Может, ее прольется не меньше, чем в дни знаменитой резни гаитян? Было это в 1937 году, и именно тогда Тапурукуара, который порой выступал в роли негласного доверенного советчика Трухильо, подал президенту мысль не выдвигать свою кандидатуру на пост главы государства.

— Нужно создать видимость демократии, — сказал он тогда генералиссимусу, — поймите, видимость гораздо важнее действительности. Вы сами выдвинете кандидатуру кого-нибудь из членов семьи, либо, пожалуй, пока так будет лучше, человека постороннего, но пользующегося всеобщим доверием. Причем это нисколько не ограничит вашей власти: вы остаетесь руководителем Доминиканской партии и начальником штаба армии — и вместе с тем произведете хорошее впечатление.

— Что ты думаешь о Хасинто Пейнадо? — спросил Трухильо.

— Я охотно за него проголосую, потому что такой шаг принесет пользу вам, а значит, и всей Республике.

И Тапурукуара отдает свой голос Хасинто Пейнадо. «Весь народ», шумела пропаганда, избирает его президентом; впрочем, в списке кандидатов других фамилий не было. Хасинто Пейнадо прославился двумя важными деяниями, совершенными для блага Республики: одиннадцатилетнего сына Трухильо он назначил генералом, а девятилетнего — полковником. Вторым доказательством его любви к родине было вознесение в центре столицы огромного щита с неоновой надписью: «БОГ И ТРУХИЛЬО».

Так президентом стал Пейнадо, а диктаторская власть по-прежнему оставалась в руках Трухильо.

В 1942 году Трухильо опять беседовал с Тапурукуарой. Диктатор уже наметил все планы на будущее и теперь жаждал знать «народное мнение».

Тапурукуара сказал:

— Те рискованные, трудные, неприятные, однако необходимые шаги, на которые нам пришлось решаться в течение последних пяти лет правления Пейнадо, были отнесены на счет президента и лишили его остатков популярности. Я считаю, что Хасинто Пейнадо может уйти в отставку. Пришло время вашего возвращения на пост президента Республики.

Так и случилось. В 1942 году, на двенадцатый год эры Трухильо, Тапурукуара бросил в избирательную урну бюллетень с единственным именем: Рафаэль Леонидас Трухильо и Молина. И снова «весь народ с подъемом проголосовал» за Трухильо. То же самое произошло и через пять лет, в 1947 году. На этот раз, правда, пришлось напомнить диктатору, что настало время выборов: Трухильо чуть не забыл об этой мелкой формальности…

В 1952 году, потерпев несколько неудач в иностранной и внутренней политике, Трухильо великодушно отказывается от выдвижения своей кандидатуры в пользу брата, генерала Гектора Трухильо и Молина. И опять «весь народ» отдает голоса единственному кандидату. Возможность осуществлять диктаторскую власть, прикрываясь именем президента, члена того же семейства Трухильо, слишком соблазнительна, чтобы генералиссимус мог от нее отказаться. И на следующих выборах в 1952 году Трухильо вторично отдает свой голос Гектору Трухильо.

Однажды Тапурукуара явился с донесением об устранении нескольких крупных генералов: донесение принял лично генералиссимус.

В присутствии генерала Эспайата и полковника Аббеса он спросил Тапурукуару:

— Как ты думаешь, правильно я поступил, во второй раз выдвинув кандидатуру Гектора Трухильо?

— Мне кажется, — ответил Тапурукуара, — что вы вообще не умеете совершать неправильные поступки.

В разговор вмешался Гарсиа Аббес:

— Господина генералиссимуса интересует, о чем болтает народ на улицах. Мы хотим знать мнение толпы. Наши враги могут стать опасными, только если добьются поддержки голытьбы. Так что же говорит голытьба?

— Вы сами знаете, господин полковник, — сказал Тапурукуара, — что народ понимает, кому он обязан всеми своими великими успехами с начала эры Трухильо по сегодняшний день. Народ знает, — обратился он к Трухильо, — что только вы, генералиссимус доктор Рафаэль Трухильо, единственный его спаситель и благодетель, без устали заботящийся о благе Республики.

