дружеских дипломатических беседах такие мелочи улаживаются молниеносно, особенно когда предметом вмешательства является друг семьи генералиссимуса.
— А если вас не арестуют?
— Тогда в течение часа я вам позвоню, и придется спасать одного профессора.
— Согласен. Но я вас очень прошу, даже настаиваю и требую, чтобы вы ничего не предпринимали в связи с известным делом. Оно кончено. Усыпите свою совесть до момента отлета. Прошу вас прекратить всякую деятельность. Произошли очень важные события.
— Пускай в них разбирается кто-нибудь другой. Благодарю вас, мистер Этвуд.
Спокойствие Моники Гонсалес меня поражало. Она сидела у стола, подперев голову сплетенными руками, и смотрела на меня.
Я вынул перочинный ножик и перерезал телефонный провод.
— Вы великолепны в своем двуличии, — сказала она. — У меня есть предложение: останьтесь здесь и вместе со мной выстрелите пару раз в Тапурукуару. Вы тоже должны свести с ним кое-какие счеты.
— Меньше, чем с вами. И я никогда не играл со смертью так, как вы.
— Мне все равно пришел конец, независимо от вашего приговора. Раз Кастельфранко оказался приятелем семейства Трухильо, за его арест я могу заплатить только своей головой.
— Да, и я так думаю… Вы случайно не знаете, почему в городе неспокойно?
Время от времени раздавались взрывы, усиливаемые эхом пустынных улиц, рев моторов, шаги патрулей; порой до нас долетали отголоски отдаленной стрельбы.
— Кажется, совершено покушение или только попытка покушения на какого-то сановника. Но такой паники давно не было. Готовится что-то ужасное, и этим ужасом охвачен весь город. А может быть, что-то уже произошло.
Я подошел к открытому окну и выглянул во двор — там маячили две тени. Где-то рядом взревел и затих мотор; это у передних ворот тормозил разогнавшийся автомобиль. Я понял, что приехал Тапурукуара и что именно он приблизился к двум теням, притаившимся под сводом внутренних ворот дома, и заговорил с ними. Я сказал:
— Через минуту вы сможете начать. Станьте за шкафом и ждите, пока они войдут в комнату. Стреляйте, когда они будут совсем близко. Из этой игрушки можно попасть в цель только на расстоянии нескольких метров.
Разговаривая с Моникой, я ни на секунду не спускал глаз с трех теней во дворе. Я решил, что Тапурукуара приехал один. Если он никого не оставил у передних ворот, я спасен. Он приехал потому, что испугался моего звонка, — ему мог устроить проверку кто-нибудь из контрразведки. Моника находилась у него в подчинении, и Тапурукуара отвечал за нее как начальник оперативной группы или отдела по специальным заданиям. А может быть, и сам он был связан с иностранной контрразведкой?
Я положил револьвер Моники на подоконник.
— Пора, Моника. Возьмите его. Хорошо, что вы спокойны. Если вам удастся захватить их врасплох и выстрелы попадут в цель, кто знает, не сможете ли вы прорваться и убежать…
— А я не хочу убегать, — сказала Моника. — С меня хватит, довольно. Вы понимаете, что значит довольно?
Три тени во дворе пришли в движение, и я догадался, что совещание окончено. Я открыл дверь на площадку, поднял собачку автоматического замка и прикрыл дверь за собой.
Едва я успел подняться этажом выше и прижаться к стене в неглубокой нише, как на лестнице послышались шаги. Люди шли очень осторожно. Скрип стих у дверей Моники. Кто-то громко постучал. Еще раз. Тишина. Снова стук, уже более громкий. И, наконец, удар кулаком.
— Здесь есть звонок, — раздался приглушенный голос.
Я услышал резкий прерывистый звонок. И через мгновение громкий шепот:
— Открыто…
— Паскуда! — выругался кто-то. — Небось удрала вместе с янки.
— Да, они могли вылезти в окно и спуститься по водосточной трубе с той стороны. Там никто не сторожит.
Я совсем забыл об этой трубе и из двух возможных вариантов бегства выбрал наиболее рискованный. Может быть, после того, как я вышел, Моника убежала? Она была у меня в руках до самого последнего мгновения, но кто знает…
Кто-то толкнул дверь. Шепот и дыхание стихли, очевидно, все трое вошли внутрь.
И тут же раздались три выстрела, громкий крик, еще два выстрела, за ними еще один… По звуку я узнал калибр пистолета Моники, а по количеству выстрелов понял, что она расстреляла уже всю обойму. Последний, шестой, выстрел только на долю секунды опередил несколько торопливых очередей автоматического пистолета и беспорядочных выстрелов крупнокалиберного револьвера. Все это я услышал уже внизу, в подъезде, пока Моника стреляла, я бегом спускался по ступенькам.