— Ты хочешь сказать, — отозвался Трухильо, — что независимо от того, кого парламент признает президентом, народ не забывает, что правлю только я один, а остальные всего лишь подставные марионетки?

— Да, мне приходилось слышать и такое мнение, — ответил Тапурукуара. — Поэтому я считаю, что лучше уж вам самому занять пост президента, чем снова выставлять кандидатуру Гектора Трухильо.

— То есть лучше, чтобы президент не был членом моей семьи, — сказал Трухильо. — У меня есть новый кандидат — Хоакин Белакер. Приготовьте мне о нем подробную информацию.

Тапурукуара лгал, причем лгал намеренно и льстиво. Он рассчитывал на — то, что эра Трухильо продлится не более тридцати с чем-нибудь лет, и перестал ставить на Трухильо, понимая, что ему это даст. На сей раз организаторы покушения могли быть связаны с ЦРУ.

И неважно, что этот жалкий, двухпалатный парламент Республики, избираемый согласно конституции раз в пять лет и состоящий — о чем в конституции не сказано — только из ставленников и родственников Трухильо, присвоил ему 11 ноября 1936 года титул: Benefactor de la Patria, Salvador del Pueblo — «Благодетель Родины и Спаситель Народа». Народ своего благодетеля и спасителя родины ненавидел.

В 1938 году после резни гаитян, по предложению Гектора Трухильо, парламент утвердил присвоение Рафаэлю нового титула: «Первый и Величайший из Руководителей Доминиканского Государства».

Пресса писала:

«Великому Спасителю Америки. Отцу Возрожденного Отечества, нашему Светочу и Первому Врагу Коммунизма на Американском Континенте, генералиссимусу доктору Рафаэлю Трухильо парламентом Республики был присвоен столь заслуженный почетный титул…» и т. д.

Но Тапурукуара знал: с этого момента что-то изменилось, трон диктатора пошатнулся. Найдутся люди, готовые к решительным действиям, и тогда снова польется кровь. Трухильо восстановил против себя многие государства, его бойкотирует весь район Карибского моря, у него произошел конфликт с Госдепартаментом. Немало богатых землевладельцев и опальных генералов, бывших единомышленников Трухильо, опасаясь доносов и гнева капризного диктатора, предпочли эмигрировать. Когда-нибудь они смогут противопоставить правительственным войскам армию мятежников и начнут выступать с речами о свободе, демократии и благе народа, ничем не отличающимися от речей Трухильо. И снова раздадутся звуки двух «Марсельез».

Тапурукуара знал также, что Трухильо ждет благоприятного торнадо, этого лучшего способа прибавить к списку жертв яростной бури несколько тысяч фамилий тех, кто падут жертвами ярости диктатора. Можно было найти и другой выход: спровоцировать заговор, забастовку, демонстрацию или небольшое вторжение. Однако последнее время Трухильо не хочет пользоваться этой возможностью. Он говорит, что даже такое местное, собственноручно организованное вторжение может разрастись и выйти из-под их контроля. Трухильо боится, впрочем, он всегда боялся: диктаторы лучше других знают, что такое страх. Страх диктатора растет, усиливается с каждым годом, а теперь — с каждой неделей.

Тапурукуара мог бы многих отправить на виселицу. Но он считал, что все эти люди еще пригодятся; пусть пока живут, пусть продолжают свою деятельность: благодаря им снова польется кровь потомков тех конквистадоров, которые когда-то натравливали на индейцев своры полудиких голодных псов.

Эмигранты уже не раз организовывали морские и воздушные десанты, но почти всегда их участники попадали в лапы полиции, поразительно хорошо осведомленной о количестве и вооружении десантников, о месте и времени высадки. Последний десант четырехсот прекрасно вооруженных политических беженцев тоже окончился поражением. Те, кто действуют извне, мало что могут сказать; на них и не стоит рассчитывать. Огонь должен запылать здесь, внутри Республики, и тогда ее реки снова станут красными от крови, а по трупам, как по мосту, можно будет переходить с одного берега на другой. Может быть, Трухильо погибнет, и его власть захватит кто-нибудь другой, но и тому не обойтись без Тапурукуары. Батиста на Кубе взял к себе на службу лучших людей из полиции свергнутого им диктатора Мачадо. Только Кастро не взял людей Батисты…